Узкий и темный лаз, круто спускающийся в темное чрево горы, неожиданно выходит на террасу с западной стороны. «У, какие скрытные! Прямо шах и шахиня со своими принцами и принцессами! И, главное, никому на свете в голову не взбредет, что здесь может обитать волчья семья!»
В одно мгновение лучи заходящего солнца упали в глубину широкой и глубокой пещеры. Там, в темноте пещеры, проголодавшиеся детеныши, инстинктивно почуяв опасность, сбились в клубок, тревожно запищали. Они, расползаясь по сторонам, снова собирались в кучу, стараясь инстинктивно прятать свои головы под пушистыми животами собратьев. Вдруг они между собой что-то не поделили, кусаясь, царапаясь, устроили настоящую потасовку.
Сердце Шархана затрепетало, лоб покрылся испариной. «Вот удача! – рот невольно растянулся до ушей. – Какая удача!.. Раз, два, три, – посчитал Шархан. – И все разной масти. Самого крупного, лобастого, я назову Лютым. Его подарю начальнику милиции района. С рыжей гривой пусть будет Кизилбашем. Вот его оставлю себе для скрещивания с собачкой. В округе выведу самую выносливую породу собак. А длинноногую сучку, с узкой мордочкой, назову Меченой. Ее подарю столичному кунаку».
От неожиданно выпавшей удачи у Шархана закружилась голова. Осторожно обходя кучи человеческих останков, он двух волчат живо затолкал себе за пазуху, а третьего закинул в хурджины. Опасливо оглянулся по сторонам: вдруг, если объявятся родители. Нет, поблизости из взрослых волков никого не видно. Теперь отсюда надо было убраться как можно скорее. Начиная с этой минуты, его жизнь висит на волоске, родители волчат в любую минуту могли вернуться в логово. Тогда ему беды не миновать. У него за пазухой волчата барахтались, визжали, царапались лапами, звали на помощь родителей. Волк – чуткое животное! Мать-волчица могла услышать визг своих детенышей за десятки километров от логова. Волчата, чуя опасность, исходящую от огромного двуногого животного, за пазухой засуетились. А один волчонок в живот даже больно укусил. Сжимая винтовку в правой руке, едва волоча натруженные ноги, он боковым ходом, проложенным в логово, выполз из подземелья.
Он от дневного света неприятно зажмурил глаза. За время нахождения в темном волчьем логове его глаза отвыкли от солнечного света. Теперь лучи заходящего солнца больно резали их своим ярким светом. От непривычной могильной тишины, казалось, застыло всё кругом. Он слышал свое прерывающееся дыхание и учащенное биение своего сердца. Сердце работало так быстро, что сорвалось с насиженного места, подскочило и стало биться там, где ему не положено было биться – в области гортани. Он на поверхности земли от волнения запамятовал, на какой стороне света находится его поселение; зажмурив глаза, упорно ковырялся в голове. Его тупо скользящий взгляд остановился на макушке скалы, торчащей в середине поляны. Вспомнил, прямо под ним из расщелины скалы выбивается небольшой родничок. Плохо ориентируясь на местности, рванул к источнику, опустился на четвереньки и сухими губами жадно припал к холодной воде. Он пил долго, с остановками; тяжело встал, перед глазами вертелись темные круги, подкашивались и мелко дрожали ноги. Шархан, все еще находясь в эйфории, распутал ноги коня от жесткого волосяного аркана и, не мешкая, и, что есть дух, пустился вскачь. На скаку снял винтовку с боевого взвода и повесил его на плечо.
Скакун сам, чуя опасность, исходящую из волчьего логова, скакал изо всех сил. «Скорей, скорей, Шархан, унеси ноги от волчьего логова! Хозяин логова с его хозяйкой могут настичь тебя. Тогда тебе конец!»
В бешеной скачке кусты, серые каменные глыбы мелькали перед его глазами. Волчье логово, Пещера кизилбашей остались далеко позади. Все было бы хорошо, если бы не визг, не беспрерывный зов волчат, раздающийся в тишине зеленых полей, лугов.
Вот вдалеке показались первые строения их поселения. В вечернем сизом свете четко очерчивались контуры жилых домов, сараев, плодовых деревьев в садах. Шархан хотел остановиться у одного из родников на поляне, дать передохнуть коню, освежиться самому. Но вдруг позади него раздался такой полный отчаяния и бешенства рев, что волчата, услышав голос матери, завертелись у него за пазухой, другой в истерике забился в хурджинах. Рев волчицы, настигающей всадника, повторился еще отчаяннее и неистовее. Конь позади себя почуял несущуюся за ней смерть. Он от страха прижал уши, дрожь прошлась по его спине и бокам. И, казалось, он не бежала, а летел по ухабистой поверхности поляны.
Чуя мать, испуганные волчата пронзительно визжали. Лихорадочно храпела нагонявшая их мать. Шархан, оглядываясь назад, видел, как волчица в бешеном скачке пытается опередить в страхе уносящегося коня. Всадник на коне вихрем несся между растущими на зеленых лужайках колючими кустарниками, серыми валунами, вереницей холмов. Конь стлался над поляной, ветром несясь между плодовыми деревьями, серыми валунами, огромными кучами камней. Конь задыхался, не сбавляя ритма. Он вынес Шархана на террасы, узкими полосами, тянущимися по краю поляны. Шархан чувствовал, как волчица, тяжело дыша, преследует их по пятам. Как долго неслись они в исступлении, он не помнит – полчаса, час или считанные минуты. Только он видел, как между ним и настигающей его волчицей уменьшается расстояние. Волчица иногда висела на хвосте коня, мчалась параллельно ему, чуть ли не ноздря в ноздрю. Шархан отбивался от нее нагайкой. Казалось, вот запрыгнет коню на шею, вцепится клыками, и им наступит конец. Волчица переменила тактику, она решила в прыжке стащить всадника со спины скакуна с тыла. Неожиданно с верхней террасы спрыгнула на спину коня, пытаясь его стащить. Но промахнулась. Надо было что-то придумать, иначе ему скоро наступит конец.
Чтобы волчата замолкли, Шархан локтем левой руки сильно прижал их к животу, но они, чувствуя рядом мать, ожесточились, стали рвать ему живот острыми клыками. Он третьего волчонка тоже забросил за пазуху. Волчата от боли и удушения еще сильнее завизжали, а тоскующая мать заревела рядом с всадником. Одно время волчица потерялась, Шархан облегченно вздохнул. Вдруг с верхней террасы что-то круглое и серое сбросилось на спину Шархана. Это волчица сделала очередную попытку напасть и сбить его с коня. Она, видимо, не просчитала траекторию падения, чуть промахнулась и, цепляясь когтями за холку коня, повисла на боку. Она вонзила клыки в бок коня. Конь от боли задергался, заржал, убыстрил шаг, точно хотел унестись подальше от смерти, несущейся рядом.
Шархан не растерялся, с плеча рванул винтовку, развернулся и ложей больно ударил волчицу по голове. Волчица взвизгнула, оторвалась от бока коня и мячиком покатилась под его ноги. Встала на четвереньки. Стрелой помчалась по узкой террасе, тянущейся над головой всадника, готовясь к новому прыжку. На этот раз гибель Шархана была неизбежна. Шархан, теряя рассудок, хаотично думал, как спастись. Он инстинктивно сунул руку за пазуху, оттуда вытащил одного волчонка, швырнул назад. Волчонок, кувыркнувшись, с жалобным писком распластался на поляне. Мать бросилась к нему на выручку, легла на травку и стала его облизывать. При падении волчонок головой ударился об острый камень, и из разбившейся головы на землю стали вытекать мозги, перемешанные с кровью. Волчица на мгновение замешкалась, не зная, какие действия предпринять. Если она останется со смертельно раненым волчонком, то двуногий зверь, мчащийся на коне, уведет остальных ее детенышей. Она решила оставить умирающего детеныша и погнаться за удаляющимся всадником.
Шархан отпустил вожжи, вогнал патрон в патронник, развернулся назад и прицелился. Ему что-то мешало стрелять. Это были волчата за пазухой. Приподнялся на стременах, обернулся и выстрелил. Волчица взвизгнула от боли, подпрыгнула, кубарем покатилась через голову. Шархан, больше не оглядываясь, несся от смерти. Волчица получила легкое ранение, не обращая внимания на боль, она рванула вперед, но подкосилась, по инерции покатилась мячом. Она смотрела вперед, назад, не зная, за кем гнаться, с кем оставаться. Она, спотыкаясь, поковыляла назад, к умирающему волчонку, опустилась перед ним, тоскливо скуля, стала облизывать его.
Шархан чудом спасся. Волчица больше не гналась за ним. На взмыленном и задыхающемся коне он еле добрался до коновязи во дворе. Коня поставил в стойло, волчат забросил в одну из свободных комнат на первом этаже дома, по деревянной лестнице тяжело поднялся на второй этаж и в сапогах, плаще завалился на тулупе мертвецким сном…
В тот вечер Шархан возвращался из соседнего селения. Кунак пригласил его в гости и угостил отборным шашлыком из молодой баранины. За столом лилась ледяная водка московского водочного завода «Кристалл». По пути к себе в селение он сделал большой крюк в Урочище оборотня. Там ему надо было проверить, не потрусили ли охочие на чужое добро сельчане его грецкий орех, который поспевал только поздней осенью, к первому снегу. А теперь не жалеет о своем походе в это урочище, наоборот, радовался, как ребенок: «К черту грецкие орехи! Теперь я своим топорным носом чую, что моя жизнь круто изменится», – не верилось, что ему сопутствовала неожиданная удача… А зима в этом году, как назло, запаздывала… «Да бог с ней, с этой зимой, – в сердцах чертыхался Шархан. – У меня за пазухой два волчонка: Кизилбаш, Меченая. Жаль третьего, потерял, ладно, обойдемся двумя оставшимися волчатами. – Два волчонка – это два заветных ключа от потайного сундука успехов и богатства!»
Жадный по натуре, предвкушая хороший барыш, он пока волчат никому не отдавал, а откармливал у себя. «Пусть сосунки пока останутся с сучкой у меня во дворе, пососут сучьего молока, вырастут, чуть окрепнут!»
Надо же было случиться такое: их сука тоже на днях ощенилась. Она приняла волчат как своих. Волчата тоже быстро привыкли к приемной матери – неотрывно держались у ее сосков. «Теперь я в селении всем утру носы, особенно этому выхолощенному Хасану, который больше не может делать сыновей!»