Шах-Зада знает, жена Хасана неизлечимо больна и, говорят, прикована к постели. Хасан за жену страшно переживал. Даже если он на улице лицом к лицу сталкивался с Шах-Задой, его печальные и задумчивые глаза не замечали её; он проходил мимо, как живая молитва, как тень уходящего дня. От такого отношения к себе Шах-Зада сильно обижалась, ее бросало в дрожь, а по ночам долго и неутешно плакала.
«О боже, как изменился Хасан! Что с ним могло случиться? Обиделся на меня? Я понимаю. За измену я тоже на него обиделась. Ведь тогда он тоже меня предал, женившись на Айханум. Надо было знать, видеть, что я с первого класса по уши в него была влюблена. Я тоже хороша, мне тоже надо было проявить характер, когда отец за какие-то свои огромные долги меня насильно выдавал замуж за ирода! Находясь замужем за другим мужчиной, я ни на минуту не забывала Хасана. Хасан всегда был в моем сердце. Я образ его, как молитву, как талисман, всегда держала в памяти. И сейчас создалась другая ситуация: я его люблю, я свободна в своих действиях, я готова броситься перед ним на колени, просить, умолять о пощаде. Он же умный, рассудительный, кому, если не ему, понимать такие простые истины! Тогда почему он обходит меня стороной? Ах, да, как я не догадалась! Задето мужское самолюбие! Ох, эти горделивые джигиты, приверженцы дагестанских средневековых традиций! Теперь мне как быть? Как ему доказать, что мы нужны друг другу, мы в обиде и разлуке долго не проживем, зачахнем? Как завоевать твое былое расположение, твою былую любовь, Хасан?» – так Шах-Зада причитала по бессонным ночам.
Последнее время у Хасана вошло в привычку дни и ночи проводить в мечети на коленях. Шах-Заде надо было растрясти его, привести в чувство и действовать, действовать немедленно. Но как?
Хасан давно собирался порвать с мечетью. Не как богобоязненный мусульманин, ее прихожанин, сохрани Аллах от опрометчивого шага, а как имам мечети. Но никак не решался. Он все мучился и изводил себя. «Осчастливили ли меня, как духовное лицо, как имама мечети, мои рассуждения о божественном происхождении религии, старания привлечь под лоно мечети как можно больше людей, дни и ночи, проведенные в молитвах? – Хасан с самим собой вступал в полемику. – Было время, когда дорогая машина, резвый конь, хорошая винтовка, кинжал с золотыми насечками радовали меня. Теперь, познав преимущество разума над физическим телом, духа над богатством и мирскими радостями, меня не радуют былые привычки: быстрая езда на дорогой машине, скачки на конях наперегонки с друзьями, меткая стрельба, удачная охота… Все это мне давно надоело. Стоит ли упиваться славой или минутным наслаждением жизни? Слава быстро приходит и уходит. А жизнь сегодня в любую минуту может отнять пуля-дура, пущенная чьей-то безжалостной рукой, неловкая езда, неудачная скачка, неосторожно высказанное слово?! Сейчас, после того, когда я прочел сотни ученых книг о богословии, философии, когда они не ответили на самые мои больные вопросы, я пришел к умозаключению: когда сила моего тела превосходила силу ума, я был гораздо свободнее и увереннее в своих действиях. Душа моя все еще остается опустошенной, мысли теряют ориентир. Тогда чем же мне заполнить душевную пустоту? Ничем, напротив, новые желания познать то, что я не испытал в духовном мире, отягощают меня новыми нуждами, новыми вожделениями, новыми заботами, которые меня утомляют, опустошают.
Я считал себя важным человеком, но, достигнув определенных вершин в своем развитии, убедился в своем ничтожестве. Раньше я ночью спокойно спал в своей постели. А после углубленного изучения Священных книг я лишился сна. Новые знания, которые я стремлюсь получать, все глубже засасывают меня в омут вопросов, на которые не нахожу ответы.
Я полагал, быть ученым-богословом, известным в Табасаране, Дагестане – это вершина моего совершенства!
О, как горько я ошибался! И что же мне дала эта ученость, знаменитость?! Боль сердца и душевные страдания! Какая мне польза от познания мира живых и мира мертвых, когда сам стражду, когда не могу переменить свою душу, не могу повелевать своему сердцу? Надо уходить и от преимущества разума над физическим телом… Я чувствую, в то время, когда занят изучением ученых трактатов, нечто главное уходит мимо меня. Между мною и этим „главным“ образовалась пустота. Возможно, это главное прочерчено на узкой полосе розового, золотистого цвета, которые отделяет бездонное небо от горизонта в закатный час, на невидимой грани жизни и смерти, по той стороне этой грани. Когда в голову приходят такие мысли, у меня сжимается сердце, и я ловлю себя на том, что до сих пор жил не так, как надо было жить. Я шел на компромиссы, когда надо было проявлять твердость характера, в погоне за шатким миром между людьми, верующими, за мелкими удобствами жизни терял главную линию жизни. А вдруг я завтра умру, а после меня не останется ничего. Дом, бытовые условия, машины, лошади, круг приятных знакомых – все эти земные блага и ничего незначащие человеческие привязанности тогда останутся по другую сторону грани жизни. Все это исчезнет для меня и не останется никому… Надо, находясь в этой жизни, отстаивать свою бессмертную душу, неповторимое и единственное свое бытие. Я что-то очень важное упускаю в жизни, и от этого мне очень тяжко…»
Хасан собирался уходить из мечети по редкой и очень неприятной для него причине. Не потому, что от вышестоящих служителей религии он испытывал какую-то несправедливость, не от притеснений и гонений властей! Мечеть, религия и местные власти перед ним ни в чем не виноваты. Он хочет уйти по чисто своим идейным соображениям. «Дело вовсе не во мне, а в том, что толкование многих нюансов теории авраамических религий: иудаизма, христианства, ислама раввинами, христианскими священнослужителями, улемами, – сегодня расходится с истинами, вложенными в эти священные книги, с идеологией и практикой жизни на земле, вносит сумятицу и неразбериху внутри религий и между собой. В истории религий зафиксировано немало конфликтов на религиозной почве – ислама с иудаизмом, ислама с римо-католицизмом, несторианством, протестантизмом. Ислам называют религией Справедливости, православие – религией Любви. Есть между ними связующие звенья, но есть и расхождения. Глубина и сущность расхождения между ними – вопрос в том, какая из этих двух великих добродетелей должна главенствовать, еще не разрешен. Разве это важно? Важно согласие между ними и через них согласие между иудеями, христианами, мусульманами. Но разве не под крики „Аллаху Акбар!“ убивали простых солдат в Чечне, мирное население в Ботлихе, Цумаде, Ново-Лаке Дагестана, взрывали жилые дома, минировали школы, театры, стадионы? Разве в Косово резню устроили не мусульмане, уничтожая своих же соседей только за то, что они привержены другой религии? А Бен Ладен, напавший на Нью-Йорк, кто он, иудей? Сущность пропагандистской атаки противников ислама в том, что на ислам возлагается ответственность за преступления тоталитарной секты воинствующих исламистов. Это не религиозные столкновения мусульман с приверженцами других религиозных конфессий, а следствие ваххабитских провокаций, националистических наскоков некоторых грязных славянских политиков и национальных спекулянтов, которые хотят разрушить устои государства. Потому я не устаю повторять: надо уметь отличать вероучение от его извращений, от каковых не застрахована никакая религия. Кто задумывается над тем, что Бен Ладен – террорист, вождь и вдохновитель ваххабизма? Кто знает, что мусульманские террористы никакого отношения к исламу не имеют, что эти люди вообще стоят вне религии. Кто знает, что воинствующие ваххабиты „истинными мусульманами“ считают только себя, а остальные для них – „неверные“. Отсюда и лозунг – „Убей неверного!“ Подобного рода сентенций нет ни в Коране, ни в других классических мусульманских источниках. Потому абсурдно считать терроризм мусульманским явлением.
Миф об исламской угрозе человечеству порожден западной пропагандой и коренится в ближневосточном конфликте. Правда, и в России слышны подголоски антиисламской истерии. Хотя здесь, в России, Справедливости не о чем спорить с Любовью. Сегодня носители мировых религий не опережают передовой ум человечества, наоборот, отстают от коллективного его разума, жизни, человеческой природы, материи и Вселенной. Если Священные религии – Ветхий и Новый Заветы, Ислам, Буддизм – не могут находить между собой союза, не говоря уже об элементарном мире, что же будет завтра на Земле, где во всех ее уголках орудуют националисты, неофашисты, религиозные, политические и этнические экстремисты, террористы, опасные, как звери, вооруженные до зубов?! Что будет завтра на Земле с этими разбушевавшимися большими и малыми странами, которые сегодня тлеют, как вулканы, и вдруг разом низвергнут свою ярость?! И раскаленная лава, сметая на своем пути все, двинется на человечество?! Что будет с народами, этносами и племенами, где большие, малые политики, религиозные и духовные лидеры на религиозной почве и внутри религии травят, терзают друг друга?! Что они сделают и куда они повернут наш хрупкий мир, в какую пропасть столкнут нашу Планету?!» – так Хасан мучился и сокрушался.
Ему на ум пришла знаменитая прощальная проповедь пророка Мухаммада: «О люди! Воистину у вас один Господь и у вас один отец (общий предок). Все вы – потомки Адама, а Адам был сотворен из глины. И нет преимущества у араба перед тем, кто не является арабом, и нет преимущества у того, кто является представителем другой нации – перед арабом. И нет преимущества у белого человека – перед чернокожим, у чернокожего – перед белым, разве что лишь в богобоязненности. И вера у нас одна – Бог. А пути к вере – Богу – проложены четыре: через иудаизм, христианство, ислам, буддизм…
Я не могу не признать, что настало время пересмотреть некоторые догмы авраамических религий, каким бы незыблемыми они не были… Представление о Боге давно не соответствует новым познаниям мира. Пусть мои мысли расходятся с каноническим богословием. Но я ничего не могу поделать с собой. Я был бы счастлив, если бы нашелся более знающий человек и он дал разумные ответы на волнующие мой ум и душу вопросы.