Он с недоумением спросил:
– Ты что, меня ждала?!
Она со вздохом прошептала:
– Ждала, как видишь!
А что, со мной свидеться не хотел?!
– Где же все это время… ты была?
– В обители смрада и лжи. Там, где
ты гиене на съедение оставил…
– Разве, супруга, я пребывал во лжи?!
– Ты, как всегда, уходишь в тень!
Во лжи находил свое спасение…
Лгал богу, себе, мне…
– А разве ты была другой?
– Нет, как ты, была слаба —
лгала себе, тебе, всем…
– Скажи, в чем кроется
секрет твоего падения?
– В том, что я грешна, перестала
верить. Верить себе, тебе,
в твою любовь, в твою обитель…
– Зачем тогда… ты ушла? Зачем?!
– Ты спрашиваешь меня, зачем?!
Ушла, чтобы унять твою боль,
чтобы не толкнуть тебя в позор!..
– Скажи, любила ли ты его?
– До тебя, бог судья, никого!
Но ты меня предательски бросил…
– Зачем ты вышла замуж за того?..
– Ты, похотник, хотел знать
только мое греховное тело,
не замечая страждущей души…
Да, ушла, чтобы быть с тобой,
хотя бы душой. Не поймешь!
– Разве такое в жизни бывает?
– Нет, не бывает, такое быть
может только со мной одной…
– Жена, от чего ты умерла?
– Теперь не важно, не беда…
– Как давно тебя к себе
призвал наш Господь?
– Господь? Месяца три назад —
ты тогда был не в себе, в бреду…
– Как здесь меня нашла?
– Ждала тебя,
я видела твои глаза,
даже после, когда умерла.
– Кого-либо там… жаль тебе?
– Только сынишку и дочь.
– Там, на верху, если не ошибаюсь,
наступила темная ночь.
– Да, я детям отправила
одеяла, факелы на ночь.
А нам принесу дюжину свеч.
скажи, ты вспоминал меня?
– Вся жизнь моя
была заложена в тебе.
– Я звала тебя, звала… А ты?!
– Прости, мой путь был долог до тебя.
Скажи,
ты была счастлива со мной?
– О, да, я искренно верила, что,
наконец, сбылись мои мечты.
Но как горько просчиталась…
А ты в жизни все преуспел?
– Расправился с врагами,
вернул на место Меч,
посланный небесами,
и Небесный камень…
– Когда я умерла,
обо мне ты плакал?
– Всегда, темными ночами…
– Муж мой, до меня, скажи,
кто в мире людей называл
тебя единственным своим?
– Узбечка Мила, Айханум… – А я?!
– Ты в моей судьбе особая статья…
Теперь ты скажи, не тая,
кто со слезами на глазах
назвал тебя своей мечтой?
– Тот, кто называл меня звездой…
– Помню, об этом говорили
напролет звездными ночами…
Жизнь прошла. О чем жалеешь?
– Супруг, не поверишь, ни о чем.
– Чего в жизни достичь хотела?
– Жить я больше всего хотела.
– Ночами тусклыми о чем мечтала?
– Мечтала обо всем, но главное,
у тебя прощения просить хотела.
И тебя простить…
– Просить прощения?! За что?!
– За то, что тогда струсил…
не сумел меня защитить.
– За что с себя спросил сурово…
Нелегко вспоминать! Мне тошно!
Был всеми забыт, всеми брошен…
– И на мне лежит тягчайший груз.
Печать неизгладимого греха —
клеймо убийцы нашего сына…
Я тогда… несла его под сердцем…
– Что?! Как ты так смогла?!
– Прости, иначе не могла —
не вынесла черного позора —
твоим врагом была запятнана …
– Зачем от меня скрывала
такое страшное преступление?!
Это позор отца, не увидевшего
наследника, наш, родовой позор!
– О таком грехе, муж, не говорят,
после такого греха только умирают…
– Скажи, что в жизни всего любила?
– Любила все кругом: тебя,
моих детей, неродившегося сына,
Землю, Солнце, Луну, все звезды…
– Что на верху… могла еще оставить?
– Мольбы разбитого на части сердца,
душу, не востребованную в небеса.
Себя в непрочитанных книгах.
Вспомни, ведь я была принцессой Заррой,
Очи Балой и царицей Саидой…
– Помню, теперь помолчим, устал.
– И я устала. Возьми факел,
спустимся вниз, в мои покои,
а то меня терзает боль в груди…
– А там…опять рассветает заря.
– А в нашем подземелье
воцарилась вечная мгла.
– Ты грустила здесь, без меня,
беспробудными ночами?
– О, да! Еще как грустила!
Теперь кратко отвечаю: «Нет!»
– Мне тоже, признаюсь, больше
ни о ком и ни о чем грустить…
Глянь на безмолвные холмы,
как на них туман садится.
– Метелицы-вихри воют во мгле,
снег саваном на землю ложится.
– Мне холодно, я коченею.
– Я тоже, видишь, не у печи,
накинь мне на плечи плед.
– У меня болят суставы ног,
коченеют затекшие кисти рук…
– Это тебя, наконец, достала смерть…
Смирись. Пушком пошел погребальный
снег на нашу молчаливую обитель…
Хасан, задыхаясь, сквозь спазмы:
– Жаль, как мало осталось тех,
с кем хочешь там… проститься…
Жена, горько улыбаясь, в упрек:
– Как сегодня не хватает тех,
с кем бы мне хотелось замолчать…
Тех, с кем хотелось уединиться…
и в объятиях смерти умирать …
– Жена, каленым мечом поразила,
наповал бьешь не в бровь, а в правый глаз…
– Выходит, заслужил. Я тебя звала,
молила бога – глухая тишина.
Я, супруг, в своей застывшей постели
с мольбою ждала твоего прихода.
– Как вижу, ты дождалась,
теперь я рядом. Возлежим?
– Да, в обнимку и вечным сном…
Жаль, мало тех, кому доверяешь
то, что даже от себя скрываешь…
– Прижмись ко мне, я задыхаюсь,
искорки в груди затухают…
– А меня покинула падшая душа.
Что за тело, которое обнимаешь,
если оно мертво, а душа холодна!..
Теперь о главном: на, прими клинок,
пронзай его острием мою грудь, —
избавь от страданий, вечных мук
мать-отступницу и убийцу сына…
Хасан своей дрожащей рукой
принял из ее рук булатный нож:
– Пусть за смерть простит меня
Господь и отпустит нам грехи…
– Убей меня, не надо тратить жизнь
на того, кто тобой не дорожил.
Убей меня, не надо тратить
слез на того, кто их не замечал…
– Ты со мной поступаешь жестоко!
– Другого внимания не заслужил.
– Тогда, прошу я, «благодарно» прими
то, чего с нетерпением все ждала!..
Резкий взмах руки. Блеск клинка.
Стон Шах-Зады. Признательные глаза:
– Лучше быть убитой трижды
праведным мусульманином,
чем воскреситься с клеймом:
«Согрешившая с ублюдком».
Мягкий голос, поданный с небес:
– Аминь! Ты истину глаголешь.
В обители Шах-Зады послышался глухой стон пораженной в грудь женщины, она заполнилась рыданиями мужчины, раздался резкий звон падающего под ноги клинка…
Погасли свечи…
Со стороны Урочища оборотня вырвался вой одинокой страждущей волчицы. Этот вой, набирая высоту, постепенно переходил в душераздирающие вопли. Вой, отдаваясь гулким эхом в лесном массиве, приближался к священному дубу-великану. У дупла дуба-великана вой превратился в скребущий душу плач. Угасающее сознание Хасана воспринимало этот плач так, будто рядом Шах-Зада оплакивает кого-то. Не его ли?.. У него застывала кровь в жилах, он терял нить мыслей…
Волчий вой нагонял на лесных обитателей жуткий страх. От этого ужасного воя, от которого стынет кровь, все живые твари попрятались в своих норах. Глухие отзвуки, как из глубины подземелья, замирали в угасающем сознании Хасана. И тут волчий вой перешел в горестный стон, потом в охи, ахи… и в скулеж. В этом душераздирающем плаче волчицы слышалась боль, утрата, стон страждущей матери-волчицы.
«Оуу-оуу-ааа-ааа! Тяв-тяв-тяв!» – впервые в жизни к горестному вою одинокой волчицы присоединились визгливый плач, прерывистое тявканье ее волчат. И эти дикие, полные тоски рыдания волчицы и ее детенышей в темной ночи сочетались с треском ломающихся и падающих с вышины ветвей священного дуба обломанных сучьев и тяжкими его вздохами. Сорвавшийся с гор ветер разносил эту жуткую многоголосицу далеко вниз, по долине Караг-чая.
2009 г.