Я так и не узнал, какое зрелище открылось пилоту. Я прыгнул в машину и поехал в ассоциацию. Но добраться туда мне не удалось. Ардсли-террейс, где я живу, выходит на Норт-авеню. На перекрестке машины пытались объехать два столкнувшихся автомобиля. На моих глазах одну из них занесло, и она присоединилась к двум первым. Асфальт блестел как после дождя, хотя тротуары уже высохли.
Я вернулся домой и позвонил в полицию.
— Мистер Куперман, — сказал мне заместитель начальника, — это невероятно. Дороги такие скользкие, что сцепление между колесами и асфальтом полностью пропадает. Будто едешь по голому льду. Мы надели цепи на колеса патрульных машин.
Необычное явление захватило только центральные улицы — Хайстрит, Мэдисон-стрит, Норт-и Саус-авеню, Сентрал-авеню и Колумбус-авеию. Но и этого хватило с лихвой. Можете представить, какая получилась пробка. Да еще это проклятое скольжение. И всплески эмоций, за которыми следовали новые столкновения. Все знают, что делается на улицах города во время внезапного снегопада. Нам пришлось еще хуже. Кто мог ожидать появление льда в июне?!
Я не отходил от радиоприемника весь день. Солнце поднималось все выше, а состояние дорожного полотна ухудшалось с каждым часом. Блестящая пленка на асфальте твердела. Дорожное управление округа направило в Нью-Фоллс машины с песком, но они не смогли преодолеть автомобильные заторы. Можете мне поверить, это был кошмар.
Надо отдать должное Смиту. Он первым догадался, что наши беды исходят от Гамильтона. И позвонил мне, чтобы узнать его адрес. Адреса у меня, естественно, не оказалось. Тогда Смит распорядился передать по местному радио и телевидению срочное сообщение для Гамильтона: «Для вас выписан чек на полную сумму. Пожалуйста, немедленно позвоните».
Гамильтон не отозвался. Специальные команды работали всю ночь, пытаясь очистить улицы, и во вторник, к полудню, освободили одну полосу движения. Парад, назначенный на среду, пришлось отменить, так как полиция и санитарная служба подсчитали, что им потребуется пять дней на наведение порядка.
При помощи химиков мы выяснили, что произошло. По мокрому после дождя асфальту распылили вещество, содержащее какое-то кремнийорганическое соединение. Влага способствовала его равномерному растеканию по мостовой. Образовавшаяся гладкая, как стекло, пленка прочно прилипла к асфальту. Разумеется, тут не обошлось без Гамильтона.
За десять тысяч, которые сэкономил Смит, городу и округу пришлось выложить в десять раз больше, чтобы вычистить асфальт, увезти побитые машины, оплатить пребывание в больнице жертв аварий. К счастью, никто не получил серьезных травм. Прибавьте к этому выплаты страховых компаний. Не говоря уже о том, что жизнь в Нью-Фоллсе замерла на целую неделю, никто не мог добраться ни до работы, ни до магазинов. В общем, Гамильтон расквитался с нами сполна. Даже Смиту пришлось признать, что он ошибся.
Из этой истории мы извлекли хороший урок. Два урока. Первый — надо всегда выполнять данное обещание. И второй — никогда не связываться с идеалистами, которые ставят принципы выше наличных. От них можно ожидать чего угодно.
РЕБЕНОК, КОТОРЫЙ ВЕРИЛ
© Zenna Henderson, The Believing Child, 1970
Зенна Хендерсон
Фантастический рассказ
Перевел с английского Андрей Шаров
Рис. Л. Хачатряна
«Юный техник» 1985'08
Никто не видит, как я сижу, упрямо расслабив руки, тщательно сохраняя безмятежное выражение лица; никто не знает, что за ужасная задача терзает меня. Я и сама не могу в это поверить: такого просто быть не может. И тем не менее я должна разобраться в ней. О, времени на решение у меня предостаточно! До четверти третьего. Но стрелки моих часов, будто ножницы, неумолимо отрезают минутки… Без четверти два. Что же мне делать, если в пятнадцать минут третьего я все еще не успею справиться с Дизми? Вон она, сидит рядом с Донной, ее жиденькие волосы совсем близко к блестящим, ухоженным локонам соседки…
Уж эти мне волосы Дизми! Я увидела их прежде, чем ее лицо, увидела тем октябрьским утром, когда со вздохом приняла в свой класс сорок пятого ученика, с первого взгляда поняв, что девочка из бедной семьи, живущей чуть ли не на одно благотворительное пособие. Почему-то это сразу видно по волосам. Но она была опрятна. Почти до боли. Руки и лодыжки покрылись трещинами, а вовсе не грязными пятнами. Обвислое и выцветшее голубое платье со следами закрашенного рисунка возле воротника и швов было отстирано, но не выглажено. Прямые волосы безжизненным одеялом покрывали костлявое личико и неровными прядями падали на плечи.
Я удивилась, увидев, что вместе с ней пришла мать: обычно в том районе детей провожают не дальше автобусной остановки. У мамы были удлиненные запястья, длинная шея и продолговатое лицо; она носила брюки и линялую рубаху с булавками вместо пуговиц.
— Мою дочь зовут Дизми Коуэн, — сказала она. — В школу еще не ходила: мы выращивали капусту в Юте.
Пока я записывала имя, мать стояла, схватив Дизми за плечики. Наконец мы выяснили все, что нужно (включая и то обстоятельство, что, если школа не даст Дизми бесплатный завтрак, она вовсе не будет есть), и мама быстро подтолкнула девочку ко мне.
— Слушайся учительницу, — сказала она дочери и добавила, обращаясь ко мне: — Учите ее правде, она у меня очень легковерная.
Я выдала Дизми карандаш и прочие принадлежности и предложила познакомиться с одноклассниками, но она как села, так и продолжала сидеть, прямо и совершенно неподвижно. Наконец я забеспокоилась, подошла к ней и печатными буквами написала ее имя на желтом листке для черновиков.
— Вот твое имя, Дизми. Может, попробуешь его написать? А я помогу…
Дизми взяла у меня карандаш и зажала его в руке как кинжал. Пришлось мне самой расставить по местам ее пальчики. Мы обе взмокли, пока дописали имя до конца. Дизми не выказала никаких признаков той робкой радости, какую испытывает большинство новичков, увидев свои имена написанными на бумаге. Девочка взглянула на корявые буквы, потом на меня. Я улыбнулась. Она снова взяла карандаш как кинжал, поднесла его к листку и продырявила бумагу. Быстрым виноватым движением она прикрыла дырку и спрятала голову в плечи.
Я открыла коробку с цветными карандашами.
— Попробуй порисовать. Или походи по классу, посмотри, что делают другие ребята.
Весь остаток утра Дизми просидела на краешке стула, выпрямившись и застыв, будто кочерга. На перемене она отправилась следом за Донной в умывальник, а потом — на площадку для игр. Из чувства долга Донна всю перемену простояла возле Дизми, завистливо глядя на игры остальных.
После перемены, думая, что я на нее не смотрю, Дизми провела по бумаге две тоненькие линии красным грифелем и долго сидела, завороженная тем, что у нее получилось. Скорее всего она никогда прежде не держала в руках цветного карандаша.
За завтраком в столовой Дизми с минуту во все глаза смотрела на свою мисочку, потом принялась вычерпывать ее содержимое ложкой и сложенными в ковшик пальцами. Она ела так быстро, что едва не поперхнулась.
После обеда Дизми кое-как намалевала на бумаге три корявые тарелки, полные еды, и кособокую картонку молока с огромной соломинкой. При помощи Донны она взяла в руку цветной карандаш и срисовала с бумажки, на которой было написано ее имя, две первые буквы: ДИ. Но З загнулось не в ту сторону, и девочка опять виновато прикрыла листок стремительным движением руки, напряглась и просидела так до конца урока. Я привыкла к детям, которые пугаются, приходя в новую школу, но ничего похожего на Дизми прежде не видела. Она не разговаривала, не смеялась, даже не плакала, держалась настороже, а между тем ее мама говорила, что Дизми — легковерный ребенок. Однако вера вере рознь. Что ж, посмотрим, как-то будет дальше.
Войдя в класс на другое утро, я принялась первым делом искать Дизми. Она стояла в углу, зажатая с боков Бэнни и Майклом. Этого и следовало ожидать. Оба они по отдельности — способные ребята, все схватывают на лету, и успехи у них по разным предметам куда выше среднего. Но вместе! Вместе они пускались на любые проделки, какие только в силах выдумать мальчишки.
Кажется, эта парочка не заметила, что я рядом. Я минутку постояла за их спинами, любопытствуя, что там они успели придумать, чтобы мучить Дизми.
— …а это — электрическая ракетка, — с важным видом говорил Бэнни. — Специально для девчонок.
— Вот ты встала на ноги на качелях, — рассудительно добавил Майкл. — А ракетка эта специально для тех, кто встает на ноги на качелях. Знаешь, как больно бьет?
Дизми вздернула плечико и прикрыла дрожащей рукой искаженное страхом лицо.
— Я не знала… — начала она.
— Конечно, не знала, — строго проговорила я. — Бэнни, Майкл, марш на место!
Я обняла напряженное тельце Дизми, чувствуя косточки сквозь тонкое платье.
— Все это враки, Дизми, — сказала я. — Электрических ракеток не бывает, они просто дразнили тебя. Хотя у нас действительно запрещено вставать на качелях: ты могла вывалиться и ушибиться. Вон идет Донна, беги играть, она тебе расскажет про наши правила. А Бэнни и Майклу не верь, если будут говорить подобное. Они просто дурачатся.
— Рассказывать небылицы не самый лучший способ развлекаться, — заявила я двум проказникам.
— Мы же просто играли, — сказал Майкл. Бэнни изучал свой большой палец.
— Но Дизми этого не знала, — ответила я, — и приняла ваши слова за чистую монету.
— Мы же просто играли, — пробубнил Бэнни, обсасывая большой палец.
…Дизми мало-помалу оживала. Она быстро прошла длинные и короткие гласные и догнала остальных на первых же согласных. Ей нравилось рисование, арифметику и чтение она тоже постигала медленно, но верно, не забывая своих знаний, как бывает со многими ребятишками. Но больше всего она любила слушать ежедневную сказку. Дизми воспринимала ее не так, как остальные. Трудно объяснить это различие. Пока я читала, класс верил сказке всем сердцем. Стоило мне умолкнуть, и дети забывали ее. Но только не Дизми! А с какой верой играла она в наших сказочных