ФАБЛИО
В XII и XIII вв. во Франции (как и в ряде других европейских стран) происходил быстрый подъем городов. Широкий характер приобрела торговля, росло цеховое ремесло. Подъем городов заметно обострил социальные противоречия средних веков. Горожане вели с соседними феодалами успешную борьбу за свою вольность. Подчас эта борьба принимала весьма ожесточенный характер. Значительную роль сыграли города в создании централизованного государства, оказывая деятельную поддержку королевской власти в ее столкновении с мятежными феодалами. Успехи городов влекли за собой глубокие сдвиги в культурной истории средних веков. Городские коммуны стали очагами новой литературы, отразившей возросшее самосознание молодого третьего сословия. В противоположность рыцарской поэзии, витавшей в призрачном царстве идеальной куртуазии, литература горожан тяготела к реальной повседневной жизни. Ее привычной средой была мастерская ремесленника, городская площадь, ярмарка, ратуша или таверна. Возникая на широкой демократической основе, она усердно черпает из фольклора материал и сама нередко является литературой собственно народной. У ней своя особая родословная, отнюдь не похожая на родословную рыцарскую. Она множеством нитей связана с трудовой средой. Поэтому городские поэты ценят трудолюбие, практическую сметку, народную смекалку. Ценят они также лукавство, хитроумие и пронырливость как верный путь к материальному довольству. На смену закованному в латы странствующему рыцарю, ломающему копья во славу прекрасной дамы, приходит новый литературный герой — смышленый виллан, разбитной жонглер или лукавый поп, — который без особого труда оставляет в дураках власть имущих, полагающихся на свое сословное превосходство. Особенно достается монахам и князьям церкви, которые чаще всего рисуются алчными тунеядцами, причиняющими немалый вред окружающим людям.
Наиболее популярным жанром городской литературы является жанр реалистической стихотворной новеллы, называемый во Франции фаблио, в Германии шванк. Возникновение фаблио относится, видимо, к середине XII в. По своему характеру фаблио весьма отличны как от церковной легенды, так и от куртуазного лэ. Свыше полутораста дошедших до нас фаблио разрабатывают ситуации и сюжеты обычно комического или авантюрного характера, никогда не выходя за пределы реалистического бытового изображения, нередко заостряемого сатирически. Конечно, реализм фаблио еще сильно ограничен возможностями средневекового развития. Фаблио нередко лубочны, примитивны, их комизм грубоват. Зато они подкупают своим плебейским задором, своей молодой веселостью, непринужденностью своего повествовательного тона.
Из приводимых ниже фаблио три (как и большая часть их) анонимны; «Завещание осла» принадлежит Рютбёфу (см. ниже); фаблио «О сером в яблоках коне» — Леруа Гугону. Последнее фаблио, переносящее читателей в феодальную среду и отличающееся более изысканным характером, в неприглядном свете выставляет дела и дни могущественных аристократов. Это увлекательный рассказ о вознагражденной любви и наказанном феодальном высокомерии, алчности и вероломстве.
О БУРЕНКЕ, ПОПОВСКОЙ КОРОВЕ
1 Расскажу я вам про виллана.
В день приснодевы утром рано
Пошел с женою в церковь он.
Перед службой, взойдя на амвон,
5 Поп стал проповедь говорить:
Дары, мол, нужно приносить,
Чтоб не была молитва лишней;
Воздаст вдвойне тому всевышний,
Чей дар от сердца принесен.
10 «Слышь, сестрица[381], наш поп умен, —
Говорит виллан, — ей же ей!
Даруй по совести своей,
И добро твое бог умножит;
Отлично пригодиться может
15 Корова наша в дар для бога:
Молока не приносит много;
Отдадим попу ее, а?»
«Что ж, сударь, — молвила жена, —
Дадим, пожалуй, я согласна».
20 И, не тратя слов понапрасну,
Едва домой прийти успев,
Виллан направился в свой хлев;
Из хлева корову выводит,
К попу с коровою приходит.
25 А поп их был большой хитрец...
Руки сложил виллан: «Отец,
Примите богу в дар коровку».
И передал попу веревку,
Клянясь, что отдал все, что мог.
«Ты мудро поступил, дружок, —
Сказал отец Констан учтивый,
Изрядно жадный до наживы. —
Ступай, похвально твое рвенье;
Будь столько у всех разуменья,
35 С прихода я б набрал скота
Наверно целые стада!»
Виллан в обратный путь идет.
А поп слуге приказ дает:
Чтоб к дому могла привыкать,
40 Белянку с Буренкой связать,
Своею собственной коровой
(Та паслась в саду поповом).
Слуга Белянку в сад отводит
И, связав коров, сам уходит.
45 Осталась пара на лугу.
Буренка шею гнет в дугу,
Есть траву она продолжает;
Белянка пастись не желает:
Веревку тянет во всю мочь
И из сада уходит прочь.
Ведет Буренку по полям,
По пастбищам и деревням,
Пока ее не притащила,
Хотя и нелегко ей было,
55 К виллану — прямо к самой двери.
Виллан глядит — глазам не верит;
В душе рад-радешенек он.
«Ого, — он молвил, поражен, —
И впрямь, дорогая сестрица,
60 Господь воздает нам сторицей:
За Белянкой пришла Буренка,
Стало сразу две коровенки;
Чай, тесен будет хлевушок».
В сей сказке вот какой урок:
65 Мудрый себя вверяет богу,
Бог пошлет — и получит много;
А глупый — и копит и прячет, —
Не разбогатеть без удачи!
Все счастливый случай решает:
70 Двух коров виллан получает,
А поп и одну потерял.
Подняться думал — ан упал!
ЗАВЕЩАНИЕ ОСЛА
1 Кто желает в довольстве жить
И дни свои так проводить,
Чтоб росло его состоянье —
Ждут того всегда нареканья
5 И злословья клеветников.
Каждый вредить ему готов,
Злой завистью одолеваем.
Как ни любезен будь хозяин,
Из десятка гостей его
10 Шесть найдется клеветников.
Завистников же — сам-девятый;
За спиной он им враг заклятый,
А перед ним гнут низко шею
И быть приятными умеют.
15 Раз нету постоянства в том,
Кто сидит за его столом,
Кроме зависти — что другого
Ожидать ему от чужого?
На что рассчитывать ему?
20 А речь веду я вот к чему.
В селе богатом жил священник;
О том лишь думал, как бы денег
Для церкви побольше собрать
Да самому богаче стать.
25 Платья, монет нажил немало.
Зерном закрома наполнял он:
Для продажи поп выбрать мог
И выждать наилучший срок —
С сентября ждал до самой пасхи.
30 Гроша не даст он без опаски,
Хоть лучший друг проси о том,
А кто и возьмет — лишь силком!
Осла он у себя держал,
Какого вряд ли свет видал;
35 Попу слугою был примерным;
Двадцать лет служил ему верно,
Богатства умножать помог,
Пока от старости не сдох.
Поп так сильно осла любил,
40 Что шкуру драть не разрешил,
А зарыл его на кладбище.
Теперь о другом слов поищем.
У епископа — нрав иной,
Он — не жадный и не скупой,
45 Он добр, любезен в обхожденье,
И, видя гостя появленье,
Уговоров слушать не станет —
Даже больной с постели встанет;
Средь добрых христиан побыть —
50 Вот чем привык себя лечить.
Дом народу всегда был полон;
Слуг неплохих себе нашел он:
Приказ своего господина
Исполнит каждый в миг единый.
55 Утварь — вся в долг была взята:
Кто щедр, в долги войдет всегда.
Раз гости за его столом
Рассуждали о том, о сем.
И речь зашла о богачах —
О клириках, скупых попах.
Епископ иль сеньор едва ли
Уваженье от них видали.
Тут же лихом помянут был
Поп, что столько богатств нажил,
65 Так всю жизнь его расписали,
Словно по книге прочитали,
Достатком наделив таким,
Что было б много и троим.
Ведь люди с охотой болтают
70 О том, чего толком не знают!
«Такой поступок им свершен,
Что будет щедро награжден
Тот, кто делу дать ход захочет, —
Начал льстец (подслужиться хочет), —
75 Деньги можно извлечь из дела!»
Епископ спросил: «Что ж он сделал?»
«Безбожник хуже бедуина,
Осла своего Балдуина
Зарыл в земле священной он».
80 «Да будет громом поражен, —
Сказал епископ, — коли так.
Богатство его — тлен и прах.
Готье, за ним без промедленья!
На столь тяжкое обвиненье
85 Посмотрим, что сказать он сможет;
Клянусь — господь мне да поможет!
Коль правда все — взять штраф могу».
«Повесьте меня, если лгу:
Правда все, что я говорил —
90 Как правда, что вас он не чтил».
Попа позвали, поп приходит,
Пришел, ответ держать выходит,
За вину свою отвечать,
От епископа кары ждать.
95 «Нечестивец, служитель зла,
Куда вы зарыли осла?
Вы церкви святой оскорбленье
Нанесли своим поведеньем.
Кто слыхал о подобном деле:
100 Похоронить осла сумели
Там, где прах христиан почиет.
Клянусь Египетской Марией,
Коль правда то, что говорят,
И люди случай подтвердят,
105 Посадить вас велю в тюрьму
За неслыханную вину».
Поп ему: «Отец преподобный!
Говорить можно, что угодно;
Но день прошу на размышленье,
110 Ибо, с вашего разрешенья,
Лучше дело обмозговать,
Чем потом на суде зевать».
«На размышленье дам вам срок,
Но знайте — я буду жесток,
115 Коль подтвердится обвиненье».
«Отец мой, в этом нет сомненья!»
С попом епископ расстается —
Шутить, как видно, не придется;
Но поп не боится ничуть:
120 Знает — выручит как-нибудь
Добрый друг, кошель. Денег хватит,
Штраф ли, выкуп ли — все заплатит.
Пусть спит глупец, но срок подходит,
Срок подходит, и поп приходит.
125 20 ливров принес в мошне,
20 добрых звонких монет:
Ведь нечего ему бояться,
Что без хлеба может остаться.
Увидав, что поп уже близко,
130 Не выдержал, крикнул епископ:
«Размышляли долго, отец;
Что ж придумали наконец?»
«Владыко, я обдумал все,
Но раздражение свое
135 Лучше вам сдержать, полагаю,
Мирно беседовать желаю;
Все по совести вам скажу,
И, если каре подлежу,
Имуществом моим иль телом
140 Меня наказать — ваше дело».
Ближе к попу епископ стал,
Чтоб говорить из уст в уста,
А поп голову поднимает,
Скаредность свою забывает;
145 Под рясой держит кошелек,
Чтобы видеть никто не мог.
Начал повесть свою украдкой:
«Ваша милость, скажу вам кратко —
Осел у меня долго жил,
150 Много денег я с ним нажил;
Честно служил осел мой славный
20 лет как слуга исправный,
И — я клянусь души спасеньем! —
20 су добывалось в день им,
155 В год 20 ливров добывал.
Чтоб в ад не попасть, отказал
Он вам их в своем завещанье».
«Бог наградит его старанье, —
Сказал епископ, — и простит
Все преступленья и грехи!»
Теперь вы слышали о том,
Как сладил с попом-богачом
Епископ и как он добился,
Чтоб тот почтенью научился.
165 Рютбёф нам скажет в назиданье:
Не страшно тому наказанье,
Кто с деньгами на суд пришел;
Христианином стал осел,
За грех свой щедро заплатив.
Здесь кончу, стих о нем сложив.
О ВИЛЛАНЕ, КОТОРЫЙ ТЯЖБОЙ ПРИОБРЕЛ РАЙ
1 В писанье мы с вами найдем
Чудесную повесть о том,
Что случилось с одним вилланом.
Помер в пятницу, утром рано,
5 И тут вот что с ним приключилось:
В час, как с телом душа простилась
И виллан лежал уже мертв,
Не пришел ни ангел, ни черт,
Дабы душе вопрос задать
10 Иль что-нибудь ей приказать.
Знайте — робость душа забыла
И радость она ощутила:
Взглянув направо, в небе зрит —
Архангел Михаил летит,
15 К блаженствам душу восхищает;
За ангелом путь направляет
Душа вилланова — и вот
Перед ними уж райский вход.
Святой Петр, врата охранявший,
20 От ангела душу приявший,
Возвратился снова к вратам.
Найдя виллана душу там,
Спросил, зачем она одна
И кем была приведена.
«В приют сей тот войти лишь смеет,
Кто приговор на то имеет.
И нам ли нянчиться с вилланом?
Нет, я клянусь святым Аланом,
Подлому люду здесь не быть».
30 «Кто ж подлей вас может быть?
Почтенный сударь Петр, ей-ей,
Были вы тверже всех камней,
И бог — вот те крест — сплоховал,
Что апостолом вас избрал;
35 Толку было от вас немного —
Отреклись от господа бога;
Так мало веры было в вас,
Что отреклись и в третий раз[382],
Вам-то уж совсем не под стать
40 У бога в раю пребывать».
«Ступай сейчас же прочь, неверный!
Я — апостол честный и верный;
Здесь, в раю мне быть надлежит».
Но, почувствовав странный стыд,
45 Петр стопы назад обращает
И святого Фому встречает.
Поведал ему все как есть —
Что пришлось ему перенесть,
Свою обиду и тревогу.
50 Фома сказал: «Именем бога
Ему велю убраться вон».
И подошел к виллану он.
«Виллан, — апостол говорит, —
Рай только нам принадлежит:
55 Святым и угодникам светлым;
Творил дела благие где ты,
Что думаешь здесь пребывать?
Нет, тому никак не бывать —
Для верных лишь эта обитель».
60 «Уж больно вы, Фома, спешите
Законы ваши изъяснять;
А кто посмел не доверять
Апостолам — мы все слыхали —
В том, что бога они видали
65 В самый день его воскресенья?
Кто клятвой подтвердил сомненья:
Чем веру, мол, словам давать,
Хочу сам раны осязать;
Так вы низки и маловерны!»
70 Святой Фома устал, наверно,
Длить спор и головой поник;
К Павлу он идет напрямик,
Рассказывает про беду.
Тот ему: «Сейчас я пойду,
75 Ответит он за дерзновенье».
Душа не боится мученья,
Любуется раем она...
«Душа, кем ты приведена? —
Ей Павел, — где ты плоть смиряла,
80 За что ко входу в рай попала?
Рай очисти, виллан негодный!»
«Как? Лысый Павел преподобный,
Да вы ль так бойко говорите,
Вы — злейший тиран и мучитель,
85 Какого только свет рождал?
Это святой Стефан узнал —
Из-за вас был побит камнями.
Знаком я с вашими делами!
Сколько честных людей сгубили!
90 Не вы ль от бога получили
Пощечины звонкий удар?
Шли вы в дом и шли на базар,
Чтобы хлебнуть винца разок?
Хорош святой, хорош пророк!
95 Думаете, мы вас не знаем?»
Павел, смущением терзаем,
Торопится скорей уйти.
Встречает Фому на пути;
Тот совещается с Петром;
100 Павел сказал им шепотком,
Что он вытерпел от виллана:
«На рай оспаривал так рьяно
Мои права, что сдался я».
Пошли к богу — он им судья.
105 Святой Петр ему рассказал,
Как виллан их всех отчитал:
«Он всех нас сразил словопреньем.
Я сам ушел в таком смятенье,
Что прямо слова не найду!»
110 Говорит господь бог: «Иду,
Желаю сам услышать все».
Придя к душе, зовет ее
И спрашивает — как случилось,
Что без спроса сюда явилась:
«Без приговора никогда
Душа не вступала сюда.
Моих апостолов бранил
И упрекал, и поносил,
И думаешь здесь оставаться?»
120 «Коль здесь они — могу остаться
Я и подавно, полагаю:
Не отрекался от тебя я,
И верил плоти воскресенью,
И не гнал людей на мученье;
125 Они же в этом провинились,
А ныне в раю очутились!
Пока я телом в мире жил,
Порядочным и честным слыл:
Беднякам свой хлеб отдавал,
130 Днем и ночью дверь открывал,
У огня их отогревал,
До кончины их призревал
И после в церковь шел за прахом,
Жертвовал портки и рубаху —
135 Все, в чем нуждался человек;
Иль это не добро, а грех?
Исповедовался не ложно
И плоть твою вкушал, как должно.
Кто помер так, тому, как слышно,
140 Отпускает грехи всевышний.
Знаете — правду ль я сказал;
Без помех я сюда попал;
Раз я здесь — зачем уходить?
Или ваши слова забыть —
145 Ибо вы сказали, конечно:
Вступивший здесь пребудет вечно.
Не ломать же мне ваш устав!»
«Виллан, — бог говорит, — ты прав.
Вел спор за рай с большим уменьем,
150 Тяжбу выиграл словопреньем;
В хорошей школе был, наверно,
Слова найти умеешь верно,
Умеешь дело защитить».
Притча хочет вас научить:
155 Часто зря пострадает тот,
Кто тяжбой свое не берет.
Ведь хитрость правду исказила,
Подделка естество сразила,
Кривда все пути захватила,
Ловкость стала нужней, чем сила.
ТЫТАМ
Два бедных брата вместе жили,
Сиротами круглыми были;
Бедность — одна подруга их —
Часто в гости к ним заходила,
А нет на свете такой силы,
Чтоб больше мучила людей:
Бедность — всех болезней лютей.
Так жизнь и коротали братья.
О них хочу вам рассказать я.
Томили ночью их однажды
Холод сильный, голод и жажда
(Вся вереница этих бед
Идет за бедностью вослед) —
И братья начали гадать,
Как им с бедностью совладать,
Что так тяжко их угнетала
И так скудно жить заставляла.
От них близехонько совсем
Жил богатей, известный всем,
В огороде его капуста,
И в овчарне его не пусто.
Глуп богач, а братья бедны...
И решили идти они
(С бедности легко одуреешь):
Один брат взял мешок на шею,
Нож схватил другой, торопясь,
Оба двинулись в путь тотчас.
Ни минуты даром не тратя,
В огороде один из братьев
Ножом срезать капусту стал;
В овчарню дверцу открывал
Этим временем брат другой:
Впотьмах он щупает рукой,
Хочет взять пожирней барана.
Но в доме ложились не рано
И услышали, когда вор
Дверь открывал. «Ступай во двор! —
Обратился хозяин к сыну, —
Человека или скотины
Какой там нет — увидишь сам.
Да покличь дворового пса!»
Звали ихнего пса Тытам;
Только так повезло ворам,
Что во дворе не оказалось
Пса в ту ночь. Прислушался малый
И, дверь приотворив во двор,
Зовет: «Тытам! Тытам!» — а вор,
Что в овчарне был, очень внятно
Кричит в ответ: «Я тут, понятно!»
Но сквозь ночную темь и мрак
Того, кто отвечает так,
Парень не разглядел, конечно;
Думал он в простоте сердечной,
Что и впрямь с ним пес говорил.
Обратно в дом он поспешил;
От страха бледен и смущен,
Явился к родителю он.
«Что с тобой, сынок?» Тот ему:
«Покойной матушкой клянусь,
Тытам наш говорил со мною».
«Кто? Пес наш?!» — «Клянусь головою,
А коль верить мне не хотите,
Бродягу сами позовите».
И хозяин во двор идет,
Хочет видеть чудо, зовет
Он Тытама, пса своего,
А вор, не зная ничего,
«Понятно, тут я!» — отвечает.
И, дивясь, богач восклицает:
«О чудесах слыхал я много,
Но о подобных, сын, ей богу,
Не слыхивал я отродясь.
Беги и расскажи тотчас
Попу об этом: приходи
Сюда с ним вместе; да гляди,
Пускай возьмет стихарь с собою
И святую воду». Стрелою
Летит парень к дому попа,
Не ждет он, позовут пока.
Пришел к попу; «Пойдемте к нам,
Увидите, какие там
Творятся чудеса; едва ли
В жизни о подобных слыхали.
Берите свой стихарь — и в путь!»
«С ума сошел! Иль отдохнуть
Мне и ночью даже нельзя?
Не пойду, уж разулся я».
«Нет, пойдете! Вот что скажу —
На закорки вас посажу».
И, прихватив стихарь, священник
На паренька без возражений
Тотчас уселся; в путь-дорогу
Отправились. Пройдя немного,
Парень путь сократить желал
И как раз на тропку попал,
По которой раньше спускались
Те, что поживиться старались.
Вор, что капустой занят был,
Завидя белое, решил,
Что это брат идет
И добычу свою несет.
Довольный, он спросил тогда:
«Ну что, несешь?» — «Конечно, да!»
Парень в ответ ему кричит
(Думал, с ним отец говорит).
«Постой-ка, наземь его сбрось!
Остер мой нож, его, небось,
Наточил я в кузне здорово,
Перережет вмиг ему горло!»
Наш поп, слова услышав эти,
Подумал, что попал он в сети:
В страхе с парня он соскочил —
И ну бежать что было сил.
Но стихарь за кол зацепился,
Поп даже не приостановился,
Отцепить его не посмел —
Так он на колу и висел...
А кто капустой занимался,
Сам не меньше перепугался,
Чем удиравший от него —
Не понимал он ничего.
К колу приблизился он все же
Взять, что белело там, — и что же
Попов стихарь он увидал...
Из овчарни меж тем шагал
Вор другой, барана таща.
Окликнул он брата тотчас
(Тот уже, как я говорил,
Свой мешок капустой набил),
И, время на слова не тратя,
К себе добычу тащат братья —
Был близехонько домик их.
Тут показал один из них
Стихарь — и вот была потеха
Сколько было шуток и смеха
Не знали веселья давно,
Теперь вернулось к ним оно.
Бог все в короткий срок свершает
За горем смех он посылает,
А кто счастлив был утром — тот,
Глядь, вечером уж слезы льет.
Жонглеры на пиру. Миниатюра из рукописи XIV в.
О СЕРОМ В ЯБЛОКАХ КОНЕ
Дабы пример вам привести,
Что можно в женщине найти
Любовь, и кроткий нрав, и совесть,
Написана мной эта повесть:
Такие свойства не у всех,
И славу им воздать не грех!
Досадно мне и тяжело,
Что у людей уж так пошло
И верности наш мир не ценит.
Ах, если дама не изменит
И не предаст коварно, — боже,
Любых богатств она дороже!
Но в том-то и беда большая,
Что, верность другу нарушая
Из-за корысти самой вздорной
Иные дамы лгут позорно;
У них сердца — как флюгера,
И словно буйные ветра
Сердцами этими играют, —
Нередко в жизни так бывает!
Держу я также на примете
И о другом сказать предмете:
Здесь по заслугам я воздам
Завистникам и подлецам,
Им зависть — низменная страсть —
Велит чужое счастье красть.
Пуская же всем моим стараньям
Хвала послужит воздаяньем.
О сером в яблоках коне
Быль, достоверную вполне,
Вам Леруа Гугон расскажет
И все, что было, вместе свяжет.
Прислушайтесь к его словам:
Большая польза будет вам.
Жил-был когда-то рыцарь. Он
Отважен был, учтив, силен:
Он мог назваться и богатым, —
Но только доблестью, не златом,
В Шампани жил тот храбрый воин
И, право, он вполне достоин,
Чтоб я дела его воспел:
Разумен, честен, духом смел —
За это он стяжал по праву
Немалую повсюду славу.
Кошель бы золота ему
Под стать богатому уму,
Тогда бы равных не найти.
Но сбиться не хочу с пути, —
Все от начала до конца
Вам расскажу про храбреца,
Чтоб стал он всякому любезен,
Да и примером был полезен.
Везде, где появлялся он,
Был каждый рыцарем пленен,
А кто в лицо его не знал,
В беде к нему не прибегал,
Так тот слыхал о нем немало.
Спустив на лоб свое забрало,
Среди турнира самый ловкий,
Он не пускался на уловки,
Не хоронился за барьер,
А несся вскачь, во весь карьер
Туда, где бой кипел опасный.
И как он выглядел прекрасно
На боевом своем коне!
Он год за годом по весне
В доспехах новых щеголял, —
Себя хоть этим утешал
Среди лишений и забот.
Был невелик его доход,
Скудна была его земля,
Не прокормили бы поля:
Они от силы ливров двести
Давали в год, сказать по чести.
И он был рад лесной добыче, —
Кругом водилось много дичи:
В то время заросли и пущи
По всей Шампани были гуще, —
Не то что в наши времена!
Была душа его полна
Любовью преданной и страстной
К девице юной и прекрасной.
Ее отец, суровый князь,
Жил в замке, с ней уединясь.
Хранили каменные стены
Немало роскоши бесценной,
И ливров тысячи доходу
Земля давала. Год от году
У дочки больше женихов, —
К ней каждый свататься готов,
Пленясь красой ее лица,
Да и богатствами отца:
В то время князь уже вдовел
И сам к тому же в гроб глядел.
Был замок, где он жил с княжною,
Чащобой окружен лесною.
Тому, о ком идет рассказ,
Девица по сердцу пришлась,
Да и девице стал он мил.
Но князь за дочкою следил:
Держал ее он взаперти, —
Суров был, господи прости!
Прекрасный рыцарь — всем знаком
Он был под именем Гильом —
Жил в старом замке одиноко
От тех же мест неподалеку,
Где, преисполненный гордыни,
Засел старик в своей твердыне, —
Два лье их земли разделяли.
Девица с юношей не знали,
Как им перенести разлуку.
Любовь их обращалась в муку,
Тоскою горькою томила.
Бывало, заскучав по милой,
Которую всем сердцем чтил,
Как я уже вам сообщил,
Пускался рыцарь в лес густой,
Разросшийся в округе той.
Тропинка узкая ему
Была знакома одному
Да верному коню. Тайком
Один, без спутников, верхом
На сером в яблоках коне
В лесной зеленой гущине
До замка пробирался он.
Но замок весь был огражден,
Друг к другу и не подойдешь, —
Обоим это — вострый нож!
Была ограда заперта, —
Как проскользнуть за ворота,
Не знала робкая девица
И вот решила исхитриться:
В ограде камень вынув ловко,
Могла хоть высунуть головку.
Но ров вкруг замка был глубок,
Шиповник, буен и жесток,
Грозил пришельцу болью жгучей.
Сам замок высился на круче,
А к круче подступ был не прост.
К воротам вел подъемный мост.
И старый князь, как ни был плох,
Не слеп с годами и не глох,
За всем опасливо глядел,
Когда, уйдя от ратных дел —
С трудом держался он в седле, —
Засел на родовой земле
И время с дочкой коротал.
Он глаз почти что не спускал
С своей утехи, хоть не раз
Бедняжка дочь так и рвалась
К тому, кого она любила.
Меж тем ее избранник милый
Дороги к ней не забывал:
Он у стены подолгу ждал
Иль возвращался ежечасно,
Томясь надеждою напрасной
К девице ближе подойти.
Ему заказаны пути,
И не узнать ему отрады
С ней повстречаться без преграды.
Все ж приезжал он раз за разом
Взглянуть хотя одним бы глазом!
Но часто и взглянуть не мог:
Ей все не выпадал часок
С ним свидеться хоть издалека,
И сердце ныло в них жестоко,
А рыцарь все сильней любил
Ту, кому свет не находил
Нигде соперницы достойной,
Столь же прекрасной, столь же стройной.
У рыцаря, известно нам,
Был конь. То конь был всем коням:
Весь в яблоках, красивой масти, —
Таких оттенков хоть отчасти
И у цветка не увидать, —
Их на словах не передать.
Все королевство обойдете,
Коня нигде вы не найдете,
Чтоб мягче всадника носил
И даже глазом не косил.
И холил юноша коня,
Его достоинства ценя
Превыше злата, вот вам слово!
Верхом красавца молодого
Не раз видали в той округе.
Частенько он к своей подруге
На славном ездил скакуне.
Сквозь глушь лесную в тишине,
Тропой извилистой и тесной,
Ему с конем давно известной,
И в нетерпенье, и в тревоге
Он пробирался. По дороге
Все озирался, хоронясь, —
Чтоб часом не проведал князь,
Что он с девицею встречался.
И долог путь ему казался.
Так грустно время проходило.
Желанье их одно томило —
Своей любовью наслаждаться,
Друг с другом нежно миловаться,
И я скажу вам: без помехи
Уста к устам прижав, утехи
Не знала б слаще эта пара.
Пылающего в них пожара
Иначе бы не угасить.
Одно им нужно — вместе быть.
Им только бы в объятье слиться,
Им только бы наговориться!
При долгожданной этой встрече
У них бы распрямились плечи,
Они б забыли все печали,
Поверьте, радость их едва ли
Кто омрачить бы мог тогда.
Однако то-то и беда,
Что юный рыцарь и девица
Должны без радости томиться.
Одну лишь ведали отраду —
Словцо-другое сквозь ограду,
Но и такие встречи даже
Бывали редки из-за стражи.
Робела девушка, боясь,
Что может догадаться князь
Про их любовь и, раздраженный,
Отдать ее другому в жены.
И рыцарь помышлял с опаской,
Как бы нечаянной оглаской
Любви не повредить пока.
Таился он от старика:
Богатый князь, крутой и властный,
Ему преградой был опасной.
Но как-то над своей судьбой
Гильом подумал день-другой
И снова, раз, быть может в сотый,
Все перебрал свои заботы,
То радуясь, а то тоскуя,
И возымел он мысль такую:
Спросить уж лучше напрямик,
Не согласится ли старик
Отдать девицу, — будь что будет!
Ведь жизни иначе не будет
Для них обоих, в самом деле,
Ведь с каждым часом все тяжеле
Тоска их будет угнетать.
Так надо счастья попытать!
И вот собрался он в дорогу.
Туда, где жил владетель строгий.
Поехал прямо в те места,
Где дочь у князя заперта.
Прием почетен был и пышен:
О рыцаре был князь наслышан,
И слуги все, и домочадцы —
Да и чему тут удивляться?
Про славные его дела
Молва недаром всюду шла.
Сказал он князю: — Буду прям!
К бесхитростным моим словам
Прислушаться благоволите,
И, даст господь, вы захотите
Исполнить сразу то, о чем
Пришел просить я в этот дом. —
Но старый смотрит на него,
Не понимая ничего:
— О чем же речь? Мне невдомек.
Я вам охотно бы помог,
Но все мне растолкуйте ясно!
— Мой господин, один вы властны,
Когда бы только захотели,
Согласье дать в подобном деле!
— Дам, коли мне по нраву будет,
А не по нраву — не принудит
Меня никто согласье дать.
Зачем напрасно обещать!
Пустой надеждою не муча,
Вам сразу откажу я лучше.
— Пора, — тот молвил, — объяснить,
О чем я вас пришел просить.
Вам ведомы мои владенья,
Да и мое происхожденье,
Вам ведомы мои доходы,
Мои дела, мои походы,
Заслуги и обычай мой.
У вас я милости одной
Прошу — отдать мне вашу дочь.
Коли захочет бог помочь,
Тогда он ваш наставит разум,
Чтоб на мольбу мою отказом
Вы не спешили отвечать.
Еще хочу я вам сказать, —
Вблизи не виделись мы с ней.
По мне отрады нет полней,
Как повидать во всей красе
Ту, что согласно славят все,
К ней обратиться с речью честной.
Ведь вашу дочь весь люд окрестный
Прекраснейшею величает,
Другой такой найти не чает, —
Так говорят и стар и мал.
Но ваша дочь, как я слыхал,
Совсем затворницей живет.
Набрался духу я и вот
Отважился вас умолять
Мне в жены дочь свою отдать.
Весь век я вам служить берусь,
Коль на красавице женюсь.
Итак, мой князь, я жду решенья!
Тогда старик без промедленья,
Не дав труда себе как будто
Поразмышлять хотя б минуту,
Ответил: — Выслушал я вас,
И вот каков мой будет сказ.
Пригожа дочь, юна, умна,
И рода славного она.
Да, знатное ношу я имя,
Владею землями большими:
В год тыщи ливров постоянно
Они приносят. Только спьяна
Возьму я зятя, чей обычай —
По свету рыскать за добычей!
Нет у меня других детей.
Коли покорна будет, ей
Хочу все земли отказать,
И не такой мне нужен зять.
До Лотарингии отселе
Князья любые, в самом деле,
Мечтали о такой невесте, —
Уж вы поверьте слову чести!
Да вот, чтоб не ходить далеко,
Еще и месяца нет срока,
Как приезжал сюда жених —
Пять тысяч ливров золотых
Доход. Я б не чинил помеху,
Но замуж дочери не к спеху,
И сам я так богат к тому же,
Что, право, от богатства мужа
Ей не прибудет, не убудет.
А вот когда постарше будет,
Любого, дочка, выбирай
По всей земле, из края в край:
Пусть это граф иль сам король,
Француз ли, немец ли — изволь!
Обиды полный и стыда,
Собрался юноша тогда,
Не Мешкая, в обратный путь.
Любовь ему терзает грудь.
Беде не в силах он помочь,
И стон сдержать ему невмочь.
Девица слышала тайком
Весь разговор со стариком, —
Печаль сердечко ей щемила:
Ведь не на шутку полюбила,
А полюбив, была она
Душою милому верна.
И не успел он от ограды
Отъехать, полный злой досады, —
Его окликнула девица:
Мол, надо горем поделиться.
Он сетовал о неуспехе
Своей затеи, о помехе,
Которую чинил отец.
— Так что ж мне делать, наконец! —
Воскликнул рыцарь, сам не свой. —
Навек оставлю замок свой
И буду по свету блуждать, —
Увы, мне счастья не видать
И вас мне в жены не добыть.
Да как теперь я буду жить!
Судьба не в добрый, видно, час
Богатством наделила вас.
Уж лучше были б вы беднее,
Тогда бы мужа познатнее
Отец не вздумал вам искать
И не отверг меня, — как знать? —
Поверьте мне, — она сказала, —
Бедней охотно я бы стала,
Когда б моя на это воля!
О, боже, если б только боле
Смотрел отец на сердце ваше,
Чем на богатство, зятя краше
Ему и не сыскать бы, право,
Пришлись бы вы ему по нраву,
Умей ценить он не именья,
А доблесть, он бы, нет сомненья,
Ударил с вами по рукам.
Но изменяет старикам
Их разум. Дум моих унылых
Родной отец понять не в силах,
Ведь чувствуй он со мной согласно,
И все бы сладилось прекрасно.
Но старику нас не понять,
У нас совсем иная стать.
Нет, слишком пропасть велика
Между сердцами старика
И молодого. Как вам быть,
Вас постараюсь научить —
И слушайтесь без дальних слов!
— Я, госпожа моя, готов
Исполнить ваши повеленья! —
Воскликнул он в одушевленье.
Тогда красавица сказала:
— Я долго выхода искала,
Но, кажется, не безуспешно,
Ну вот! Вы знаете, конечно,
Как старый дядя ваш богат,
Богатством, люди говорят,
Они с отцом моим равны.
А нет ни братьев, ни жены
У дяди. Вас лишь одного
Сочтут наследником его
Немедля по его кончине.
Пускай узнает о причине
Отказа резкого отцова, —
Не ждать решения иного,
Коль дядюшка не похлопочет,
Ведь если только он захочет
Свои вам земли передать,
То можно свататься опять.
Иной посредник тут не нужен:
Отец мой с дядей вашим дружен,
К тому же оба — старики,
Друг другу, стало быть, близки.
Отец мой крепко верит дяде.
Так пусть, удачи вашей ради,
Отдаст вам дядюшка хитро
На время все свое добро,
Для виду сделав вас богатым,
Пускай поедет вашим сватом:
Лишь захотел похлопотать бы —
И он добьется нашей свадьбы!
Коль о богатстве вашем скажет,
То просьбу мой отец уважит.
А только повенчают нас,
Вы земли дядины тотчас
Ему вернете без обмана.
Как эта свадьба мне желанна,
Вам передать бессильно слово!
Он отвечал: — И я другого
На свете счастья не хочу!
Немедля к дяде поскачу,
Авось, уладим как-нибудь. —
Простился с милою — и в путь.
В обиде на отказ жестокий,
Спешит он тропкой одинокой
На сером в яблоках коне.
И славный рыцарь в тишине
То слезы льет, то веселится:
Что за разумная девица!
Какой совет она дала!
Дорога прямо привела
К владеньям дядиным, в Медет.
Племянник грустен — силы нет
С сердечной совладать тоской.
И, с дядей удалясь в покой,
Прочь от чужих ушей и глаз,
Он о себе повел рассказ
И о своей печальной доле. —
Но все же, дядя, в вашей воле
Свои мне земли передать,
А там и князя уломать,
Хоть несговорчив он пока.
Вот вам на том моя рука:
Когда я на своей княжне
Женюсь, — уж вы поверьте мне, —
Я, дядюшка, беспрекословно
Все возвращу вам в срок условный!
На вас надеяться позвольте.
— Племянник, — тот сказал — извольте!
Женитьба ваша мне по нраву.
Гордиться будете по праву
Женой прекрасною своею.
Я помогу вам, как умею.
— Тогда задело принимайтесь, —
Сказал племянник — постарайтесь
Скорее князя повидать,
А я, чтоб время скоротать,
Тем часом на турнир поеду —
Уж там-то одержу победу.
Назначен в Галардоне он,
Что ж, Галардон, так Галардон!
Бог руку укрепит мою,
Чтобы не дрогнула в бою.
Вернусь домой — и под венец,
Коль не откажет князь-отец. —
И дядя отвечал: — Мне лестно
Родство с девицею прелестной,
Ну, что же, ладно! Пособлю!
Мессир Гильом как во хмелю,
Прощается — и снова в путь.
Теперь так вольно дышит грудь!
Ведь крепко обещает дядя,
На все препятствия не глядя,
Жену племяннику добыть, —
Возможно ли счастливей быть?
И, полон радости сердечной,
Он на турнир спешит беспечно, —
Ему привычно это дело.
И только день забрезжил белый,
Сам дядюшка покинул двор,
Погнав коня во весь опор.
И борзый конь домчал проворно
Его до самой кручи горной,
Где обретался князь надменный,
Отец девицы несравненной.
Но ласков был на этот раз он, —
Он к гостю, видно, был привязан,
Они с ним были однолетки,
Друзья же старые так редки!
Вдобавок был сосед богат.
Хозяин бесконечно рад,
Приездом гостя восхищен,
Его вниманием польщен,
Теперь он не глядит сурово.
— Здорово, друг вы мой, здорово!
Добро пожаловать, сосед! —
Обильный подают обед:
Ведь надо старого почтить,
Его вниманием польщен,
А как пошли из-за стола,
Рекой беседа потекла,
И вспоминают старики
Щиты, и копья, и клинки,
И юных дней былые сечи —
И долго не смолкают речи...
Но дядя рыцаря меж тем
Сюда явился не затем,
И, улучив удобный миг,
Он объяснился напрямик:
— Зачем приехал я сюда?
Я встрече с другом рад всегда,
Вы это знаете и сами.
Но нынче я хотел бы с вами
Поговорить о важном деле.
Дай бог, чтоб только захотели
Вы благосклонно просьбе внять
И мне подмогу оказать,
Тогда бы цели я достиг. —
И гордый отвечал старик:
— Клянусь вам головой своей,
Вы мне милее всех друзей.
О чем бы вы ни попросили,
Исполню, если буду в силе,
Ни в чем не встретите отказу,
На все согласен буду сразу.
— Я вам обязан бесконечно
И вас благодарю сердечно, —
Ответил гость, а самому
Уже не терпится ему. —
Я к вам приехал, чтоб узнать,
Согласны ль вы мне дочь отдать.
К ней, если за меня пойдет,
Мое богатство перейдет,
А это, знаете, немало!
Наследников давно не стало,
Как вам известно, у меня:
Вся вымерла моя родня.
Привыкнув тестя уважать,
Жену не буду обижать, —
От вас мы не уедем прочь:
С именьем вашим я не прочь
Свое объединить именье.
Возьмем мы в общее владенье
Богатства, данные от бога. —
Был князь расчетлив — и премного
Прельстился выгодой большой.
— Я рад, — сказал он, — всей душой
Вам дочь свою отдать в супруги.
Мне ваши ведомы заслуги.
Прекрасней не найдется зять, —
Я лучший фризский замок взять
Не соглашусь за эту честь.
Кого бы здесь ни перечесть,
Вы из соседей всех моих
Наидостойнейший жених!
Так обернулось сватовство,
Хоть дочь держала не того,
Совсем другого, на примете.
Вот услыхала вести эти
Девица в горести и гневе
И пресвятой клянется Деве,
Что этой свадьбе не бывать,
И не перестает рыдать
И причитать о тяжкой доле:
— Мне, бедной, нет и жизни боле.
Подлей возможна ли измена?
Достоин смерти лжец презренный:
Родной племянник дядей предан.
Прекрасный рыцарь столь мне предан,
Столь юн, столь доблестен и мил, —
А тот старик меня добыл,
Богатством соблазнив отца.
Зову в свидетели творца,
Безумны стариковы козни:
Конца не будет нашей розни,
Коль совершится этот брак.
Клянусь, лишь как смертельный враг
Вступлю я к мужу на порог.
Увы, ужель допустит бог
До этой свадьбы мне дожить?
Все буду плакать и тужить, —
Несносен мне жених презренный!
Когда б вокруг не эти стены,
Когда б за мною не глядели,
Своей бы я добилась цели.
Но нет, не выйти из темницы!
Для виду нужно подчиниться
Приказу отчему пока,
Хоть участь эта и горька!
Как быть, что делать, боже мой?
Скорей бы приезжал домой
Гильом, обманутый бесчестно!
Я знаю, будь ему известно,
Как подло дядя поступил,
Каким коварным сватом был,
Так свату бы несдобровать
И жизни больше не видать.
Я головой ручаюсь смело —
Сумел бы взяться друг за дело,
Все по-иному бы пошло.
О, как на сердце тяжело!
Мне жизнь теперь страшнее гроба.
Какой обман! Какая злоба!
И что старик задумал мерзкий!
Но нет отпора воле дерзкой, —
Отец доходов ищет новых,
О чувствах позабыв отцовых.
А у любви закон таков:
Долой богатых стариков!
Коль с мужем счастлива жена,
Богаче всех тогда она.
На что пошел старик бесстыжий!
Ужель я друга не увижу?
Ужель навеки жить нам розно,
Не одолев судьбины грозной?
И горько плакала она,
Разлукою удручена.
Тоску о суженом, о милом
Забыть ей было не по силам.
Красавица страдала тяжко,
Но из последних сил бедняжка
Скрывала, как душа болит,
Как жениха противен вид —
Того, что князь ей выбрал старый.
И впрямь, красавице не пара
Презренный этот человек:
Из-под нависших дряблых век
Глаза краснеют воспаленно;
Да, от Бовэ и до Шалона
Дряхлее сыщется навряд, —
Но и богаче, говорят,
Не сыщется до самой Сены.
Своею подлостью отменной
Старик прославлен повсеместно.
Девица же, как всем известно,
Красой неслыханной сияет,
А по учтивости не знает
Себе соперницы опасной
И в целой Франции прекрасной!
Он ей неровня — спору нет:
Там — черный мрак, здесь — ясный свет,
Но мрак не может засиять
И свет не может темным стать.
Любви и верности полна,
О рыцаре грустит она.
А рыцарь, о любви мечтая,
Надежды нежные питая,
Окончил все дела удачно
И в мыслях пир готовил брачный.
Он был далек от подозрений,
Не знал о дядиной измене,
Не знал, в какой тоске жестокой
Душа девицы одинокой.
Вы обо всем уже слыхали,
Но догадаетесь едва ли,
Какой конец тут уготован.
Не умолить отца — суров он,
Спешит он выдать дочку замуж,
Три дня лишь сроку дал, а там уж
Сзывает в замок он гостей —
Кто поседей и полысей,
Поименитей, познатнее,
Кто побогаче, посильнее.
На свадьбу просит их прибыть.
А дочь не может позабыть
О рыцаре своем прекрасном,
К нему стремится сердцем страстным,
Его лишь любит одного.
Но понапрасну ждет его —
Нет, не приходит избавленье!
Два старых друга — в восхищенье:
Немало соберется люду,
Обоих стариков повсюду
В округе почитала знать.
Одних соседей только, знать,
Наедет больше тридцати.
Ни одного ведь не найти,
Кто с князем чем-нибудь не связан, —
Так каждый побывать обязан.
На общем решено совете
Девицу завтра, на рассвете,
Со старым рыцарем венчать.
И вот невесту убирать
Уже велят ее подругам.
А те и с гневом, и с испугом
Все медлят, будто ждут чего-то,
На лицах тайная забота.
Со свадьбой торопился князь.
К одной девице обратясь,
Спросил ее, готова ль дочь,
Мол, если надо в чем помочь,
Так пусть осведомят его. —
Нет, нам не надо ничего!
— Ему девица отвечала. —
Вот лишь коней как будто мало,
Чтоб всех везти к монастырю,
А много дам, как посмотрю,
Из очень близкого родства
Здесь собралось на торжества. —
И князь сказал ей: — Ну, тогда
Невелика еще беда:
Прибегнем мы к простому средству! —
И за конями по соседству
Послал не медля господин.
Вот за конем слуга один
Явился в замок родовой
К тому, кто славой боевой
Сиял всегда и повсеместно,
Чье сердце преданно и честно.
А верный, доблестный Гильом
И не подозревал о том,
Как обернулось сватовство.
Одна любовь гнала его
И в путь обратный торопила.
Одна лишь дума и томила,
Одна забота и была —
Любовь в душе его цвела.
С турнира ехал храбрый воин
И был доволен и спокоен,
Мечтая милой обладать
(Ему бы милой не видать,
Когда б десницею могучей
Бог не послал счастливый случай).
Все думал рыцарь о невесте,
От дяди поджидая вести,
Готовый тотчас в путь собраться
И ехать с милою венчаться.
По замку ходит он, поет,
И менестреля он зовет
Той песне вторить на виоле, —
Счастливой радуется доле,
Да на турнире был он рад
Немало получить наград.
Но час за часом ждет и ждет,
Глаз не отводит от ворот
И все досадует тоскливо,
Что долго вести нет счастливой.
Вот даже петь он перестал:
Так ожидать гонца устал.
И овладело им сомненье.
Но вдруг в то самое мгновенье
Слугу увидел он чужого, —
И сердце выпрыгнуть готово
От нетерпенья и любви.
Тот молвил: — Бог благослови!
Богат наш князь, да вот беда —
Пришла ему в конях нужда,
А ваш скакун, клянусь, прекрасен,
Он хоть резов, да не опасен.
Послушней в целом мире нет!
Вас просит знатный ваш сосед
Ему в нужде его помочь
И дать коня на эту ночь.
— А для кого, дружок, скажи?
— Для дочери, для госпожи,
Чтоб завтра, чуть взойдет заря,
Добраться до монастыря,
— Зачем же это госпоже?
— Да ведь просватана уже
За дядю вашего она
И завтра на заре должна
В лесной часовне с ним венчаться.
Туда далеко добираться.
Но я замешкался у вас,
Так дайте же коня тотчас
Для свадьбы дяди своего;
Ну, конь, скажу вам, — о-го-го!
Неутомимый и могучий,
Он в королевстве — самый лучший!
В смятенье понимал едва
Мессир Гильом его слова.
— Как! — он воскликнул. — О, создатель!
Ужели дядя мой — предатель,
А я не ведал ничего
И положился на него!
Нет, на дела его без гнева
Взирать не может приснодева.
Но я не верю! Лжешь ты, лжешь!
— Нет, это правда, а не ложь!
Церковный завтра будет звон,
К нам рыцари со всех сторон
Уже съезжаться нынче стали.
— Увы, — сказал Гильом в печали, —
И как я обмануться мог!.. —
Едва не падает он с ног,
Готовый горько разрыдаться.
И если б только домочадцы
На несчастливца не глядели,
Он зарыдал бы в самом деле.
И что сказать? И как тут быть?
И как печаль свою избыть?
И где отчаянью конец?
Но недогадливый гонец,
Знай, только и твердит опять:
— Велите же коня седлать, —
Он всех достойнее, скажу,
Везти в часовню госпожу.
Эх, что за стати, что за масть!
А рыцарь над собою власть
При этом должен сохранять,
Да и коня еще отдать,
Забыв обиду, точно другу,
Такую оказать услугу
Лжецу, предателю, тому,
Кто ненавистней всех ему.
Но все ж решает: «Дам коня,
Напрасно милой не виня,
В своей судьбе она не властна,
Самой несладко ей, несчастной!
Нет, я в коне не откажу —
Хоть чем-нибудь ей отслужу
За всю любовь ее былую.
Винить могу лишь долю злую.
Сама судьба решила, знать,
Что счастья с милой мне не знать...
На что хотел я согласиться?
Да, видно, разум мой мутится.
Кому готов я дать коня?
Тому, кто, чести изменя,
Сам нынче счастлив и доволен,
Тому, кем был я обездолен
И разлучен с моею милой!
Нет, человеку не под силу
Добром предателю платить!
И он посмел меня просить,
Чтоб я коня дал своего
Ему для свадьбы, — каково!
Он обманул меня бесстыдно,
Да так коварно, так обидно —
Ведь завладел христопродавец
Красавицею из красавиц!
Уж я ли не служил ей верно?
И впрямь мне отплатили скверно,
Коли награды самой лучшей
Был удостоен наихудший.
Мне больше радости не знать.
Ужель коня хотел я дать?
Подлец мне перешел дорогу,
А я пошлю ему подмогу?
Нет, никогда! Но что со мной?
Ведь не ему, а ей одной
Пошлю я своего коня!
Конь ей напомнит про меня,
Как только встанет перед ней.
А я о счастье прежних дней
Навеки память сохраню.
О нет, я милой не виню
И ей останусь верным другом.
Пускай же со своим супругом
Она счастливой даже будет
И прежнюю любовь забудет...
Но муж-предатель не по ней:
Дела изменника черней,
Чем Каиново злодеянье!
Приходит сердце в содроганье,
Когда подумаю о милой!»
Его тоска не проходила,
Но он велел коня седлать
И княжему гонцу отдать.
И вот гонец — с его конем! —
Обратным поспешил путем.
Гильом уврачевать не мог
Своих страданий и тревог,
Один, час от часу печальней,
Сидел в своей опочивальне.
А челяди был дан наказ;
Мол, если кто-либо хоть раз
Посмеет песню затянуть,
На том веревку затянуть.
Ему теперь уж не до песен, —
Стал мир его отныне тесен,
И жить безвестно, одиноко
Он будет в горести жестокой,
В печали тяжкой день за днем.
А между тем с его конем
Слуга уехал в замок тот,
Где без печалей, без забот,
На пышной свадьбе веселясь,
Сидит с гостями старый князь.
Ночь ясная уже настала.
Соседних рыцарей немало
Князь нынче усадил за стол.
Но вот и пир к концу пришел.
И строго замковому стражу
Тогда приказ был отдан княжий,
Всех разбудить еще чем свет,
Чтоб к утру каждый был одет,
Чтоб конюхам не опоздать
Коней взнуздать и оседлать.
Все удалились на ночлег.
Однако не смыкает век,
Вздыхает и дрожит девица
И участи своей страшится, —
Уж тут бедняжке не до сна.
Все спит кругом. Не спит она.
Не позабылось сердце сном
И все горюет об одном.
Когда б ей волю только дать,
Не стала бы рассвета ждать,
Уехала бы княжья дочь
Куда угодно — только прочь!
Едва лишь за полночь зашло,
Но на дворе совсем светло:
Луна сияет в небесах;
А сторож дремлет на часах
(Хмелек вчерашний бродит в нем);
Открыл глаза — светло, как днем,
Подумал, — день то в самом деле.
«Пора — решил он. — Мне велели
С рассветом рыцарей будить».
И ну кричать, и ну вопить! —
Сеньоры! Рассвело! За дело! —
Всех будит сторож, ошалелый
Ото вчерашнего вина.
А те, ни отдыха, ни сна
Отведать вволю не успев,
Вскочили, тоже ошалев.
Тут конюхи седлать коней
Бегут, увидя, что ясней
Как будто стало на дворе.
Все так, но рано быть заре:
Пока она еще взойдет,
Пять лье, не меньше, конь пройдет.
Торопит князь: живей! живей!
Почтеннейшие из гостей,
Назначенные в поезд брачный,
К часовне, в лес густой и мрачный,
Везти красавицу вскочили
В седло. Невесту поручили
Тому, что всех почетней был.
Подпруги конюх укрепил
На сером в яблоках коне
И к ней ведет его, — вдвойне
Ей горше и тяжеле стало,
Но старикам и горя мало:
Не знают, как ей тяжело
И что на память ей пришло,
А думают, что коли плачет,
Так оттого, что жалко, значит,
Невесте дом покинуть отчий.
И невдомек им, что жесточе
На сердце горе быть могло, —
Едва и вспрыгнула в седло.
До леса ехали все вместе,
Не забывая о невесте, —
Я это от людей слыхал, —
Но путь в лесу так узок стал,
Что рядом не проедут двое.
И вот тогда, ряды расстроя,
Один немного отстает,
Другой торопится вперед.
Почетный спутник, даже он
Был от девицы оттеснен.
К тому ж дорога так длинна,
А ночь прошла почти без сна,
Гостей порядком утомила
И головы им замутила,
Да и признаться, старики
Плохие были ездоки!
Со сном бороться нелегко:
Ведь до рассвета далеко.
Склонившись к шеям лошадиным,
И по холмам, и по долинам
Они плетутся все дремотно.
И спутник позабыл почетный,
Что он с невестой быть обязан.
Ведь нынче не сомкнул и глаз он,
Так рано поднят был с постели,
Не мудрено, что одолели —
Его дремота и усталость, —
В седле бы подремать хоть малость!
Девица на коне сидит,
Но ни на что и не глядит, —
Любовь на сердце и тоска.
Дорога, я сказал, узка
Была в той заросли густой,
И по дороге чередой
Тянулись рыцари, бароны,
Все головой кивая сонно.
Иные пусть и не дремали,
Но где-то стороной скакали,
Пошли в обгон по разным тропам,
Чтобы не ехать целым скопом
И не толкаться, не тесниться.
Горюет между тем девица,
Бежать бы, — на душе одно, —
В Винчестер, в Лондон, все равно!
А конь с своей прекрасной ношей
Идет тропой полузаросшей,
Привычной издавна ему.
Они спустились по холму
Туда, где лес темней и чаще,
Где не видать в дремучей чаще
И света лунного. Ветвиста
Была там пуща и тениста.
Долина залегла глубоко.
Немолчный шум стоял от скока.
Одни совсем уж задремали,
Другие весело болтали.
Так подвигались понемногу.
А той же самою дорогой
И серый конь бежит вперед,
В седле красавицу несет.
Но вдруг, оставив главный путь,
Он вздумал в сторону свернуть:
Привычкой давнею влекомый,
Он побежал тропой знакомой,
Что прямо к рыцарю вела, —
Самим конем она была
Давно утоптана отлично,
И он пустился в путь обычный,
Других оставив лошадей.
А сон так одолел людей
И так все рыцари устали,
Что у иных и кони стали
То там, то сям, на полпути.
Девицу некому блюсти,
Как только господу. Вздыхает
Она смиренно и пускает
Коня по воле через лес.
Хоть конь с красавицей исчез,
Никто, — и лье проехав даже, —
Не спохватился о пропаже.
Те, что в почетной были свите,
Конечно, как ни говорите,
Невесту плохо стерегли,
Но оплошать бы не могли,
Когда б девицу хоть немного
Заботила ее дорога
И было б ей не все равно,
Куда ей ехать суждено.
Конь далеко успел уйти,
Но не сбивается с пути:
Не раз и летом и зимой
Он той дорогой шел домой.
Наездница вокруг глядит, —
А лес густой как будто спит,
Не видно меж лесистых склонов
Ни рыцарей и ни баронов.
Она пугается все пуще
В лесной непроходимой пуще.
Красавица удивлена,
Что вдруг оставлена одна.
Ей страшно — и не мудрено, —
А вместе с тем ей так чудно:
Ведь поезд свадебный исчез-то —
Теперь без спутников невеста!
Но не беда, что все отстали,
Она подумала в печали.
Зато с ней милосердный бог
Да конь, который смело вбок
Свернул на узкую дорогу.
Свою судьбу вручая богу,
Коню доверилась она;
Сердечной горести полна,
Она поводья опускает,
Молчит, коня не понукает,
Чтоб часом кто не спохватился,
За ней вдогонку не пустился:
Уж лучше смерть в лесу найти,
Чем за немилого идти!
Об участи своей тяжелой
Она грустит, а конь веселый,
Неутомимый, быстроногий,
Бежит привычною дорогой.
Так иноходь была быстра,
Что незадолго до утра
Девицу вынес конь из пущи.
Вот впереди ручей, бегущий
Струей прозрачной по оврагу.
Конь даже не замедлил шагу —
Он без труда находит брод
И мчится дальше, все вперед.
По счастью, не был тот поток
И ни широк, и ни глубок.
Но звук рожка вдруг раздается
Оттуда, где для инохрдца
Кончался путь его всегдашний.
Там сторож замковый на башне
Стоял, играя громко зорю.
И, к замку подъезжая вскоре,
Глядит девица молодая,
Смущенно взорами блуждая:
Ведь если сбился кто с дороги,
То озирается в тревоге,
Кругом ища кого-нибудь,
Кто указал бы верный путь.
А конь нимало не смущен.
Уже на мост вступает он,
И смотрят все, изумлены,
И сторож с башенной стены,
Хотя играл он на рожке,
Услышал шум невдалеке,
И конский храп, и стук копыт...
К воротам строгий страж бежит,
Забыв про утренний рожок,
Не чуя под собою ног,
И окликает торопливо;
— Кто смеет так нетерпеливо
Без спроса к замку подъезжать?
Красавица спешит сказать:
— Та, горестней которой нет
Среди родившихся на свет!
Пусти в ограду, ради бога,
Пока не рассветет немного,
А то опять собьюсь с пути.
— Нет, госпожа, уж ты прости,
Я никого пускать не волен,
И въезд в ворота не дозволен.
Дозволить может лишь сеньор,
Но никого с недавних пор
К себе пускать не хочет он,
Изменой подлой удручен.
Тут сторож выглянул в бойницу,
Чтоб лучше разглядеть девицу.
При лунном свете без помехи, —
Хоть на бегу он в этом спехе
Не захватил с собой огня —
Узнал он серого коня.
Тот конь знаком ему давно,
Но только сторожу чудно:
Откуда мог бы конь явиться
Потом, что эта за девица
Сидит, поводьями играет?
И при луне он различает
Богатство пышного убора.
Да, нужно известить сеньора.
Он в спальню побежал поспешно,
Где тот томился неутешно.
— Сеньор, без зова я вхожу,
Но молодую госпожу,
Печальных полную забот,
Сейчас я видел у ворот.
И разглядел я, что наряд
На ней и пышен и богат;
Широкий плащ искусно сшит
И мехом дорогим подбит;
Одежды цвет, сдается, алый;
Сидит уныло и устало
На сером в яблоках коне
И смотрит, словно бы во сне.
Скажу не ложно, до сих пор
Такой обычай, разговор,
Красу подобную едва ли
Во всей стране у нас знавали!
Нет, это фею, без сомненья,
Господь послал нам в утешенье,
Чтоб вы не убивались боле
В своей злосчастной, тяжкой доле.
Вам уготована отрада
И за страдания награда!
Услышав то, мессир Гильом
Вскочил в волнении большом.
Двумя прыжками в тот же миг
Ворот он замковых достиг,
Ворота настежь открывает,
И к рыцарю тогда взывает
Девица в горе и слезах
И говорит, вздыхая: —
Ах! Как я устала в эту ночь!
Молю вас, рыцарь, мне помочь,
Пустите в замок, ради бога,
У вас пробуду я немного.
Я опасаюсь, что за мной
Уже дорогою лесной
Несется свадебная свита
И во всю прыть стучат копыта.
Видать, сама рука господня
К вам привела меня сегодня!
Внимает ей мессир Гильом,
О горе позабыв своем.
Тот конь знаком ему, — немало
Носил он рыцаря, бывало.
Красавицу узнал он сразу.
Не радовался так ни разу
Еще никто до этих пор.
И вводит он коня во двор,
Красавицу с седла снимает,
Ей руку правую сжимает,
Затем в уста десятикратно
Целует — это ей приятно:
Ведь и она его узнала.
Так радостно обоим стало —
Друг друга видят наконец!
Ушла печаль из их сердец.
С девицы плащ дорожный сняли.
Сев на богатом покрывале,
Расшитом золотом по шелку,
Болтают оба без умолку,
Себя раз двадцать осенили
Крестом: уж не пустые сны ли
Им грезятся — понять не чают.
А лишь минуту улучают,
Когда вся челядь прочь пошла, —
И поцелуям нет числа!
Но не было, даю вам слово,
Греха меж ними никакого,
Она поведала тогда,
Как чуть не вышла с ней беда, —
Но случай выручил счастливый,
И сам господь помог на диво
С Гильомом ей соединиться.
Когда б не господа десница,
Она уж, верно, не могла б
От дядиных укрыться лап.
Чуть солнце глянуло на двор,
Мессир Гильом надел убор
И повелел просить девицу
Идти в домашнюю каплицу.
Туда же, по его приказу,
И капеллан явился сразу.
Торжественно богослуженье
Он стал свершать без промедленья.
Обвенчан с милою Гильом, —
Теперь им жить всегда вдвоем.
Но вот и служба отошла,
И, позабыв про все дела,
Кругом ликуют домочадцы.
Зато тревогою томятся
Сопровождавшие невесту.
О них сказать тут будет к месту.
Вблизи часовенки лесной
Окончился их путь ночной.
Он всех порядком утомил, —
Бедняги выбились из сил.
О дочке спрашивает князь,
К тому барону обратясь,
Кто был ей в спутники назначен.
Барон и сам был озадачен:
— Я от нее отстал слегка,
Была дорога так узка,
Так темен был лесистый дол!
Куда невесты конь забрел,
Не видел я, вот грех какой!
Дремал, склонившись над лукой,
Лишь глянул раз-другой со сна, —
Все думал, впереди она,
Ан нет, исчезла, что за диво!
Смотрели, видно, нерадиво...
Искал отец и там и сям.
С расспросами ко всем гостям
Он обращался — труд напрасный.
Все смущены и все безгласны.
Однако более других
Смущен сам дядюшка-жених, —
Досадней всех ему, конечно.
Он начал поиски поспешно,
Но только, право, зря он рыщет:
Что упустил, того не сыщет!
И вот среди такой тревоги
Вдруг видят: к ним на холм отлогий
Чужой слуга верхом спешит.
Подъехал, князю говорит:
— Мой господин! Вам шлет поклон
Мессир Гильом. Сегодня он
Едва лишь солнышка дождался,
Как с вашей дочкой обвенчался.
Теперь он счастлив бесконечно
И просит вас к себе сердечно.
Туда и дядя тоже зван,
Хоть был велик его обман:
Прощает рыцарь ложь людскую,
В дар получив жену такую.
Не верит князь своим ушам.
Как отвечать, не знает сам,
Баронов кличет он своих —
Совета испросить у них.
Совет был — ехать и ему,
И даже старику тому,
Что высватал у князя дочь.
Теперь уж делу не помочь —
С другим поспела под венец!
И, вняв совету, князь-гордец
И неудачливый жених
Спешат поздравить молодых.
Своим гостям мессир Гильом
Богатый оказал прием.
И рыцарь весел был душой,
Как тот, кто, к радости большой,
Желанной овладел добычей.
Стремясь не нарушать приличий,
И князь был весел, рад не рад.
Усы топорща, говорят,
И дядя веселился тоже.
Свершилось все по воле божьей.
Был сей союз угоден богу,
И бог послал свою подмогу.
Все больше славы с каждым днем
Себе стяжал мессир Гильом.
Отвага в нем не убывала,
Сильнее прежнего пылала,
И стал мессир Гильом славней
Могучих графов и князей.
Прошло три года, и скончался
Отец красавицы. Достался
Тогда Гильому замок княжий
И вся земля вокруг, — она же
Была, вы помните, обширна.
Вослед за тем скончаться мирно
Пришла и дяде череда.
Гильом, который никогда
Не нарушал законов чести,
Был чужд и зависти и лести,
Наследовал его богатства, —
Нет, не питаю я злорадства,
Но рад развязкой справедливой
Закончить свой рассказ правдивый.