Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes — «бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится на XII—XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты. Это поэзия вольнодумная, подчас озорная, далекая от аскетических идеалов средневекового католицизма. Ее широкое распространение в ряде европейских стран свидетельствует о том, что даже в клерикальных кругах (из которых главным образом и выходили поэты-ваганты), начиная с периода раннего средневековья, неизменно жил протест против аскетического изуверства, против алчности, лицемерия, неправосудия и других пороков католической церкви, возглавляемой папской курией. Среди вагантов мы находим студентов (бурсаков), переходивших из одного университета в другой, представителей низшего духовенства, клириков без определенных занятий и др. Будучи тесно связаны с традициями ученой латинской поэзии так называемого каролингского Возрождения, ваганты в то же время гораздо смелее, чем каролингские поэты, идут по пути чисто светской литературы. В звучных стихах воспевают они простые радости земной жизни. Их идеал — беспечное веселье, несовместимое с постной моралью хмурых благочестивцев. Очень громко в поэзии вагантов звучат сатирические антиклерикальные ноты. Ваганты обрушиваются на многочисленные пороки папского Рима или же пародируют библейские богослужебные тексты. Нередко в поэзии вагантов слышатся отзвуки античной языческой поэзии, а также поэзии народной, особенно в песнях, восхваляющих весну, любовь и застольные радости. Вполне понятно, что церковь с глубокой неприязнью относилась к вагантам. Она не уставала всячески преследовать «вольнодумных» поэтов за то, что они посмели возвысить свой голос против пороков папской курии, а также в противовес аскетической догме восславить радости здешнего земного мира.
Интересно отметить, что из латинских застольных песен вагантов впоследствии сложились многочисленные студенческие песни, например «Gaudeamus igitur» и др.
КЕМБРИДЖСКИЕ ПЕСНИ
Названы так по местонахождению этой рукописи XI в. Собрание латинских стихотворений, необычайно разнообразное по содержанию, включает вместе с отрывками из классических поэтов и образцами ученой и культовой поэзии ряд стихотворных новелл и любовных песен, предвосхищающих некоторые черты поэзии вагантов. К числу их принадлежит и приводимый фрагмент любовной песни (№ 49), значительная часть которого выскоблена чьей-то рукой из манускрипта и восстанавливается исследователями.
Приходи, мой избранный,
и А и О[27]
С радостию призванный,
и А и О
Ах, я беспокоюся,
и А и О
От тоски изною вся.
и А и О
Если ты придешь с ключом,
и А и О
Без труда войдешь ты в дом.
и А и О
CARMINA BURANA
Составленное в первой четверти XIII в. большое собрание латинских стихотворений — лирических и эротических, дидактических и сатирических, в том числе пародий на культовые тексты, — дает наиболее яркое представление о характере и направленности вагантской поэзии. О том, что собрание составлено в Германии, свидетельствуют сопровождающие некоторые латинские стихотворения строфы на раннем средневерхненемецком языке. Сборник «Carmina burana» назван его первым издателем Шмеллером (1847) по месту нахождения рукописи (Бенедиктинский монастырь в Beuren).
ОРДЕН ВАГАНТОВ
«Эй, — раздался светлый зов, —
началось веселье!
Поп, забудь про часослов!
Прочь, монах, из кельи!»
Сам профессор, как школяр,
выбежал из класса,
ощутив священный жар
сладостного часа.
Будет ныне учрежден
наш союз вагантов
для людей любых племен,
званий и талантов.
Все — храбрец ты или трус,
олух или гений —
принимаются в союз
без ограничений.
«Каждый добрый человек, —
сказано в уставе, —
немец, турок или грек
стать вагантом вправе».
Признаешь ли ты Христа, —
это нам не важно,
лишь была б душа чиста,
сердце не продажно.
Все желанны, все равны,
к нам вступая в братство,
невзирая на чины,
титулы, богатство.
Наша вера — не в псалмах!
Господа мы славим
тем, что в горе и в слезах
брата не оставим.
Кто для ближнего готов
снять с себя рубаху,
восприми наш братский зов,
к нам спеши без страху!
Наша вольная семья —
враг поповской швали.
Вера здесь у нас — своя,
здесь — свои скрижали!
Милосердье — наш закон
для слепых и зрячих,
для сиятельных персон
и шутов бродячих,
для калек и для сирот,
тех, кто в день дождливый
палкой гонит от ворот
поп христолюбивый;
для отцветших стариков,
для юнцов цветущих,
для богатых мужиков
и для неимущих,
для судейских и воров,
проклятых веками,
для седых профессоров
с их учениками,
для пропойц и забулдыг,
дрыхнувших в канавах,
для творцов заумных книг,
правых и неправых,
для горбатых и прямых,
сильных и убогих,
для безногих и хромых
и для быстроногих.
Для молящихся глупцов
с их дурацкой верой,
для пропащих молодцов,
тронутых Венерой,
для попов и прихожан,
для детей и старцев,
для венгерцев и славян,
швабов и баварцев.
От монарха самого
до бездомной голи —
люди мы, и оттого
все достойны воли,
состраданья и тепла
с целью не напрасной,
а чтоб в мире жизнь была
истинно прекрасной.
Верен богу наш союз
без богослужений,
с сердца сбрасывая груз
тьмы и унижений.
Хочешь к всенощной пойти,
чтоб спастись от скверны?
Но при этом, по пути,
не минуй таверны.
Свечи яркие горят,
дуют музыканты:
то свершают свой обряд
вольные ваганты.
Стены ходят ходуном,
пробки — вон из бочек!
Хорошо запить вином
лакомый кусочек!
Жизнь на свете хороша,
коль душа свободна,
а свободная душа
господу угодна.
Не прогневайся, господь!
Это справедливо,
чтобы немощную плоть
укрепляло пиво.
Но до гробовой доски
в ордене вагантов
презирают щегольски
разодетых франтов.
Не помеха драный плащ,
чтоб пленять красоток,
а иной плясун блестящ даже
без подметок.
К тем, кто бос, и к тем, кто гол,
будем благосклонны:
на двоих — один камзол,
даже панталоны!
Но какая благодать,
не жалея денег,
другу милому отдать
свой последний пфенниг!
Пусть пропьет и пусть проест,
пусть продует в кости!
Воспретил наш манифест
проявленья злости.
В сотни дружеских сердец
верность мы вселяем,
ибо козлищ от овец
мы не отделяем.
Ученый клирик — школьный учитель. По рисунку из французской рукописи второй половины XIII в.
НИЩИЙ СТУДЕНТ
Я — кочующий школяр...
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
не для развлеченья —
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.
На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа,
долго длится месса,
только слушаю попа
я без интереса.
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб господь тебе в раю
подыскал местечко.
БЕЗЗАБОТНАЯ ПЕСНЯ
1 Бросим все премудрости.
По боку учение!
Наслаждаться в юности —
Наше назначение.
Только старости пристало
К мудрости влечение.
7 Быстро жизнь уносится;
Радости и смеха
В молодости хочется;
Книги — лишь помеха.
11 Вянут годы вешние,
Близятся осенние;
Жизнь все безутешнее,
Радостей все менее.
15 Тише кровь играет в жилах,
Нет в ней прежней ярости;
Ратью немощей унылых
Встретят годы старости.
19 Но имеем право мы
Быть богоподобными,
Гнаться за забавами —
Сладкими, любовными.
23 Нам ли, чьи цветущи годы.
Над книгой сутулиться?
Нас девичьи хороводы
Ждут на каждой улице.
27 Их пляской игривою,
Чай, не оскоромишься:
С девой нестроптивою
Живо познакомишься.
31 Я гляжу, как то и дело
Девы извиваются,
И душа моя от тела
Словно отрывается.
Архипиита
Дошедшие под этим псевдонимом поэтические произведения, сохранившиеся в немногочисленных рукописях, позволяют установить некоторые обстоятельства жизни гениального ваганта и приурочить ее к середине XII в., но не дают возможности раскрыть псевдоним. Приводимое ниже стихотворение, шутливо использующее формы исповеди, написано около 1161—1162 гг. и обращено к покровителю поэта — архиепископу Кельнскому и имперскому канцлеру Рейнальду.
ИСПОВЕДЬ[28]
1 Осудивши с горечью жизни путь бесчестный,
Приговор ей вынес я строгий и нелестный;
Создан из материи слабой, легковесной,
Я — как лист, что по полю гонит ветр окрестный[29].
5 Мудрецами строится дом на камне прочном,
Я же, легкомыслием заражен порочным,
С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным,
Облаков изменчивых отраженьем точным.
9 Как ладья, что кормчего потеряла в море,
Словно птица в воздухе на небес просторе[30],
Все ношусь без удержу я себе на горе,
С непутевой братией никогда не в ссоре.
13 Что тревожит смертного, то мне не по нраву;
Пуще меда легкую я люблю забаву;
Знаю лишь Венерину над собой державу;
В каждом сердце доблестном место ей по праву.
17 Я иду широкою юности дорогой
И о добродетели забываю строгой,
О своем спасении думаю не много
И лишь к плотским радостям льну душой убогой.
21 Мне, владыка, грешному, ты даруй прощенье:
Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье;
Ранит сердце чудное девушек цветенье;
Я целую каждую — хоть в воображенье!
25 Воевать с природою, право, труд напрасный.
Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?
Над душою юноши правила не властны:
Он воспламеняется формою прекрасной...
29 Кто не вспыхнет пламенем средь горящей серы?
Сыщутся ли в Павии чистоты примеры?
Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры
Соблазняют юношей красотой без меры.
33 Ипполита[31] в Павии только поселите —
За день все изменится в этом Ипполите;
Башни Добродетели там вы не ищите;
В ложницу[32] Венерину все приводят нити.
37 Во-вторых, горячкою мучим я игорной,
Часто ей обязан я наготой позорной,
Но тогда незябнущий дух мой необорный
Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.
41 В-третьих, в кабаке сидеть и доселе было
И дотоле будет мне бесконечно мило,
Как увижу на небе ангельские силы
И услышу пенье их над своей могилой.
45 В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!
Быть к вину поблизости мне всего дороже;
Будет петь и ангелам веселее тоже:
«Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»
49 Да, хмельными чашами сердце пламенится;
Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей;
Мне вино кабацкое много слаще мнится
Вин архиепископских, смешанных с водицей.
53 Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,
О которой шепчутся вкруг тебя усердно;
О себе любой из них промолчит, наверно,
Хоть мирские радости любы им безмерно.
57 Пусть в твоем присутствии, не тая навета,
И словам господнего следуя завета,
Тот, кто уберег себя от соблазнов света,
Бросит камень в бедного школяра-поэта[33].
61 Пред тобой покаявшись искренне и гласно,
Изрыгнул отраву я, что была опасна;
Жизни добродетельной ныне жажду страстно...
Одному Юпитеру наше сердце ясно[34].
65 С прежними пороками расстаюсь навеки;
Словно новорожденный, подымаю веки,
Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке,
Даже память вытравить о былом калеке.
69 К кельнскому избраннику просьба о прощенье;
За мое раскаянье жду я отпущенья;
Но какое б ни было от него решенье,
Подчиниться будет мне только наслажденье.
73 Львы и те к поверженным в прах не без пощади;
Отпустить поверженных львы бывают рады;
Так и вам, правители, поступать бы надо:
Сладостью смягчается даже горечь яда.
ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Дни светлы, погожи,
О, девушки!
Радуйтесь, ликуйте,
О, юноши!
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Щекот соловьиный
Разносится,
Сладкою истомой
В сердце просится.
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Ты всех дев милее,
Желанная!
Ты — лилей лилея,
Благоуханная!
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Взглянешь благосклонно —
Я радуюсь;
Взглянешь непреклонно —
Я мучаюсь.
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Ты играешь мною,
Жестокая!
Нет мне дня покоя,
Светлоокая!
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Пусть умолкнут трели
Соловьиные!
Чу! В душе запели
Песни дивные.
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
Жду тебя с волненьем,
Красавица!
Сердце через мгновенье
Расплавится.
Ах, я словно сад цветущий!
Плоть и душу пожирает
Жар желания;
От любви теряю ум
И сознание.
ПРАЗДНИЧНАЯ ПЕСНЯ
Радость, радость велия!
День настал веселия.
Песнями и пляскою
Встретим залихватскою
День освобождения
От цепей учения.
Школяры, мы яростно
Славим праздник радостный.
Пук тетрадей — в сторону!
На съеденье ворону —
Творчество Назоново,
Хлама груз ученого!
Пусть, как знают прочие,
Мы спешим к Венере
И толпой бесчисленной
К ней стучимся в двери.
Вальтер Шатильонский
Вальтер Шатильонский (ок. 1135—1200) — один из наиболее образованных латинских поэтов XII в., автор обширной поэмы «Александриада», посвященной деяниям Александра Македонского. В своих стихотворениях он сетует на упадок нравов и знаний и резко нападает на папскую курию, обвиняя князей церкви и их подручных в алчности, мздоимстве и лицемерии.
ОБЛИЧЕНИЕ РИМА
1 Обличить намерен я лжи природу волчью:
Часто, медом потчуя, нас питают желчью,
Часто сердце медное златом прикрывают,
Род ослиный львиную шкуру надевает.
2 С голубиной внешностью дух в разладе волчий:
Губы в меде плавают, ум же полон желчи.
Не всегда-то сладостно то, что с медом схоже:
Часто подлость кроется под атласной кожей.
3 Замыслы порочные скрыты речью нежной,
Сердца грязь прикрашена мазью белоснежной,
Поражая голову, боль разит все тело;
Корень высох — высохнуть и ветвям приспело[35].
4 Возглавлять вселенную призван Рим, но скверны
Полон он, и скверною все полно безмерной.
Ибо заразительно веянье порока,
И от почвы гнилостной быть не может прока.
5 Рим и всех и каждого грабит безобразно;
Пресвятая курия — это рынок грязный!
Там права сенаторов продают открыто,
Там всего добьешься ты при мошне набитой.
6 Кто у них в судилище защищает дело,
Тот одну лишь истину пусть запомнит смело:
Хочешь дело выиграть — выложи монету:
Нету справедливости, коли денег нету.
7 Есть у римлян правило, всем оно известно:
Бедного просителя просьба неуместна.
Лишь истцу дающему в свой черед дается —
Как тобой посеяно, так вот и пожнется[36].
8 Лишь подарком вскроется путь твоим прошеньям.
Если хочешь действовать — действуй подношеньем.
В этом — наступление, в этом — оборона:
Деньги ведь речистее даже Цицерона.
9 Деньги в этой курии всякому по нраву
Весом и чеканкою и сверканьем сплава.
В Риме перед золотом клонятся поклоны
И уж, разумеется, все молчат законы.
10 Ежели кто взяткою спорит против права —
Что юстиниановы все ему уставы!
Здесь о судьях праведных нету и помина —
Деньги в их суме — зерно, а закон — мякина.
11 Алчность желчная царит в Риме, как и в мире:
Не о мире мыслит клир, а о жирном пире,
Не алтарь в чести, а ларь там, где ждут подарка
И серебряную чтят марку вместо Марка.
12 К папе ты направился? Ну, так знай заране:
Ты ни с чем воротишься, если пусты длани.
Кто пред ним с даянием появился малым,
Взором удостоен он будет очень вялым.
13 Не случайно папу ведь именуют папой:
Папствуя, он ханствует цапствующей лапой.
Он со всяким хочет быть в пае, в пае, в пае:
Помни это всякий раз, к папе подступая.
14 Писарь и привратники в этом с папой схожи,
Свора кардинальская не честнее тоже.
Если, всех обславивши, одного забудешь, —
Всеми разом брошенный, горько гибнуть будешь.
15 Дашь тому, дашь этому, деньги в руку вложишь,
Дашь, как можешь, а потом дашь и как не можешь.
Нас от многоденежья славно в Риме лечат:
Здесь не кровь, а золото рудометы мечут.
16 К кошельку набитому всем припасть охота:
Раз возьмут и два возьмут, а потом без счета.
Что считать на мелочи? Не моргнувши глазом,
На кошель навалятся и придушат разом.
17 Словно печень Тития, деньги нарастают[37],
Расточатся, явятся и опять растают.
Этим-то и кормится курия бесстыдно:
Сколько ни берет с тебя, все конца не видно.
18 В Риме все навыворот к папской их потребе:
Здесь Юпитер под землей, а Плутон — на небе.
В Риме муж достойнейший выглядит не лучше,
Нежели жемчужина средь навозной кучи.
19 Здесь для богача богач всюду все устроит
По поруке круговой: рука руку моет.
Здесь для всех один закон, бережно хранимый:
«Ты мне дашь — тебе я дам», — вот основа Рима!
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКИ СЕРЕБРА
Анонимная прозаическая пародия на евангелие, входившая и в состав пародических месс; приводимый текст (XII в.) представляет своеобразный подбор цитат из библии и евангелия (евангелия от Матфея, от Иоанна, от Марка, деяний апостолов и т. п.).
Святого Евангелия от Марки Серебра — чтение.
1. Во время оно ... рече папа к римлянам:
2. «Когда же приидет сын человеческий к престолу славы нашей, перво-наперво вопросите:
3. «Друг, для чего ты пришел?»
4. Но если не престанет стучаться, ничего вам не давая, выбросьте его во тьму внешнюю».
5. И было так, что явился бедный некий клирик в курию отца папы и возгласил, говоря:
6. «Помилуйте меня, привратники папские,
7. ибо рука нищеты коснулась меня;
8. я же беден и нищ;
9. а посему прошу, да поможете невзгоде моей и нужде моей».
10. Они же, услышав, вознегодовали зело и рекли:
11. «Друг, бедность твоя да будет в погибель с тобою.
12. Отойди от меня, сатана,
13. ибо не пахнешь ты тем, чем пахнут деньги.
14. Аминь, аминь, глаголю тебе: не войдешь в радость господина твоего, —
15. пока не отдашь последнего кодранта[38]».
16. Бедный же пошел и продал плащ и рубаху и все, что имел,
17. и дал кардиналам и остиариям и камерариям[39]; но они отвечали:
18. «Что это для такого множества?»
19. И выгнали его вон.
20. Он же, вышед вон, плакал горько, не видя себе утешения.
21. После же пришел к вратам курии некий клирик,
22. утучневший, отолстевший и ожиревший,
23. который во время мятежа соделал убийство.
24. Сей дал, во-первых, остиарию, во-вторых, камерарию, в-третьих, кардиналам.
25. Но они думали, что получат больше.
26. Отец же папа, услышав, что кардиналы и слуги прияли от клирика мзду многую, заболел даже досмерти.
27. Но богатый послал ему снадобие златое и серебряное,
28. и он тотчас же исцелился.
29. Тогда призвал отец папа к себе кардиналов и слуг и вещал к ним:
30. «Смотрите, братие,
31. никто да не обольщает вас пустыми словами,
32. ибо я дал вам пример...
33. дабы так, как я беру, и вы бы брали».
ВСЕПЬЯНЕЙШАЯ ЛИТУРГИЯ[40]
Анонимная пародия XIII в. «Всепьянейшая литургия», сохранившаяся в лондонской и гальберштадтской рукописях XIV в., точно воспроизводит все моменты мессы, сохраняя не только последовательность, но и самое звучание их, и при этом насмешливо искажая все слова.
Возникновение подобных пародий, примыкавших к озорной литературе вагантов, наглядно свидетельствовало о том, что уже в средние века проявлялось то свободное насмешливое отношение к церковному культу, которое в эпоху Возрождения в новых общественных условиях развилось в жизнерадостное вольномыслие, питавшее антиклерикальную сатиру гуманистов.
Исповедуйтеся Бахусу, ибо благ есть, ибо в кубках и кружках — воспивание его.
Аз же, скверный и недостойный кромешник, исповедуюсь шутейшему Бахусу, и всем кружкам его, и вам, бражникам, яко же аз, бражник, бражничал, многажды в жизни моей выпиваючи, за столами сидючи, кости бросаючи, ризы свои в зернь[41] спускаючи.
А посему молю вас, братия бражники, приложитеся за меня ко бочке и к шутейшему Бахусу, да помилует меня бражного.
Да помилует тебя винососущий Бахус, буде на то воля его, и да поведет тебя в доброе кружало[42], и да велит пропить одеяние твое, и да избавит он тебя от глаз и от зубов, и от рук, и от ног. Он же есть треклятая Зернь, иже хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь.
Обнищай и посмеяние, и погубление, и расточение, и всех твоих одежд совлечение, и во всех суетных делах твоих нераскаянное упорство да ниспошлет тебе мордобиющий Бахус, иже есть Зернь злосчастная и своевластная. Опрокинь.
Внидем к бочке нашей во имя Бахуса, иже сотворил и кружку и кружало.
Входная. Восплачем все в бочке, проклинаючи день воздыхания ради безумия одной четвероугольной зерни, от ее же метания вопиют неимущие и всуе поминают имя божие.
Псалом[43].
Блаженны живущие в кружале твоем, о Бахус. Во шкалики шкаликов восхвалят тебя. Славы ни малой не воздали мне, когда опустела мошна моя.
Пир вам. И со духом свиным.
К ковшику приложимся. Боже, иже три кости игральные, четвероугольные, шестьюдесятью тремя очками одарил, подаждь, молим тебя, дабы всяк, кто грузом риз своих отягчен, чрез метание сих костей был бы разоблачен. Во имя бочонка нашего и прародителя нашего Бахуса, иже с тобою хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь.
Послание[44].
Чтение послания от бражников к винопьяным. Братие! Во время оно собралось множество бражников в кружале, телом же были наги, и рубах никаких. И никто же от имений своих ничего не называл своим, а все у них было общее. И кто приносил добычу, выносил ее на бочище перед очами бражников. И был там муж некий по имени Дринк[45], кромешник, явственно, из подлейших. Ссужал он бражников на игру и винопитие по цене одеяния их [и так выжимал из кубков лихву и поживу. И, извергнув его из кружала, побили камнями. И учинилось тут совлечение риз его, и роздано было пойло коемуждо по потребе его[46]].
Градуале[47].
Возложи на Зернь заботы твои, и она обманет тебя. Это — от бочки, и есть дивно в мошнах наших.
Аллилуйя! Аллилуйя! Из кубка и из кружки, упиваясь, тянул я, и Зернь обчистила меня. Потяну я! потяну я!
Гимн[48].
1 Лишь аббат и приор, двое,
Пьют винцо и недурное,
Но с прискорбием помои
Грустно тянет братия.
2 Славься сок вина блаженный,
Порожденный гроздью пенной.
Стол, тобой благословенный,
Полон благодатию.
3 Языку и чреву благо,
Где твоя излита влага,
Когда в глотку всю баклагу
Выльешь без изъятия.
4 Сколь во рту ты мне приятен,
Сколь горяч и ароматен,
Хоть глагол мой стал невнятен,
Сладким скован зелием.
5 Молим: лейся изобильно,
Чтоб поднялся гомон сильный,
И запели мы умильно
Всей толпой с веселием.
6 Мних давно забыл о млеке;
Все на свете человеки
Хлещут присно и вовеки
С ликованьем велиим.
Евангелие.
В круговороте оном говорили бражники друг с другом, глаголючи: «Дойдем до кружала и увидим, правдиво ли слово, что отец целовальник изрек о полном оном бочонке. Вошед же во кружало, обрели целовальника, у порога сидяща, и стол убранный, и три кости, возложенны на диск. Куликая же, познали Бахуса и уверовали в слово то, изреченное об оном бочонке. Целовальничиха же помышляла в сердце своем, какова цена одеяниям их. И опьяневши зело, разделили одеяния свои. Возвратилися же бражники вспять, Бахуса славословя и восхваляя, а Зернь проклиная.
Зане евангелье гласит:
Кто раз упал, тот там лежит[50].
Проскомидия.
Пир вам. И со духом свиным. О Бахус, отважнейший бражник, бог, иже из мудрых глупых творишь, и злых из добрых, приди во спаивание нам. Не медли.
Приступ.
Во шкалики шкаликов. Опрокинь. Пир вам. И со духом свиным. Вознесем сердца наши к Зерни. Возблагодарим господа ворога Бахуса. Пенно и искристо.
Воистину пенно и искристо есть и допьяна напоить нас способно есть. Нам же убо надлежит благодарствовать и во кружале доброе вино восхвалять и благословлять и питие оного проповедовать. Его же насаждают презренные мужланы, его же испивают благородные сеньоры и клирики, его же чтут боголюбивые иереи, от него же проистекают мордобития велие, им же жаждущие утоляются, им же жизнь человеческая ко здравию возвращается, от него же играют неимущие, от него же распевают в духовном звании сущие, каковые, пьяны будучи, непрестанно и ежедневно возглашают, единогласно глаголючи:
«Колик, колик, колик еси, господи Бахус Хапаоф. Наполнены кубки. Во трапезе слава твоя. Осанна в вышних. Проклят, кто лакает и одежду спускает. Осанну возглашаем в вышних».
К ковшику приложимся. Наставлениями отца-целовальника умудренные и добрым вином упоенные, возгласить дерзаем:
«Отче Бах[51], иже еси в винной смеси. Да изольется вино твое, да приидет царствие твое; да будет неволя твоя, яко же в зерни, и в кабане. Вино наше насущное даждь нам днесь, и остави нам кубки наши, яко и мы оставляем бражникам нашим, и не введи нас во заушение[52], но избави сиволапых от всякого блага. Опрокинь».
Во шкалики шкаликов. Опрокинь.
Хула мужику да пребудет с вами вовеки. И со духом свиным. Хозяин Бахусов, иже изъял трезвость из мира, даруй нам пир. Хозяин вина, иже содержишь блудилища мира, даруй нам пир. Хозяин добрый, иже приемлешь заклады от нас, даруй нам пир.
Причастие.
Приидите, сыны Бахусовы, да восприимете вино чистое, еже уготовано вам от начала лозы. Пир вам. И со духом свиным.
К ковшику приложимся. Боже, иже вечную распрю меж клириком и мужиком посеял и всех мужиков господскими холопами содеял, подаждь нам, молим тебя, везде и всегда от трудов их питаться, с женами и дочерьми их баловаться и о смертности их вечно веселиться. Во имя бочки нашей и ворога Бахуса, иже с тобой хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь.
Пир вам. И со духом свиным.
Идите. Час пития вашего настал. Благодарение Бахусу. О влага приятнейшая! Сколь сладка ты для испивания! Ты творишь из простеца мудреца, из смерда осла, из монаха игумена. Приди во спаивание нам и не медли.