СТАРШАЯ ЭДДА
«Старшая, или стихотворная, Эдда» представляет собой собрание эпических текстов мифологического и героического содержания, в основной своей массе сложенных древнегерманским аллитерационным тоническим стихом и лишь в незначительной части сопровождаемых прозаическими пересказами. В своей основной части тексты «Эдды» (восходящие в своих элементах к глубокой древности) были сложены около X в. н. э., записаны же они были, вероятно, в XII в. Древнейшая из сохранившихся рукописей — пергаментный «Codex Regius» («Королевский список») — относится ко второй половине XIII в. В 1643 г. он был открыт исландским епископом Бринйольфом Свейнсоном, который ошибочно приписал его исландскому ученому XII в. Сэмунду Мудрому (1056—1133) и дал ему укрепившееся за ним название «Эдды» по аналогии с прозаическим трактатом по поэтике Снорри Стурлусона (в XII—XIII вв.), носившим заглавие «Эдда» и теперь называемым «Младшей, или прозаической, Эддой».
В ряду памятников древнескандинавской (точнее, древнеисландской) литературы «Старшая Эдда» занимает особое место. Являясь наиболее значительным образцом скандинавской народной поэзии средних веков, «Эдда» одновременно является единственным в своем роде памятником европейской языческой поэзии названного периода. В то время как в других западноевропейских странах в X—XII вв. древние туземные языческие воззрения были почти полностью вытеснены христианским вероучением, на острове Исландия (впервые заселенном в 870—930 гг.) еще продолжали жить сказания языческой древности. По словам Т. Н. Грановского, «даже по принятии христианства исландцы оставались верны обычаям старины». Эта живучесть старинных обычаев и воззрений объясняется тем, что в средневековой Исландии в этот период в известной мере еще сохранились архаические общественные отношения. В социальном укладе и культуре проявлялись разнообразные пережитки первобытнородового строя. Когда с конца IX в. выходцы из Норвегии начали обосновываться в Исландии, «они принесли с собою в новое отечество вместе с прекрасным и звучным языком целую вымиравшую в собственной Скандинавии мифологию и изумительное богатство героических песен и преданий. Таким образом, Исландии досталось на долю быть последним убежищем скандинавского язычества и связанного с ним гражданского быта» (Т.Н. Грановский. Песни Эдды о Нифлунгах).
Песни «Старшей Эдды» весьма разнообразны как по форме, так и по содержанию. Всего «Старшая Эдда» содержит более 30 текстов, обычно группируемых в два раздела: 1) песни мифологические, включающие сказания о сотворении мира и о конце мира, а также мифы о божествах древних скандинавов; 2) песни героические, излагающие трагические судьбы знаменитых родов, в том числе рода Волсунгов и Гьюкунгов. Среди мифологических песен прежде всего обращает на себя внимание «Прорицание вёльвы», помещенное в самом начале древнего («королевского») списка «Эдды». Это патетический, исполненный глубокого драматизма рассказ о сотворении мира, его грядущей гибели и возрождении. Образы этой песни отличаются грандиозностью и могучей, суровой силой. Тема гибели богов переплетается с темой неодолимости всевластной судьбы. Суровость, даже некоторая мрачность мифических представлений «Эдды» коренилась в суровых условиях жизни древних скандинавов периода раннего средневековья. Иной характер носит приводимая ниже.«Песнь о Трюме», не лишенная юмора, отличающаяся стройностью композиции, во многом близкая средневековым балладам. Одно время ученые относили ее к числу древнейших эддических песен, сейчас преобладает мнение, согласно которому названная песнь возникла на рубеже XII и XIII вв. В песне повествуется о том, как могучий Тор, прибегнув к хитрости, вернул свой молот Мьёлльнир, похищенный великанами (турсы, ётуны). Отдельные эпические мотивы «Эдды» (в частности, тема гибели богов) были использованы Р Вагнером в его оперной тетралогии «Кольцо Нибелунга».
Атли приказывает вырезать у Хогни сердце. Резьба по дереву из Аустадской церкви.
ПРОРИЦАНИЕ ВЁЛЬВЫ[113]
1 Внимайте мне, все
священные роды[114],
великие с малыми
Хеймдалля дети![115]
Один, ты хочешь,
чтоб я рассказала
о прошлом всех сущих,
о древнем, что помню.
2 Великанов я помню,
рожденных до века,
породили меня они
в давние годы;
помню девять миров
и девять корней
и древо предела[116],
еще не проросшее.
3 В начале времен
не было в мире
ни песка, ни моря[117],
ни волн холодных,
земли еще не было
и небосвода[118],
бездна зияла,
трава не росла[119].
4 Пока сыны Бора[120],
Мидгард[121] создавшие
великолепный,
земли не подняли;
солнце с юга
на камни светило,
росли на земле
зеленые травы.
5 Солнце, друг месяца[122],
правую руку
до края небес
простирало с юга;
солнце не ведало,
где его дом,
звезды не ведали,
где им сиять,
месяц не ведал
мощи своей[123].
6 Тогда сели боги
на троны могущества
и совещаться
стали, священные,
ночь назвали
и отпрыскам ночи —
вечеру, утру
и дня середине —
прозвище дали,
чтоб время исчислить.
7 Встретились асы
на Идавёлль-поле[124],
капища стали
высокие строить,
сил не жалели,
ковали сокровища,
создали клещи,
орудья готовили.
8 На лугу, веселясь,
в тавлеи играли[125],
все у них было
только из золота, —
пока не явились
три великанши[126],
могучие девы
из Етунхейма[127].
9 Тогда сели боги
на троны могущества
и совещаться
стали, священные:
кто должен племя
карликов сделать
из Бримира[128] крови
и кости Бляина[129].
10 Мотсогнир старшим
из племени карликов
назван тогда был,
а Дурин — вторым;
карлики много
из глины слепили
подобий людских,
как Дурин велел[130].
17 И трое пришло
из этого рода
асов благих
и могучих к морю,
бессильных увидели
на берегу Аска и Эмблю[131]
судьбы не имевших.
18 Они не дышали,
в них не было духа,
румянца на лицах,
тепла и голоса;
дал Один дыханье,
а Хёнир[132] — дух,
а Лодур[133] — тепло
и лицам румянец.
19 Ясень я знаю
по имени Иггдрасиль[134],
древо, омытое
влагою мутной;
росы с него
на долы нисходят;
над источником Урд[135]
зеленеет он вечно.
20 Мудрые девы[136]
оттуда возникли
три из ключа
под древом высоким;
Урд — имя первой,
вторая — Верданди[137] —
резали руны, —
Скульд[138] — имя третьей;
судьбы судили,
жизнь выбирали
детям людей,
жребий готовят.
21 Помнит войну она
первую в мире;[139]
Гулльвейг погибла,
пронзенная копьями,
жгло ее пламя
в чертоге Одина,
триады сожгли ее,
трижды рожденную,
и все же она
доселе живет.
22 Хейд ее называли,
в домах встречая, —
вещей колдуньей —
творила волшбу
жезлом колдовским;
умы покорялись
ее чародейству
злым женам на радость.
23 Тогда сели боги
на троны могущества
и совещаться
стали, священные:
стерпят ли асы
обиду без выкупа
иль боги в отмщенье
выкуп возьмут.
24 В войско метнул
Один копье, —
это тоже свершилось
в дни первой войны;
рухнули стены
крепости асов,
ваны в битве
врагов побеждали.
25 Тогда сели боги
на троны могущества
и совещаться,
священные, стали:
кто небосвод
сгубить покусился
и Ода жену
отдать великанам?[140]
26 Разгневанный Тор
один начал битву —
не усидит он,
узнав о подобном!
крепкие были
попраны клятвы,
тот договор,
что досель соблюдался.
27 Знает она,
что Хеймдалля слух[141]
спрятан под древом,
до неба встающим;
видит, что мутный
течет водопад
с залога Владыки[142], —
довольно ли вам этого?
28 Она колдовала
тайно однажды,
когда князь асов[143]
в глаза посмотрел ей:
«Что меня вопрошать?
Зачем испытывать?
Знаю я, Один,
где глаз твой спрятан:
скрыт он в источнике
славном Мимира!»[144]
Каждое утро
Мимир пьет мед
с залога Владыки —
довольно ли вам этого?
29 Один ей дал
ожерелья и кольца,
взамен получил
с волшбой прорицанья, —
сквозь все миры
взор ее проникал[145].
30 Валькирий видала,
из дальних земель
готовых спешить
к племени готов[146];
Скульд со щитом,
Скёгуль другая,
Гунн, Хидьд и Гёндуль,
и Гейрскёгуль.
Вот перечислены
девы Одина,
любо скакать им
повсюду, валькириям.
31 Видала, как Бадьдр[147],
бог окровавленный,
Одина сын,
смерть свою принял;
стройный над полем
стоял, возвышаясь,
тонкий, прекрасный
омелы побег.
32 Стал тот побег,
тонкий и стройный,
оружьем губительным,
Хёд его бросил.
У Бальдра вскоре
брат[148] народился, —
ночь проживя,
он начал сражаться.
33 Ладоней не мыл он,
волос не чесал,
пока не убил
Бальдра убийцу;
оплакала Фригг,
в Фенсалир[149] сидя,
Вальхаллы[150] скорбь —
довольно ли вам этого?
35 Пленника видела
под Хвералюндом[152],
обликом схожего
с Локи зловещим[153];
там Сигюн[154] сидит,
о муже своем
горько печалясь,
довольно ли вам этого?
37 Стоял на севере
в Нидавеллир[156]
чертог золотой —
то карликов дом;
другой же стоял
на Окольнир[157] дом,
чертог великанов,
зовется он Бримир.
38 Видела дом,
далекий от солнца,
на Береге Мертвых,
дверью на север;
падали капли
яда сквозь дымник,
из змей живых
сплетен этот дом.
39 Там она видела —
шли чрез потоки
поправшие клятвы,
убийцы подлые
и те, кто жен
чужих соблазняет;
Нидхёгг[158] глодал там
трупы умерших,
терзал он мужей —
довольно ли вам этого?[159]
40 Сидела старуха
в Железном Лесу[160]
и породила там
Фенрира род[161];
из этого рода
станет один
мерзостный тролль
похитителем солнца.
41 Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальет
жилище богов[162];
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ли вам этого?
42 Сидел на холме,
на арфе играл
пастух великанши,
Эггдер веселый;
над ним распевал
на деревьях лесных
кочет багряный,
по имени Фьяляр.
43 Запел над асами
Гуллинкамби[163],
он будит героев
Отца Дружин[164];
другой под землей
первому вторит
петух черно-красный
у Хель чертога.
44 Гарм[165] лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный[166].
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих,
славных богов.
45 Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет[167].
46 Игру завели
Мимира дети[168],
конец возвещен
рогом Гьялялрхорн[169];
Хеймдалль трубит,
поднял он рог,
с черепом Мимира[170]
Один беседует.
48 Что же с асами?
Что же с альвами?
Гудит Ётунхейм,
асы на тинге;
карлики стонут
пред каменным входом
в скалах родных —
довольно ли вам этого?
49 Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих,
славных богов.
50 Хрюм[172] едет с востока,
щитом заслонясь;
Ёрмунганд[173] гневно
поворотился;
змей бьет о волны,
клекочет орел,
павших терзает;
Нагльфар[174] плывет.
51 С востока в ладье
Муспелля[175] люди
плывут по волнам,
а Локи правит;
едут с Волком[176]
сыны великанов,
в ладье с ними брат
Бюлейста[177] едет.
52 Сурт[178] едет с юга
с губящим ветви[179],
солнце блестит
на мечах богов;
рушатся горы,
мрут великанши,
в Хель идут люди,
расколото небо.
53 Настало для Хлин[180]
новое горе.
Один вступил
с Волком в сраженье,
а Бели убийца[181]
с Суртом схватился, —
радости Фригг[182]
близится гибель.
54 Гарм лает громко
У Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих,
славных богов.
55 Сын тут приходит
Отца Побед[183],
Видар, для боя
со зверем трупным[184];
меч он вонзает,
мстя за отца, —
в сердце разит он
Хведрунга сына[185].
56 Тут славный приходит
Хлодюн потомок[186],
со змеем идет
биться сын Одина[187],
в гневе разит
Мидгарда страж[188],
все люди должны
с жизнью расстаться, —
на девять шагов
отступает сын Фьёргюн[189]
змеем сраженный —
достоин он славы.
57 Солнце померкло,
земля тонет в море,
срываются с неба
светлые звезды,
пламя бушует
питателя жизни[190],
жар нестерпимый
до неба доходит.
58 Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих,
славных богов.
59 Видит она:
вздымается снова
из моря земля,
зеленея, как прежде;
падают воды,
орел пролетает,
рыбу из волн
хочет он выловить.
60 Встречаются асы
на Идавёлль-поле,
о поясе мира[191]
могучем беседуют
и вспоминают
о славных событьях
и рунах древних
великого бога[192].
61 Снова найтись
должны на лугу
в высокой траве
тавлеи золотые,
что им для игры
служили когда-то.
62 Заколосятся
хлеба без посева,
зло станет благом,
Бальдр вернется,
жить будет с Хедом
у Хрофта[193] в чертогах,
в жилище богов —
довольно ли вам этого?
63 Хёнир берет
прут жеребьевый,
братьев обоих[194]
живут сыновья
в доме ветров[195] —
довольно ли вам этого?
64 Чертог она видит
солнца чудесней,
на Гимле стоит он,
сияя золотом:
там будут жить
дружины верные,
вечное счастье
там суждено им.
66 Вот прилетает
черный дракон,
сверкающий змей
с Темных Вершин;
Нидхёгг несет,
над полем летя,
под крыльями трупы —
пора ей[197] исчезнуть.
РЕЧИ ВЫСОКОГО
«Речи Высокого» (т.е. Одина) знакомят нас с образцами древнескандинавской гномической поэзии. Строфы 1—95 содержат правила житейской мудрости, видимо, бытовавшие в устной традиции. Они близки к пословицам и поговоркам. Многие строчки этой пространной песни до сих пор живут в Исландии в качестве пословиц и поговорок. Строфы 112—137 представляют собой ряд жизненных советов, даваемых некоему Лоддфафниру.
1 Прежде чем в дом
войдешь, все входы
ты осмотри,
ты огляди, —
ибо, как знать,
в этом жилище
недругов нет ли.
2 Дающим привет!
Гость появился!
Где место найдет он?
Торопится тот,
кто хотел бы скорей
У огня отогреться.
3 Дорог огонь
тому, кто с дороги,
чьи застыли колени;
в еде и одежде
нуждается странник
в горных краях.
4 Гостю вода
нужна и ручник,
приглашенье учтивое,
надо приветливо
речь повести
и выслушать гостя.
5 Ум надобен тем,
кто далеко забрел, —
дома все тебе ведомо;
насмешливо будут
глядеть на невежду,
средь мудрых сидящего.
6 Умом пред людьми
похваляться не надо —
скрывать его стоит;
если мудрец
будет молчать —
не грозит ему горе,
ибо нет на земле
надежнее друга,
чем мудрость житейская.
7 Гость осторожный,
дом посетивший,
безмолвно внимает —
чутко слушать
и зорко смотреть
мудрый стремится.
8 Счастливы те,
кто заслужил
похвалу и приязнь;
труднее найти
добрый совет
в груди у других.
9 Счастливы те,
кто в жизни славны
разумом добрым;
неладный совет
часто найдешь
у другого в груди.
10 Нету в пути
драгоценней ноши,
чем мудрость житейская;
дороже сокровищ
она на чужбине —
то бедных богатство.
11 Нету в пути
драгоценней ноши,
чем мудрость житейская;
хуже нельзя
в путь запастись,
чем пивом опиться.
12 Меньше от пива
пользы бывает,
чем думают многие;
чем больше ты пьешь,
тем меньше покорен
твой разум тебе.
15 Осторожным быть должен
конунга[198] отпрыск
и смелым в сраженьи;
каждый да будет
весел и добр
до часа кончины.
16 Глупый надеется
смерти не встретить,
коль битв избегает;
но старость настанет,
никто от нее
не сыщет защиты.
19 Пей на пиру,
но меру блюди
и дельно беседуй;
не прослывешь
меж людей неучтивым,
коль спать рано ляжешь.
20 Без толку жадный
старается жрать
себе на погибель;
смеются порой
над утробой глупца
на пиршестве мудрых.
21 Знают стада,
что срок наступил
покинуть им пастбища;
а кто неумен,
меры не знает,
живот набивая.
22 Кто нравом тяжел,
тот всех осуждает,
смеется над всем;
ему невдомек,
а должен бы знать,
что сам он с изъяном.
23 Глупый не спит
всю ночь напролет
в думах докучных;
утро настанет —
где же усталому
мудро размыслить.
24 Муж неразумный
увидит приязнь
в улыбке другого;
с мудрыми сидя,
глупец не поймет
над собою насмешки.
27 Муж неразумный
на сборище людном
молчал бы уж лучше;
не распознать
в человеке невежду,
коль он не болтлив,
но невежда всегда
не видит того,
что болтлив он безмерно.
29 Кто молчать не умеет,
тот лишние речи
заводит нередко;
быстрый язык
накличет беду,
коль его не сдержать.
31 Доволен глумливый,
коль, гостя обидев,
Удрать ухитрился;
насмешник такой
не знает, что нажил
гневных врагов.
32 Люди друзьями
слывут, но порой
на пиру подерутся;
распри всегда
готовы возникнуть:
гость ссорится с гостем.
34 Путь неблизок
к другу плохому,
хоть двор его рядом;
а к доброму другу
дорога пряма,
хоть далек его двор.
35 Гость не должен
назойливым быть
и сидеть бесконечно;
даже приятель
станет противен,
коль долго гостит он.
36 Пусть невелик
твой дом, но твой он,
и в нем ты владыка;
пусть крыша из прутьев
и две лишь козы, —
это лучше подачек.
37 Пусть невелик
твой дом, но твой он,
и в нем ты владыка;
кровью исходит
сердце у тех,
кто просит подачек.
38 Муж не должен
хотя бы на миг
отходить от оружья,
ибо как знать,
когда на пути
копье пригодится.
40 Добра не жалей,
что нажито было,
не скорби о потере;
что другу обещано,
недруг возьмет —
выйдет хуже, чем думалось.
41 Оружье друзьям
и одежду дари —
то тешит их взоры;
друзей одаряя,
ты дружбу крепишь,
коль судьба благосклонна.
42 Надобно в дружбе
верным быть другу,
одарять за подарки;
смехом на смех
пристойно ответить
и обманом — на ложь,
43 Надобно в дружбе
верным быть другу
и другом друзей его;
с недругом друга
никто не обязан
дружбу поддерживать.
44 Если дружбу ведешь
и в друге уверен
и добра ждешь от друга, —
открывай ему душу,
дары приноси,
навещай его часто.
44 Но если другому
поверил оплошно,
добра ожидая,
сладкою речью
скрой злые мысли
и лги, если лжет он.
46 Так же и с теми,
в ком усомнишься,
в ком видишь коварство, —
улыбайся в ответ,
скрывай свои мысли, —
тем же отплачивай.
48 Щедрые, смелые
счастливы в жизни,
заботы не знают;
а трус, тот всегда
спасаться готов,
как скупец от подарка.
52 Подарок большой
не всюду пригоден,
он может быть малым;
неполный кувшин,
половина краюхи
мне добыли друга.
53 У малых песчинок,
у малых волн
мудрости мало;
не все мудрецы —
глупых и умных
поровну в мире.
54 Следует мужу
в меру быть умным,
не мудрствуя много;
лучше живется
тем людям, чьи знанья
не слишком обширны.
55 Следует мужу
в меру быть умным,
не мудрствуя много;
ибо редка
радость в сердцах,
если разум велик.
. . . . . . . . . . . .
57 Головня головне
передать готова
пламя от пламени;
в речах человек
познает человека,
в безмолвьи глупеет.
58 Рано встает,
кто хочет отнять
добро или жизнь;
не видеть добычи
лежачему волу,
а победы — проспавшему.
59 Рано встает,
кто без подмоги
к труду приступает;
утром дремота —
работе помеха;
кто бодр, тот богат.
61 Сытым и чистым
на тинг[199] собирайся,
хоть и в бедной одежде;
сапог и штанов
стыдиться не надо,
а также коня,
коль он неказист.
70 Лучше живым быть,
нежели мертвым;
живой — наживает;
Для богатого пламя,
я видел, пылало,
но ждала его смерть.
71 Ездить может хромой,
безрукий — пасти,
сражаться — глухой;
даже слепец
до сожженья полезен
что толку от трупа!
76 Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных.
77 Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава.
79 Если глупцу
достается в удел
любовь иль богатство,
не добудет ума он,
но чванство умножит
и спесью прославится.
81 День хвали вечером,
жен — на костре[200],
меч — после битвы,
дев — после свадьбы,
лед — если выдержит,
пиво — коль выпито.
. . . . . . . . . . . .
85 Непрочному луку,
жаркому пламени,
голодному волку,
горластой вороне,
визжащей свинье,
стволу без корней,
встающему валу,
котлу, что кипит,
86 летящей стреле,
отходящему валу,
тонкому льду,
змее, что свилась,
жены объясненьям,
с изъяном мечу,
медведя проделкам
и конунга сыну,
87 скотине больной,
рабу своевольному,
лести колдуньи,
врагу, что сражен,
88 всходам раним
не должно нам верить,
ни сыну до срока:
погоде для сева
и сына уму
доверять не дерзай.
93 Никто за любовь
никогда осуждать
другого не должен;
часто мудрец
опутан любовью,
глупцу непонятной.
94 Мужей не суди
за то, что может
с каждым свершиться;
нередко бывает
мудрец безрассудным
от сильной страсти.
. . . . . . . . . . . .
115 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
чужую жену
не должен ты брать
в подруги себе.
116 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
в горах ли ты едешь
или по фьордам —
еды бери вдоволь.
117 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
с дурным человеком
несчастьем своим
делиться не должно;
ведь люди дурные
тебе не отплатят
добром за доверье.
120 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
с мужем достойным
мирно беседуй,
добивайся доверья.
121 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
дружбу блюди
и первым ее
порвать не старайся;
скорбь твое сердце
сожжет, коль не сможешь
другу довериться.
127 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
злые поступки
злыми зови,
мсти за злое немедля.
128 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
дурным никогда
доволен не будь,
дорожи только добрым.
131 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
будь осторожен,
но страха чуждайся;
пиву не верь
и хитрому вору,
не доверяй
и жене другого.
134 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
над седым стариком
никогда не смейся;
цени слово старца;
цедится мудрость
из старого меха,
что висит возле шкур,
качаясь средь кож,
с сычугами в соседстве.
135 Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
на пользу их примешь,
коль ты их поймешь:
над гостями не смейся,
в дверь не гони их,
к несчастным будь щедр.
164 Вот речи Высокого,
в доме Высокого,
нужные людям,
ненужные ётунам[201].
Благо сказавшему!
Благо узнавшим!
Кто вспомнит —
воспользуйся!
Благо внимавшим!
ПЕСНЬ О ТРЮМЕ[202]
1 Винг-Top[203] от сна
разъяренный встал:
увидел, что Мьёлльнира
молот пропал[204],
бородою взмахнул,
волосами затряс,
сын Ёрд[205] повсюду
искать стал и шарить.
2 И речь он такую
повел сначала:
«Слушай-ка, Локи,
тебе я скажу
то, что не знают
ни на земле,
ни в поднебесье:
похищен мой молот!»
3 Пошли они к дому
Фрейи прекрасному,
и речь он такую
повел сначала:
«Фрейя, не дашь ли
наряд свой из перьев,
чтоб я свой молот
мог бы сыскать?»
(Фрейя сказала:)
4 «Отдала бы его,
будь золотым он;
ссудила б его,
будь он серебряным».
5 Полетел тогда Локи —
шумели перья, —
умчался он прочь
от жилища асов,
примчался он в край,
где ётуны жили.
6 Трюм на кургане
сидел, князь турсов,
ошейники псам
из золота плел он
и гривы коням
густые приглаживал.
(Трюм сказал:)
7 «Что там у асов?
Что там у альвов?
Зачем ты один
В Ётунхейм прибыл?»
(Локи сказал:)
(Трюм сказал:)
8 «Да, я запрятал
Хлорриди молот
на восемь поприщ
в землю глубоко;
никто не возьмет
молот обратно,
разве что Фрейю
в жены дадут мне»[207].
9 Полетел тогда Локи —
шумели перья, —
умчался из края,
где ётуны жили,
примчался назад
к жилищу асов.
Тор его встретил
среди строений
и речь он такую
повел сначала:
10 «Успешны ли были
молота поиски?
Прежде чем сел ты,
скорее поведай!
Бывает, кто сядет,
весть позабудет,
тот же, кто ляжет,
лгать начинает».
(Локи сказал:)
11 «Успешными были
молота поиски:
У Трюма он спрятан,
у конунга турсов[208]
никто не возьмет
молот обратно,
разве что Фрейю
в жены дадут ему».
12 Отправились оба
к Фрейе прекрасной,
и речь он такую
повел сначала:
«Брачный убор,
Фрейя, надень!
В Ётунхейм мы
поедем вдвоем».
13 Разгневалась Фрейя,
зафыркала так,
что затряслись
асов палаты,
с нее сорвалось
ожерелье Брисингов[209]:
«Меня бы распутной
назвать пристало,
коль в Ётунхейм я
поеду с тобою!»
14 Тотчас собрались
все асы на тинг
и асиньи все
сошлись на совет,
о том совещались
сильные боги,
как им вернуть
Хлорриди молот.
15 Хеймдалль[210] сказал,
светлейший из асов, —
ванам[211] подобно
судьбу он провидел:
«Тору наденем
брачный убор!
Украсим его
ожерельем Брисингов!
16 Связка ключей
бренчать будет сзади,
женская скроет
колени одежда,
камней драгоценных
на грудь нацепим,
голову пышным
убором накроем!»[212]
17 Тор отвечал,
отважнейший ас:
«Меня назовут
женовидным асы,
если наряд я
брачный надену!»
18 Локи сказал,
рожденный Лаувей:
«Тор, ты напрасно
об этом толкуешь!
Асгард захватят
ётуны тотчас,
если свой молот
не сможешь вернуть».
19 Тору надели
брачный убор,
украсили грудь
ожерельем Брисингов,
связка ключей
забренчала сзади,
женская скрыла
колени одежда,
камней дорогих
на грудь нацепили,
голову пышным
убором накрыли.
20 Локи сказал,
рожденный Лаувей:
«Буду тебе я
служанкой доброй,
вместе поедем
с тобою в Ётунхейм!»
21 Пригнали козлов
к дому поспешно
и тотчас впрягли их
для резвого бега..
Горела земля,
рушились горы:
в Ётунхейм ехал
Одина сын.
22 Сказал тогда Трюм,
ётунов конунг:
«Скорей застилайте,
ётуны, скамьи!
Фрейю везут мне,
невесту прекрасную,
Ньёрдом[213] рожденную
из Ноатуна!
23 Коровы тут ходят
золоторогие,
черных быков
немало у турса;
вдоволь сокровищ,
вдоволь каменьев,
только мне Фрейи
одной не хватало».
24 Путники вечером
рано приехали;
ётунам пиво
подано было.
Гость съел быка
и восемь лососей
и лакомства съел,
что для жен припасли,
и три бочки меду
Тор опростал.
25 Сказал тогда Трюм,
ётунов конунг:
«Где виданы девы,
жаднее жевавшие?
Не знал я невест,
наедавшихся так,
и дев, что по стольку
пива глотали!»
26 Рядом сидела
служанка разумная,
слово в ответ
ётуну молвила:
«Восемь ночей
не ела Фрейя,
так не терпелось ей
к турсам приехать».
27 Откинул покров,
поцелуй дать хотел,
но прочь отпрянул
оторопело:
«Что так у Фрейи
сверкают глаза?
Пламя из них
ярое пышет!»
28 Рядом сидела
служанка разумная,
слово в ответ
ётуну молвила:
«Восемь ночей
без сна была Фрейя,
так не терпелось ей
к турсам приехать».
29 Вошла тут проклятая
турсов сестра,
стала просить
даров у невесты:
«Дай мне запястья,
червонные кольца,
коль добиваешься
дружбы моей,
дружбы моей
и приязни доброй».
30 Сказал тогда Трюм,
ётунов конунг:
«Скорей принесите
молот сюда!
На колени невесте
Мьёлльнир кладите!
Пусть Вар[214] десница
союз осенит!»
31 У Хлорриди дух
рассмеялся в груди,
когда могучий
свой молот увидел;
пал первым Трюм,
ётунов конунг,
и род исполинов
был весь истреблен.
32 Убил он старуху,
турсов сестру,
что дары у невесты
раньше просила:
вместо даров
ей удары достались,
вместо колец
колотил ее молот.
Так Тор завладел
молотом снова.
ПЕСНЬ О ВЁЛЮНДЕ[215]
Жил конунг в Свитьоде, звали его Нидуд. Двое сыновей было у него и дочь по имени Бёдвильд.
Жили три брата — сыновья конунга финнов, — одного звали Слягфид, другого Эгиль, третьего Вёлюнд. Они ходили на лыжах и охотились. Пришли они в Ульвдалир[216] и построили себе дом. Есть там озеро, зовется оно Ульвсъяр[217]. Рано утром увидели они на берегу озера трех женщин, которые пряли лен, а около них лежали их лебяжьи одежды, — это были валькирии. Две из них были дочери конунга Хлёдвера: Хлядгуд Лебяжье-белая и Хервёр Чудесная, а третья была Эльрун, дочь Кьяра из Валлянда. Братья увели их с собой. Эгиль взял в жены Эльрун, Слягфид — Лебяжьебелую, а Вёлюнд — Чудесную. Так они прожили семь зим. Потом валькирии умчались в битвы и не возвратились. Тогда Эгиль отправился искать Эльрун. Слягфид пошел на поиски Лебяжьебелой. А Вёлюнд остался в Ульвдалире. Он был искуснейшим человеком среди всех людей, известных нам из древних сказаний. Конунг Нидуд велел схватить его, как здесь об этом рассказано.
О ВЁЛЮНДЕ И НИДУДЕ
1 С юга летели
над лесом дремучим
девы валькирии,
битв искавшие;
остановились
на отдых у озера,
лен драгоценный
начали прясть.
2 Первая дева, —
нет ее краше, —
на плечи Эгилю
руки вскинула;
Сванхвит[218], вторая,
в одежде белой
из перьев лебяжьих;
а третья сестра
Вёлюнда шею
рукой обвила.
3 Семь протекло
зим спокойных,
а на восьмую
тоска взяла их,
а на девятой
пришлось расстаться;
прочь устремились
в чашу леса
девы-валькирии,
битв искавшие.
4 Вернулись с охоты
стрелок зоркоглазый[219],
Слягфид и Эгиль
в дом опустелый,
бродили, искали,
вокруг озираясь.
За Эльрун к востоку
Эгиль на лыжах
и Слягфид на юг
За Сванхвит помчались.
5 А Вёлюнд один,
в Ульвдалире сидя,
каменья вправлять стал
в красное золото,
кольца, как змеи,
искусно сплетал он;
все поджидал —
вернется ли светлая?
Жена возвратится ли
снова к нему?
6 Ньяров владыка
Нидуд проведал,
что Вёлюнд один
остался в Ульвдалире.
В кольчугах воины
ночью поехали,
под ущербной луной
щиты их блестели.
7 С седел сойдя
у двери жилища,
внутрь проникли,
прошли по дому.
Видят — на лыке
кольца подвешены, —
было семьсот их
у этого воина.
8 Стали снимать
их и снова нанизывать,
только одно
кольцо утаили[220].
Вёлюнд пришел,
стрелок зоркоглазый,
из дальних мест
с охоты вернулся;
9 мясо зажарить
медвежье хотел он;
горела как хворост
сосна сухая, —
высушил Вёлюнду
ветер дрова.
10 Сидя на шкуре,
кольца считал
альвов властитель, —
нет одного —
подумал: взяла его,
в дом возвратясь,
Хлёдвера дочь,
валькирия юная.
11 Долго сидел,
наконец заснул.
Проснулся и видит —
беда стряслась:
крепкой веревкой
руки связаны,
стянуты ноги
путами тесными.
Золотые бляшки с изображением мужчины и женщины, найденные при раскопках жилищ в Швеции и Норвегии.
(Вёлюнд сказал:)
12 «Чьи это воины
здесь появились?
Кто меня накрепко
лыком связал?»
13 Ньяров владыка
Нидуд крикнул:
«Откуда ж ты, Вёлюнд,
альвов властитель,
в краю этом мог
добыть наше золото?»
(Вёлюнд сказал:)
«Грани поклажи[221]
здесь ты не встретишь,
Рейна холмы
отселе далёко[222].
Помню я: больше
было сокровищ
в дни, когда вместе
жили мы, родичи:
13 Хлядгуд и Хервёр,
Хлёдвера дочери,
и Кьяра дочь —
красавица Эльрун».
16 В дом войдя,
прошла[223] вдоль палаты,
стала и молвила
голосом тихим:
«Из леса идущий
другом не станет».
Конунг Нидуд отдал дочери своей Бёдвильд золотое кольцо, которое он снял с лыковой веревки у Вёлюнда, а сам он стал носить меч Вёлюнда. Тогда жена Нидуда сказала:
17 «Увидит ли меч он,
кольцо ли у Бёдвильд —
зубы свои
злобно он скалит;
глаза у него
горят, как драконьи;
скорей подрежьте
ему сухожилья, —
пусть он сидит
на острове Севарстёд!»
Так и было сделано: ему подрезали сухожилья под коленями и оставили его на острове, что был недалеко от берега и назывался Севарстёд. Там он ковал конунгу всевозможные драгоценности. Никто не смел посещать его, кроме конунга. Вёлюнд сказал:
18 «На поясе Нидуда
меч мой сверкает,
его наточил я
как можно острее
и закалил
как можно крепче;
мой меч навсегда
от меня унесли,
не быть ему больше
в кузнице Вёлюнда;
19 вот и у Бёдвильд
кольцо золотое
жены моей юной...
Как отмстить мне!»
20 Сон позабыв,
молотом бил он —
хитрую штуку
готовил Нидуду.
Двое сынов
Нидуда вздумали
взглянуть на сокровища
острова Севарстёд.
21 К ларю подошли,
ключи спросили, —
коварство их здесь
подстерегало;
много сокровищ
увидели юноши, —
красного золота
и украшений.
(Бёдвильд сказала:)
22 «В другой раз еще
вдвоем приходите, —
золото это
получите оба!
Только молчите;
ни челядь, ни девы
пусть не знают,
что здесь вы были!»
23 Вскоре позвал
юноша брата:
«Брат, пойдем
посмотрим сокровища!»
К ларю подошли,
ключи спросили, —
коварство их здесь
подстерегало.
24 Головы прочь
отрезал обоим
и под меха
ноги их сунул:
вковал в серебро,
послал их Нидуду.
25 Ясных глаз
яхонты яркие
мудрой отправил
супруге Нидуда;
зубы обоих
взял и для Бёдвильд
нагрудные пряжки
сделал из них.
26 Бёдвильд пришла
с кольцом поврежденным,
его показала:
«Ты ведь один
в этом поможешь».
(Вёлюнд сказал:)
27 «Так я исправлю
трещину в золоте,
что даже отец
доволен будет;
больше еще
понравится матери,
да и тебе
по душе придется».
28 Пива принес ей,
хитрец и взял ее,
и на скамье
дева уснула.
«Вот отмстил я
за все обиды,
кроме одной
и самой тяжелой».
29 Вёлюнд сказал:
«Теперь взлечу я
на крыльях[224], что отняли
воины Нидуда!»
Вёлюнд, смеясь,
поднялся на воздух;
Бёдвидьд, рыдая,
остров покинула:
скорбела о милом,
отца страшилась.
30 У дома стоит
жена его мудрая,
в дом войдя,
прошла вдоль палаты;
а он на ограду
сел отдохнуть:
«Спишь ли, Нидуд,
Ньяров владыка?»
31 «Нет, я не сплю, —
горе томит меня,
до сна ли теперь, —
сынов я лишился;
губительны были
твои советы!
Сказать бы хотел
Вёлюнду слово.
32 Молви мне, Вёлюнд,
альвов властитель,
как ты сгубил
сынов моих юных?»
(Вёлюнд сказал:)
33 «Сперва поклянись мне
крепкой клятвой,
бортом ладьи
и краем щита,
конским хребтом
и сталью меча[225],
что не сгубил ты
супруги Вёлюнда,
что не был убийцей
жены моей милой;
другую жену
мою ты знаешь —
дитя родит она
в доме твоем!
Битва, погребение павшего воина, въезд его в Валхаллу. Изображение на камне.
34 В кузню пойди, —
ты сам ее строил, —
кожу с голов
найдешь там кровавую:
головы напрочь
сынам я отрезал
и под меха
ноги их сунул.
35 Из черепов
чаши я сделал,
вковал в серебро
и Нидуду выслал;
ясных глаз
яхонты светлые
мудрой отправил
супруге Нидуда;
36 а из зубов
нагрудные пряжки
я изготовил
и Бёдвильд послал их.
Бёдвильд теперь
беременной стала,
ваша дочь,
вами рожденная».
(Нидуд сказал:)
37 «Горше слова
сказать не мог ты,
не было б слово
другое больнее!
Кто же, могучий,
тебя одолеет!
Кто же стрелой
пронзить тебя сможет,
когда ты паришь
высоко в небе!»
38 Вёлюнд, смеясь,
поднялся в воздух.
Нидуд в горе
один остался.
(Нидуд сказал:)
39 «Такрад, вставай,
раб мой лучший,
Бёдвильд зови,
светлоокую деву,
пусть придет,
с отцом побеседует.
40 Правду ли, Бёдвильд,
поведали мне, —
была ли ты с Вёлюндом
вместе на острове?»
(Бёдвильд сказала:)
41 «Правду тебе,
Нидуд, сказали:
с Вёлюндом я
была на острове,
лучше б не знать мне
этого часа!
Я не смогла
противиться силе,
я не смогла
себя защитить!»