пока на тебе пуленепробиваемый жилет.
– Мне, наверное, он тоже сейчас не помешает, – заявила Верил. – Черт, здесь собачий холод. Надо хоть что-то надеть на себя. – И, обращаясь к Келли, добавила: – Живей, Винс. Это Стив Крэг. Его близость меня смущает. Куда к черту ты поставил кофе? Я молча ждал. Потом снова услышал ее голос.
– Он идет, – объявила Верил. – Вы бы видели, в, каком состоянии мы были сегодня утром, когда Винс принес газеты. Ну теперь я в порядке, можете смотреть, Крэг, я надела пуловер. – Ее голос затих. Келли пробормотал приветствие.
– Как дела? – спросил я. – Сегодня утром полиция наверняка будет опрашивать всех сотрудников Хауленда. Вы никого не подозреваете, Келли? – Полиция меня не пугает, – ответил Келли. – Я не вхожу в штат. Я ни от кого не зависел. А потом, неделю назад я распрощался с редакцией.
– Ввиду предполагаемого путешествия.
– У меня отложены про запас кое-какие деньги, так что оставьте свои подозрения.
– Не могу, к сожалению, – вздохнул я. – Безработный не в состоянии оплачивать меха и устрицы для такой девушки, как Верил.
– Вы ведь не просто так мне позвонили, Крэг. Что вам надо? Я понял, что он начинает сердиться.
– Я хотел сообщить вам о Хауленде, – объяснил я. – Но газеты меня опередили. Теперь, когда вы понимаете, как им не терпится прибрать к рукам все фотографии Вальдо, вы, может быть, охотнее согласитесь порыться в своей памяти. Вам так и не пришло в голову, каким путем убийца Вальдо узнал о шантаже? Не думаю, что вас порадует, если я уведомлю банду о том, что вы были в курсе дел Вальдо.
– Если бы я знал, я бы вам обязательно сказал, кто хочет повесить на вас убийство Вальдо. Я долго об этом размышлял. Знаете, что я думаю? А не могла проговориться сама мисс Форрест? Кроме меня и Вальдо только она была в курсе всех деталей.
– И кроме Верил, – добавил я. – За двадцать тысяч долларов она могла и сообщить кое-какие сведения.
– Относительно Верил и думать нечего. Я доверяю ей как самому себе. В отдалении послышался голос Верил: – Что он говорит обо мне, этот толстый мерзкий шпик? – Перестань подслушивать, – отозвался Келли. – Мне жаль, что я не могу помочь вам, Крэг. Один из тех, кого Вальдо шантажировал, вполне мог его прикончить. Но кто знал о вашем предстоящем визите в тот вечер, вот в чем вопрос. Эту загадку я никак не могу разрешить. У меня ведь тоже не все гладко. – Он помолчал, потом заговорил снова: – Я скажу вам вот что, Крэг. Кто-то должен был быть в курсе намерений Вальдо продать фотографии Хауленду; он мог подумать, что сделка состоялась. Поэтому они и перерыли весь дом и всю контору, и убили Хауленда.
– Я тоже так думаю.
– Тот, кто предупредил Крада и компанию о делах Дэнни, наверное, и есть преступник. Почему вы его не допросите? Уверен, что он вам не причинит вреда. Впрочем, он, видно, достаточно близок с вашей клиенткой.
– Вы с ума сошли?! – поразился я. – Вам пришло в голову, что Вальдо убил Крад?
– Да вы что! – вскинулся Келли. – Дэнни был не настолько глупым, чтобы сообщать Краду о том, что собирается продавать эти фотографии Хауленду и шантажировать Галу Форрест; а только тот, кто все знал, мог сделать так, чтобы подозрение пало на вас.
– В этом плане вы правы, – согласился я, – но я надеялся, что ваши мысли умнее моих. Увы, это не так.
– Вы знаете, как умер Хауленд? – спросил он.
– Могу себе представить. Если он так боялся, как вы говорите, то испытал потрясение, когда увидел их вчера вечером. Думаю, он умер со страху. Возможно, у него было больное сердце.
– Одного их прихода было бы достаточно, – подтвердил Келли. – Сердечный приступ мог у него начаться и за десять секунд. Я знал его лучше, чем родная мать. Но что им было нужно? – Может быть, это была простая проверка, чтобы удостовериться, продал ему Вальдо товар или нет. Внезапно Келли прервал разговор.
– Я должен проститься с вами, Крэг. В дверь звонят, а я еще не одет. До встречи. – И повесил трубку. На Китти было ярко-красное платье.* Огненная ткань делала ее еще привлекательнее, чем обычно. В ее движениях я ощутил враждебность в свой адрес. Я был поражен ее новой прической и тем, как платье подчеркивало красоту ее фигуры. Мне показалось, что она и накрашена тщательнее, чем обычно, особенно если учитывать, что еще и довольно раннее утро. Быть может, я видел ее в другом свете, сравнивая мысленно с Галой и Берил. Я попытался скрыть свое восхищение: выказывать его слишком явно не годится.
– Я бы хотел кое-что добавить к делу Форрест, – сказал я. – Принеси мне его пожалуйста, когда закончишь с почтой.
– Ты выглядишь усталым. У тебя синяки под глазами. – Она внимательно посмотрела на меня. – Ты не отдыхаешь достаточно, Стив.
– Ты права, – доверительно сообщил я. – Я просидел у нее до утра: я работаю на нее, поэтому мы должны видеться время от времени– – Очень странно. Она что, боится показаться при солнечном свете? Почему тебе вечно приходится выходить в ночную смену? – Ты ведь знаешь, что вчера в девять она должна была встречаться с шантажистом. Мне пришлось много потрудиться, чтобы вычислить этого парня. На Доухни Райз я приехал уже очень поздно. Ты узнаешь подробности, когда я занесу их в дело. Я направился к себе в кабинет.
– Стив! Ты ничего не заметил? – Ты о платье? Конечно. Очень красивое. На тебе оно выглядит не меньше, чем на миллион долларов, но это в порядке вещей.
– Разумеется. Не трудись говорить комплименты. Если хочешь знать, я купила его у Люсиль, на Парк-стрит, за жалких тридцать шесть долларов.
– Это делает тебе честь. Я думал, что эта модель стоит по крайней мере двести. Она просто создана для тебя. Удовлетворена? Или мне следует написать в твою честь поэму? – И не только платье, – заметила она. – Ты не обратил внимание, что вчера под вечер я довольно долго отсутствовала? – Ты уложила себе волосы, – констатировал я. – Могу я выразить свое мнение, что новая прическа тебе к лицу? Это наводит меня на мысль, что и я сам могу привести себя в порядок, надо бы постричь вот здесь вокруг ушей; как бы только найти для этого время и ножницы? – Отвратительный тип! Другого я от тебя и не ждала.
– Я не хотел обидеть тебя, Китти. Но женщины и без того тщеславны, так что мужчинам нечего выражать вслух свое восхищение. Ты знаешь, что ты красивая, и я это знаю. Что еще можно сказать? Меня смущает только одно.
– Что? Что такое? – Все хорошо; просто я думаю, почему бы это сегодня ты особенно хорошенькая? Что такое в тебе появилось? Иногда по утрам прядь волос падает тебе на лоб, или на щеке у тебя чернильное пятнышко, или на чулке спущена петля, а не то поблескивает кончик носа. Но сегодня утром все безупречно. Ты напоминаешь мне только что распустившийся цветок или скульптуру, шедевр мастера эпохи Возрождения. Боюсь и дотронуться до тебя: а вдруг я испорчу тебе какую-нибудь ресничку. Остается только пребывать в нижайшем восхищении; вот почему я держал рот на замке.
– Ты прекрасно можешь дотронуться до меня, если хочешь, – заметила Китти. – Это будет приятной новостью, поскольку последние дни ты обходил меня, как прокаженную. Если уж тебе невдомек, почему я наря– жуюсь, идя в твою дурацкую контору, так я тебе объясню: виной тому конкуренция, которая весьма ужесточилась. Невозможно передвигаться по улице, – всюду натыкаешься на бюст некой привлекательной блондинки, которая смотрит на тебя со всех афиш. С тех пор как ты работаешь на нее, тебя не узнать. Конечно, она ведь прекрасна и знаменита. Кинозвезда! – Не только прекрасна, – сказал я. – Она еще полна материнских добродетелей.
– Через шесть-семь лет она раздобреет как свинья, – заметила Китти. – Этот тип женщин очень рано полнеет. Я думала, у тебя больше разума, а ты ходишь, как зачарованный. Пользуешься любым предлогом, лишь бы поехать навестить ее.
– Послушай, Китти, дорогая, постарайся понять раз и навсегда, что эта женщина – наша клиентка. Кстати, она не обладает ни твоим обаянием, ни твоей элегантностью, не говоря уже об оригинальности или уме.
– Значит, по-твоему, ее тело лучше моего? Об этом ты не упомянул.
– Нет, и это не так. Может, она покрупнее тебя, но в общем твоя фигура не хуже. Ты себя недооцениваешь. На мой взгляд, ты лучше.
– Продолжай в том же духе, – проговорила она вполголоса. – Мне надо прийти в себя. Говори, да не заговаривайся.
– Ты прелестна, Китти. Гала – очаровательная куколка, но ты – женщина высокого класса. Ты куда лучше ее умеешь носить платье: на тебе тридцатишестидолларовый ширпотреб, купленный у Люсиль, выглядит как образец портновского искусства. На Гале он казался бы тряпкой.
– А вот такие речи мне по вкусу, – заявила Китти. – Особенно справедлива последняя реплика. Я начинаю чувствовать себя явно лучше. Я даже подумала, что, если ты и дальше будешь так говорить, я, пожалуй, не стану выбивать тебе все зубы. Пальцами я растянул себе губы в улыбку.
– Ты прекрасна. Ты великолепная секретарша, в тебе есть шик, у тебя отличные духи, ты добра к животным, ты предана фирме, и к тому же, если ты не перестанешь разбазаривать время, можешь считать себя уволенной. Ну, могу я идти работать? Где почта? – Вот, возьми! – Она шзырнула в меня стопку конвертов. Я нагнулся, чтобы собрать их, Китти тоже нагнулась и стала помогать. – Извини, – попросила она. – Я не хотела. Я… Наши головы были совсем рядом. Я улыбнулся ей, и наши губы сблизились.
– Я ужасно ревную, – призналась Китти. – Если она этого хочет, мне придется отказаться от тебя. Вот. Отныне наши отношения будут чисто деловыми.
– Вчера вечером Бернар Корделл сделал ей предложение, – уточнил я, поднимаясь на ноги и складывая стопку рекламных листков. – Так что я тут ни при чем. Корделл может дать ей все, что она пожелает. А я… у меня ведь ничего нет.
– У тебя есть я, – сказала она и засияла при мысли о том, что Гала станет миссис Корделл. От ее взгляда я почувствовал себя на десять сантиметров выше.
– Ты ведь только что ушла из моей жизни, ты что, забыла? – Я возвращаюсь. Если бы ты знал, как мне тебя не хватало! – Она взяла почту у меня из рук и сложила вместе со своей.