– Вы хотите сказать, что живете с этими тремя принаряженными подонками? Что-то не верится… И добавил про себя: «Если бы я сжимал тебя своими лапами, детка, ты, может быть, получила бы иное представление о жизни». Но он не стал высказывать эту мысль, чтобы не показаться самонадеянным и непристойным. Элен засмеялась.
– Вы – занятный парень, – сказала она. – Досадно.
– Что досадно? – Что вас пустят в расход.
– А, да, правда, – улыбнулся Шап, – я и забыл. Он подождал, но ответа не последовало.
– Я подумал: как жаль, что мы не познакомились раньше, в мирный период. Я бы с удовольствием ухаживал за вами, дарил бы вам цветы. Мы совершали бы романтические прогулки, мне бы это доставило большое удовольствие. А вы вот думаете только о том, как бы расправиться со мной.
– Для человека, находящегося в смертельной опасности, нельзя сказать, чтобы вы предавались мрачным мыслям.
– Но ведь ничего еще не решено, – возразил Шап. – И никогда нельзя сказать заранее, как обернется дело. Ничто не доказывает, что меня непременно убьют.
– Даже так? И все же вам следует быть осторожным.
– Значит, вам очень важно расправиться со мной? – Мне лично на это наплевать, – сказала Элен. Потом спохватилась.
– Я не особенно заинтересована, – поправилась она. – Не так, как другие. Они хотят либо бабки, либо вас. Будь я на вашем месте, я бы не особенно упиралась. В конце концов, что вы от этого выиграете? – Они тоже ничего не выиграют, это меня утешает.
– Вы не дрейфите, – констатировала Элен с оттенком уважения в голосе, – но вы не осторожны.
– Посмотрите на меня. Похож я на человека, который станет обыскивать труп? Элен с сомнением поглядела на него.
– Не знаю. Респланди находит вас симпатичным.
– Кто это? – Бывший банкир, неплохой парень; третий.
– А вы? – Я устала от этой истории. На самом деле, я не имею к ней никакого отношения. Скорее всего, я вернусь в Париж.
– А что вы там забыли? – с живостью возразил Шап. – Дождитесь конца. Он не за горами.
– Вы хотите, чтобы я пришла на ваши похороны? – Это навязчивая идея. Если бы я послушал вас, я заказал бы уже заупокойную. Вы что же, так убеждены в моей кончине? – Ни в чем я не убеждена! – Вот видите! – с удовлетворением заметил Шап. – Вы заслуживаете еще порции муската.
– Потише, – гортанно засмеялась Элен.
– Сколько скажете…
Шап без лишней стеснительности разглядывал ноги и лицо прекрасной Элен. Это наполняло его оптимизмом. Он и думать забыл о трех мужчинах, поджидавших Элен, и решил перейти к атаке.
– Если все устроится… – сказал он.
– Плохо в это верится.
– Хорошо. Но если все устроится, мог бы я снова увидеть вас и попытаться познакомиться получше? Элен казалась удивленной. Шап не шутил. Она молча смотрела на него несколько секунд, потом поднялась.
– Вы немного торопитесь, – сказала она тихо. И чуть улыбнулась. – Но я не говорю «нет». Шап поблагодарил ее взглядом.
– Слушайте, если с вами случится беда, не жалейте о мускате, которым вы меня угостили, я тут ни при чем. Вы мне верите? – Да. Во всяком случае, я о нем не пожалею.
– Постарайтесь выпутаться. Через пять минут после того как я уйду, будьте настороже. Стало темно. Перед тем, как открыть дверь, Шап включил лампу на террасе и посмотрел на улицу через маленькое зарешеченное окошко.
– Я становлюсь осторожным, – сказал он с улыбкой.
– Я тоже вам это советую. До свидания.
– До свидания, – сказал Шап, открывая дверь. Холодный ветер тут же ворвался в коридор. Они взглянули друг на друга со странным выражением, и Элен ушла. Буря взлохматила светлые волосы девушки, и Шап на мгновение увидел ее белый затылок и мысленно запечатлел поцелуй на нежной коже.
– Пригласишь меня на ужин? – спросил Пьеро. Его приветливая физиономия возникла из мрака; Шап взглянул на него.
– Теперь все осложняется, ты хорошо подумал? – У меня голова болит, если я долго думаю. Пригласишь? – Заходи.
Пьеро вошел. Шап закрыл дверь, повернул ключ и задвинул два тяжелых засова, потом присоединился к приятелю.
– Мой отец не в духе, – сказал Пьеро со смехом.
– Не в духе? – Ему бы хотелось повыпендриваться, но это невозможно, нет оснований. Увидишь, он не станет спать нынешней ночью. Сидит там у себя и злится. Шап рассеянно улыбнулся.
– А девица? Шап вздохнул.
– Ты не находишь ее красивой? – Особенно если учитывать ее намерения! – Никогда не знаешь, – сказал Шап, – чего можно ждать от женщины. Он задумался. Пьеро фыркнул.
– Ты чего ржешь? – У тебя есть пробный камень? – спросил Пьеро. Лицо Шапа прояснилось, он посмотрел своему молодому собеседнику прямо в глаза, хлопнул его по спине и прошелся по кухне, покачивая головой с удовлетворенным видом.
– Не будем говорить непристойности, – заключил он, – но смею думать, что от девушки можно не ждать неприятностей. Пьеро не настаивал. Он осмотрел плиту и занялся тем, чтобы оживить огонь.
– Что у тебя вкусненького? – Холодный цыпленок и… посмотри в том красном блюде! – Фаршированные каннеллони, полная тарелка.
– Отлично, – кивнул Шап. – Значит, от голода мы не умрем. Хочешь стакан старого муската? Он недурен. Плита вовсю гудела. Кухня согрелась и стала уютной. На террасе свирепствовал ветер, он бился о фасад дома, тряс железные ставни кухни, подлезал под входную дверь и гулял в коридоре, гудя как в пещере.
Шап спустился в погреб и принес три бутылки. Две бутылки вина «Эро», честного и простого, но бархатистого, одиннадцати с половиной градусов, и бутылку нежного красного «Нюи» для цыпленка.
– У тебя всегда хорошее вино, – заметил Пьеро.
– Доброе вино радует сердце человека, – провозгласил Шап. Я прочел это на бутылке рейнского. И это правда! Пьеро с улыбкой взглянул на него. Шап вдыхал аромат «Нюи».
– С возрастом начинаешь ценить некоторые вещи, – сообщил он. – Я как раз вступил в этот период и отнюдь не жалуюсь. Возьми кусок нежного мяса в соусе, положи в рот с ломтиком свежего хлеба с хрустящей корочкой и залей, скажем, полстаканом душистого «Нюи», которое чуть-чуть ударяет в голову. Да, вот это жизнь, – проговорил он проникновенно. Они съели немного супа, половинку колбаски с оливками, с полдюжины фаршированных каннеллони, поровну разделили цыпленка и ничего от него не оставили. Потом посмотрели на три пустые бутылки и начали смеяться.
– Неплохо закусили, – с удовлетворением проговорил Пьеро. Они были полны доброжелательности, испытывали блаженное чувство сытости и непринужденно болтали. Мало ли о чем могут говорить двое друзей, да еще коллег. Около одиннадцати Шап плеснул в свою чашку коньяку и выпил его маленькими глотками, размышляя о своих делах. В половине двенадцатого на пол вестибюля что-то со звоном упало; мужчины переглянулись.
– Это ключ, – прошептал Шап, – они выбили ключ. На столе в столовой, – сказал он быстро, – ты найдешь мое ружье и патроны; в случае чего сможешь их попугать. Если дело обернется плохо, прыгай в окно кабинета. Он встал, взял большой револьвер старшего Рагондена, положил в карман брюк обойму и пошел по темному коридору. Язычок замка несколько секунд поскрипел, потом с сухим стуком подался. Шап проверил засовы, немного отошел от двери и стал ждать. Щеколда запора много раз поднималась, каждый раз снаружи кто-то толкал, с той стороны негромко совещались, потом раздраженный голос Швоба приказал: – Клещи! Виктор действовал рычагом на уровне замочной скважины. Дерево скрипело, но старая массивная дверь едва шелохнулась. Виктор предпринял еще несколько неудачных попыток, он изо всех сил налег на клещи.
– Не получается? – спросил Швоб.
– Она не здесь держится, – ответил Виктор. Он внимательно осмотрел дверь, нагнулся и переставил клещи вниз, на высоту задвижки.
– Вот здесь, – сказал он после первой попытки. – Только помогите мне. Иди сюда, Респланди. Они усилили рычаг куском трубы. Дверь начала угрожающе скрипеть: Шап положил на засов руку, чтобы лучше следить за ходом событий. После нескольких энергичных нажимов засов подался. Шап понял, что болты начали сдавать, и между металлом и деревом образовалась едва заметная щель. Он выпрямился, зарядил револьвер и через зарешеченное окошко глазка дважды выстрелил. Раздалось два вибрирующих звука. Шап отошел за выступ стены. По другую сторону двери Респланди бросил трубу и, одобрительно присвистнув, отпрянул в сторону; Виктор, у которого реакция была не такая быстрая, сначала медленно убрал рычаг, а потом отошел на несколько шагов.
– Не двигайтесь! – крикнул Швоб. Он трижды выстрелил в окошко глазка. Портрет дедушки, висевший долгие годы над дверью в кабинет, упал в звоне разбитого стекла. Коридор и лестничная клетка наполнились шумом. Четвертая пуля попала в шестисантиметровое дерево и застряла в нем.
– Продолжайте, – скомандовал Швоб. – Вы ничем не рискуете.
Виктор вновь занялся рычагом. Шап торопливо вбежал по лестнице в комнату дяди Жюля: только это окно выходило на фасад дома, маленькое, зарешеченное толстыми прутьями окно, прямо над входной дверью. Шап просунул руку сквозь прутья решетки и снова дважды выстрелил: пули расплющились о плиты террасы. Швоб тут же стал палить наугад, но Виктор все же отступил от двери, и Респланди укрылся под сводом. Определив, где находится Шап, Швоб выпустил еще несколько пуль: одни отскочили от решетки, другие попали в стену комнаты. Потом наступила тишина. Прошло немного времени. Шап, прислонившись к стене, внимательно слушал. Ему не верилось, что атака захлебнулась. Внезапная тишина его удивила. Пьеро нарушил ее, крикнув в лестничную клетку.
– Погреб! – Проклятье! Шап бросился вниз; влетевшая в окно пуля просвистела рядом. Шваб, видимо, предусмотрел его действия, потому что снова выстрелил в глазок в коридоре, но и Шап подумал о такой возможности, и держался начеку. Хотя дверь погреба и была толстой, ее старинные запоры не внушали никакого доверия. И защищать ее было неудобно, поскольку закрывала она узкий проход, продолжение погреба.