Такие столь эффектно произнесенные слова могли рассмешить любого здравомыслящего человека. Теперь мои опасения по поводу своих мужских достоинств вмиг исчезли. Когда твой партнер — такая пылкая женщина, с таким сочным и в то же время похотливым ртом, то беспокоиться по этому поводу не приходится.
Она разлила шампанское в два бокала, один из которых протянула мне.
— За вечную любовь, — произнесла она в том же тоне, — Нюит и Хадит.
— Нюит и Хадит, — повторил я за ней, как только мы опустошили бокалы. Такой поворот дела приводил меня в возбуждение меньше всего, поскольку я не был любителем вина. Она начала было вновь подносить бутылку к моему бокалу, но я покачал головой, дав ей понять, что мне хватит. Она налила себе еще и опустошила бокал, не моргнув и глазом. «От него она запьянеет», — подумал я. Мы пили шампанское, как на том настаивала «Книга Закона», после чего произошел внезапный скачок наших энергий с последующим слиянием Нюит и Хадит. Дальнейшие события привели меня в изумление.
— Пространство расширяется, — послышался голос Гунилы, который с каждый секундой становился все более отдаленным. И само пространство, конечно же, расширялось, перенося меня в совершенно иное, более широкое пространство. Я даже не знаю, как это описать по-другому. Я почувствовал одновременно расширение пространства и спокойную неподвижность. Был слышен лишь звук наших бьющихся сердец. Я попал в водоворот, который начал засасывать меня, все быстрее и быстрее, в голове появился образ вращающегося дервиша с вытянутыми руками, а затем я услышал сильный звук: «ХУМ! ХУМ! ХУМ!»
Мое истощенное тело прислонилось к Гуниле. Она тяжело дышала, ее глаза были закрыты. Белые пряди ее волос прилипли к вспотевшему лицу. У меня даже не было сил сжать руку в кулак — ослабевшие пальцы были практически скованы. Я не понимал, что происходит со мной. Несомненно, это было необычайное переживание, но я не мог осознать его значимость. Мои подозрения по поводу того, что цель всей операции заключалась в том, чтобы задействовать наивысшую энергию, оправдались позднее. Эту энергию нужно было направить на ясный и живой образ желаемой цели. Но как такое возможно, когда сознание человека теряет четкость, границы вещей и тел исчезают, а образы в голове практикующего возникают помимо его воли?
Я решил полностью посвятить себя изучению священного искусства алхимии духа, неважно, сколько сил и времени мне на это потребуется. Я был убежден, что добьюсь желаемого. И вскоре я встретил алхимика.
Слова Джина Дески о том, что он алхимик, подтверждались людьми, с которыми я познакомился в доме у Астрид. Задолго до того, как я повстречал его, Астрид тайком нашептала мне, словно нас могли слышать, что он за свой счет построил и оборудовал госпитали в Кении и Уганде, но никто не знал, откуда у него взялись эти средства. Оук Вилкинсон в своей манере, которую я про себя называл духовной клеветой, заверял, что этот же самый джентльмен пожертвовал значительную сумму денег библиотекам и приютам во Франции, а также полностью профинансировал постройку церкви в Лионе, от заложения фундамента до креста на куполе.
По виду и не скажешь, что Джин Деска был алхимиком. У него была смуглая оливковая кожа, кривой нос и беспокойный взгляд глаз, как у шустрого счетовода. Его одежда словно говорила о том, что он собирался в круиз на яхте, где проводилась какая-то знаменательная вечеринка: морской голубой блейзер с золотыми пуговицами и серо-голубой шарф вокруг шеи. Напомаженные и расчесанные на пробор волосы плотно прилегали к голове. Он больше походил на вора Леванта, чем на адепта тайного искусства. Тем не менее, побыв с ним какое-то время, ты вдруг просто понимаешь, что повстречал настоящего алхимика.
Поначалу Оук Вилкинсон, несмотря на мою настойчивость, отказывался предоставлять мне более полную информацию о нем, аргументируя это тем, что лучше не копаться в том, что представляет некую опасность, но все же он сдался и рассказал его краткую биографию: «Он основал группу „Космическая философия“ в Лионе и сотрудничал с ней на протяжении нескольких лет. В 1960 году он ушел из группы и переехал сюда, в Стокгольм, где и пустил свои корни».
Оук вручил мне вступительный текст к урокам алхимии. Я выяснил, что свое первое духовное пробуждение Деска испытал в храме на Мон-Сен-Мишель. На тот момент ему было всего двенадцать лет, и с того времени у него началась жизнь, полная духовных переживаний, которые он получил в европейских и американских эзотерических кругах. Он изучал и практиковал алхимию, каббалу и связанные с ними учения на протяжении шестидесяти лет. Какое-то время он занимался ядерной физикой и был даже владельцем одной компании по электронике.
— Я верю каждому его слову, — по секрету сказал мне Оук. — Разум подсказывает мне, что среди всех людей, которых я повстречал, он один-единственный, кому удалось ближе всех подойти к несомненному завершению Великой Работы — было бы благоразумно попросить его принять меня в свои ряды, чтобы заняться совместным изучением, хоть я и относительно стар для такого дела. Тем не менее… человеческое сердце не считается с аргументами разума — мое принадлежит к небесным телам и их влиянию на человеческие судьбы.
— Ты сказал, что ему удалось создать золото. Но это же противоречит точке зрения настоящих экспертов, — сказал я, хотя само утверждение, что Джину Деске удалось сделать то, чего не удавалось сделать тысячам до него, несомненно, подстегивало воображение. — Создание золота — метафора, обозначающая психологическую и духовную зрелость. Ну, я могу сказать тебе, что он — настоящий алхимик. Я верю в то, что ему удалось заполучить золото в физическом и духовном смысле слова. И поэтому я его очень высоко ценю. И ты бы тоже в этом убедился, если бы у тебя была возможность получше его узнать.
Мне не посчастливилось. Джин Деска не позволял мне находиться рядом с ним, слушать то, что он говорит, да и вообще, лучше узнать его было очень непросто. На протяжении двух месяцев я лишь дважды в неделю мог видеться ним. К тому моменту я потерял всякий интерес к ритуальной магии, эмоциональным отношениям с Гунилой, а также ко всем историям членов братства Одина.
Джин жил в прекрасном доме в Хагсестре, что на окраине Стокгольма. Линия из редких сосен отделяла его дом от соседей. Дом вызывал ощущение богатства без видимых примет роскоши. Он принял меня в своем просторном рабочем кабинете, походившем на мастерскую архитектора или химика. Домработница впустила меня в дом. Это была стройная женщина с темными кругами под большими глазами, которая ничего не смыслила в алхимии. Она проводила меня в кабинет, где я впоследствии обычно заставал его за рабочим столом, на котором лежали какие-то наброски и цветные чертежи, — казалось, что он занимался картами.
Мои вопросы, возможно, казались утомительными, даже, скорее, назойливыми, но несмотря на это он не подавал никаких признаков раздражения.
— О, пожалуйста, присядь, присядь. Аннет сейчас сделает нам чаю, — с такими словами приветствовал он меня в первый раз.
До сих пор я встречал его только на собраниях в Медборгар Пласен или у Астрид. На стене, прямо над рабочим столом, возвышалась копия знаменитой гравюры Парацельса в алхимической лаборатории — он был запечатлен стоящим, склонившимся над своим рабочим столом. Около него была толстая книга и глобус, символизирующий источник света.
Я ожидал увидеть тестовые пробирки, реторты, горелку… но ничего из этого там не оказалось. Словно прочитав мои мысли, он сказал:
— Моя лаборатория находится в подвале. Она куда лучше годится для практических работ. А здесь я занимаюсь теорией.
Медленным движением руки он указал на ряды книг и рукописей, что были на полках справа и слева от его рабочего стола. На противоположной стороне кабинета горел камин, и если не считать этого изменчивого освещения, то в комнате была только лампа, стоявшая на столе. В этой комнате мерцающих теней Джин Деска не был похож не торговца Леванта, готового обмануть вас; в основном, преобладало ощущение чего-то тайного и мистического. Мы разговорились на повседневные темы, закладывая основы для более полноценного общения. Он не был удивлен моей должности посудомойщика в гостинице.
— Это однообразная работа, но благодаря такой монотонности занятий у творческих людей созревают идеи, — заметил он. — У Джека Лондона была как раз такая работа.
Около часа я вынашивал «правильный» вопрос, как влюбленный, не решающийся пригласить девушку на свидание. Наконец я, запинаясь, произнес:
— Простите за мое невежество. Какую цель преследует ваша наука? Создание золота, духовное развитие, или и то и то? — Я решил умолчать о том, что уже нашел у Юнга достойный ответ на этот вопрос, а также о том, что Оук ясно указал на вторую, более захватывающую возможность.
— Знаешь, в мире полно как мечтателей, так и душевнобольных… Подлинный алхимик не стремится к богатству и золоту этого мира, хотя большинство, возможно, желает этого с самого начала. В финансовом благосостоянии нет ничего плохого, так или иначе, его невозможно обрести без серьезной работы. Наша высшая цель — совершенство людей, союз между людьми и божественной природой. Такое достижение хорошо сравнить, например, с рождением в вере или достижением просветленности в буддизме. Единство — состояние души, состояние бытия, а не просто высший уровень «знания». Тот, кто достигает его, уже не может не создавать золота, даже если бы он этого и не хотел, — он притворно улыбался, когда произносил последние слова, словно оправдывая себя, свое благополучие перед теми слухами, что ходили вокруг его богатства.
— Это напоминает мне одну оккультную метафору, не помню, правда, где я ее прочел: человек, медитирующий годами, отыщет золото, куда бы он ни воткнул свою лопату, — подхватил я и в тот же момент начал порицать себя за свою поспешную попытку с ходу произвести хорошее впечатление. Неужели же я, действительно, мог внести какой-то вклад в развитие затронутой важной темы беседы.