, что был так знаком по пленкам, которые я просмотрел. Казалось, что он был в хорошем настроении. Офицеры улыбались, кивали головой.
Я внимательно присмотрелся к капитану и был поражен его видом. Он выглядел намного старше и полнее, чем на фотографиях и в фильмах. В действительности он оказался высоким и грузным человеком с двойным подбородком и опухшим лицом алкоголика после долгого запоя. Глаза, которые на фотографиях казались прозрачно-зелеными, были на самом деле карими, а сами белки — желтоватого цвета. Огненно-рыжие волосы на деле оказались пепельно-серого цвета, в них было полно перхоти, и они редели спереди. На верхней челюсти не хватало пары зубов, в то время как остальные напоминали черные осколки. С толстой нижней губы свисала сигарета. В паузах своей речи он двигал ее губами и втягивал в себя дым. Адмиральская рубашка, украшенная эполетами, выпирающий живот и большая грудь, которая по размерам напоминала женскую, дополняли портрет… Он был старым поросшим щетиной кабаном, который из-за отсутствия упражнений набрал лишний вес, однако его аура наполняла всю комнату энергией подавления. Вытянутые шеи и раболепные улыбки офицеров ясно подтверждали его положение настоящего хозяина. Без шуток.
— …С тех пор прошло пятнадцать лет, и теперь настал момент передать это знание ОМ, которые достаточно созрели для того, чтобы перенять этот опыт. Как и все грандиозное, данный способ довольно прост. Я провел четырнадцать дней в закрытой комнате в полной темноте. В темноте, на естественной основе, вырабатывается мелатонин. На протяжении четырнадцати дней мой мозг заполнялся мелатонином, а шишковидная железа развивала невероятную энергию. В промежутке между четвертым и седьмым днями человек начинает наблюдать трехмерные картинки и мысли вне языка и речи.
Я внимательно следил за его словами. Мое внимание с непреодолимой силой притягивалось к его рассказу. Я даже задумался на какой-то момент, осознавал ли он, что я стою рядом, поскольку такая информация была не для всех. Словно отвечая на мой вопрос, он посмотрел на меня и продолжил:
— После десяти, двенадцати дней человек начинает видеть ультрафиолетовые и инфракрасные лучи. Понимаете, что это значит? В темноте вы можете наблюдать энергетическое поле человека. Образы из переживаний приобретают форму, и человек может воспринимать виртуальную реальность в движении. Эти образы представляют собой язык ДНК.
Сначала он посмотрел на двух офицеров слева, а затем медленно переместил свой взгляд на двух офицеров справа. Медленное движение головы подчеркивало сильный взгляд его затуманенных глаз. Когда он смотрел на офицеров, те подтягивали животы и поднимали головы. Его язык жестов срабатывал, как резкая команда. Он прокашлялся и низким голосом произнес:
— Я хочу создать все условия для этого эксперимента. Понимаете, все!
— Будет сделано! — в один голос выпалили четыре офицера. Можно было и не сомневаться в этом, слыша их резкие звенящие голоса.
— Этот эксперимент поможет мне подтвердить идею о том, что, контролируя дыхание и звук, становится возможным сознательно перепрограммировать генетический код и реальность индивидуума. Если моя идея верна, то другие также могут испытать похожие переживания. Это положит начало новой внутренней технологии, которая будет превосходить существующие технологии, основывающиеся на применении э-метра. Понимаете, что это значит? Это значит, что мы могли бы поменять реальность человеческого существа и запрограммировать трак времени одними лишь положительными и божественными переживаниями, в то время как сам процесс будет занимать минуты. Буддизм, даосизм, йога, годы страданий в гималайских пещерах и храмах, все это станет артефактами в антикварной лавке истории. Мы можем уверенно заявить: «Эй, планета, мы идем!»
Мне отчетливо показалось, что меня выбрали для этого немыслимого эксперимента. Это чувство окатило меня волной. Лон не заставил меня долго томиться в таком состоянии. Он посмотрел на меня и сказал голосом, лишенным всякого пророческого тона:
— Ну, Боги, добро пожаловать. У меня нет особо времени. Это тебе и так ясно. Парни говорят мне, что ты готов учредить ОРГ в Чехословакии. Это так?
— Нет, — сам того не желая, ответил я, улыбаясь. Напряжение спало, и я почувствовал себя хорошо. — Не в Чехословакии, а в Югославии. Американцы всегда путают эти две страны.
После моих слов офицеры занервничали и явно расстроились, и на лице Лоуренса Мэйо появилась печаль. Настроение капитана радикально изменилось. Задумавшись на пару секунд, он сначала расширил, а потом сузил свои мясистые ноздри.
— Да одна херня, — произнес он. — Эти коммунистические страны даже хуже разлагающегося вонючего Запада.
— Возможно, вы и правы, — смиренно сказал я. Мое беспокойство начало исчезать, как и вера в то, что его сознательный разум обрабатывал информацию безошибочно, как какой-нибудь совершенный компьютер. — Я сделаю все возможное, но получится ли что-нибудь из этого, я не знаю. Как вы сказали, это коммунистическая страна. Любая организованная группа людей, находящаяся не в лапах коммунистической партии, расценивается как враждебная и подвергается гонениям.
— Не сомневайся, Боги! Ты знаешь, что чистое решение Монады обладает силой. Ничто не может остановить ее!
Я молча искал подходящие слова для ответа. Он продолжал:
— Мы окажем тебе всевозможную поддержку. Офис охраны, как и наши этические офицеры, будут прикрывать тебя. Они найдут способ, как разорвать эту непрочную сеть коммунизма. Тебе не следует представляться под нашим именем. Поначалу лучше представить ОРГ как группу, борющуюся против наркотической зависимости, что-то вроде Красного Креста или Армии Спасения. Наши ребята подумают над этим. К нашим процессам необходимо подключить людей из коммунистических институтов. Им нужно пообещать, что сексуальные проблемы будут решены, или что-то в таком духе. В основном, эти ублюдки — импотенты, а их дети — наркоманы и правонарушители. Нужно разоблачить их слабые места и надавить на них. Наши ребята из отдела Этики займутся этим. Твоя работа — собирать людей. Понимаешь? Чехословакия и будет этой самой непрочной сетью, где мы и вдарим по свинарнику коммунизма.
Я рассмеялся почти во все горло:
— Да не Чехословакия, а Югославия, Югославия…
Лоуренс Мэйо поднял руку и очертил в воздухе полукруг, намекая на то, чтобы я замолчал.
— Что-о-о?! Ты еще будешь поправлять меня?! — Ноздри капитана расширились, и его голос обрел силу отвергнутого мессии.
— Я всего лишь хотел избежать возможной путаницы и указать вам…
— Нечего мне тут указывать! — Его голос усилился и лицо покраснело. Офицеры опять оцепенели в напряженной тишине. — Ты должен молчать и слушать. Это понятно?
У меня в горле застряли слова, которыми я хотел обозначить возможности учреждения ОРГ в Югославии. Мой мир разрушался на части. Передо мной находился человек, обучивший тысячи людей идеальному общению, однако сам пренебрегал основными принципами. Благодаря ему я осознал важность использования слов с ясным значением. О таком предостережении говорилось на первых страницах всех материалов. Сильное чувство несправедливо полученного упрека, разочарования охватили меня. Раньше я был готов пойти на что угодно, чтобы учредить сциоларгию в Югославии, но теперь ее источник казался совершенно не заслуживающим той цели, ради которой я был готов пойти на все, не говоря уже о расходах. Я испытывал столь знакомое мне давнее ощущение — словно горячая пустота заполняла мой желудок, в пальцах пульсировала кровь, их кончики покалывало, точно булавки с иголками втыкались мне в кожу. Изо всех сил сдерживая себя, я тихо произнес:
— Прошу прощения сэр, из ваших учений я понял, что неправильно понятое слово всегда порождает замешательство в сознании.
Капитан покраснел еще больше, над его бровью вздулась толстая голубая вена.
— Что, — закричал он, — прояснять для меня замешательство?! Кто привел тебя сюда, сукин ты сын?!? — Он взглянул в сторону испуганных офицеров. — Тебя изолируют на десять лет, тварь ты такая! Хренов сучок! Мать!..
Мои вера, надежда и убежденность в том, что Лон Хибнер являлся поразительной Монадой, которая возглавила борьбу за очищение планеты и всей этой части вселенной, что мне выпала редкая удача помочь ему в великом деле, исчезли в одно мгновение. В водовороте закипавшего чувства праведного протеста передо мной внезапно промелькнул образ матери: ее вспотевшее красное лицо, опухшие руки от стирки грязной одежды семьи в ванной, в то время как отец почитывал газетенки.
— Оставь мою мать… оставь ее в покое. Слышишь меня?!
Капитан широко открытыми глазами ошеломленно и с недоумением посмотрел в мою сторону. Все действие продлилось не больше нескольких секунд, после чего он с силой ударил своим большим кулаком по столу, так что пепельница, пачка сигарет и телефон с разноцветными кнопками подскочили вверх. Он встал со стула и проорал:
— Собираешься угрожать мне?! Сраный ублюдок! Да твоя мать точно вонючая коммунистическая шлюха! Изолировать! Сейчас же! Чего вы стоите, подонки?!
Дотоле цепеневшие от ужаса офицеры рванулись ко мне. Один схватил за волосы и потянул их назад, в то время как другой болезненно скручивал руку, так что сухожилия готовы были лопнуть. Кто-то схватил меня за ногу и опрокинул на пол. Я заметил испуганный взгляд Лоуренса Мэйо, его руку и почувствовал, как он начал сжимать мне шею. Я хотел выкрикнуть: «Да пошли вы, я сам уйду!» — но не мог произнести ни слова из-за его сильного захвата. Они поставили меня на ноги и поволокли наружу. Капитан продолжал материться, находя все новые и новые слова. Дверь закрылась, и его голос внезапно стих. Меня стащили по каменной лестнице в подвал.
— Бросьте этого козла сюда, — прорычал Лоуренс Мэйо, — сюда бросьте!
«Со мной все кончено, у меня нет никакой надежды, — мелькнули мысли в моей голове. — Эти животные готовы по первому знаку старого кабана перерезать горло человеку или размозжить мозги ребенка о стену». Я вспомнил, как читал в книге Кауфмана «Внутри Сциоларгии» истории о людях, которые пропадали в ОРГ. Он перечислил имена нескольких несчастных, которые, как считалось, покончили жизнь самоубийством, однако сам Кауфман донельзя сомневался в подлинности такой информации. Теперь я знал, что те люди не убивали себя.