— Но запретить ему даже пытаться пройти через Логрус! — возмущенно воскликнул Эйбер. — Это же неслыханно! Такого никогда прежде не бывало!
— Я ничего ему не запрещаю! — отрезал Дворкин. — Я только сказал, что Логрус убьет его.
— Это одно и то же, — сказал я.
— Возможно, проблема куда проще, чем вам кажется, — подал голос Локе. Он откинулся на спинку стула и разглядывал меня, а на губах его играла наполовину язвительная, наполовину победная усмешка. Он явно почуял запах моей крови и решил не упускать удобного момента, добить слабого. — Возможно, его мать погуливала у тебя за спиной. Ну что ж, в семье не без ублюдка.
Я вскочил со стула — одним плавным, бесшумным движением.
— Возьми свои слова обратно, пока еще в состоянии, — ледяным тоном произнес я. Будь я при мече, я уже пустил бы его в ход.
— Оберон! Сядь! — гаркнул Дворкин. — Локе, извинись.
Нервы мои были натянуты до предела. Никогда такого не бывало, чтобы кто-то оскорбил мою мать и остался в живых! Если бы не Дворкин, я уже перескочил бы через стол и голыми руками свернул Локе шею, не посмотрев, что он мне брат.
Локе же вместо ответа лишь покачался на стуле и издевательски усмехнулся.
— Щенок думает, что у него есть зубки?
— Их вполне достаточно, чтобы перегрызть тебе глотку, — отрезал я.
Локе пожал плечами.
— Приношу свои извинения, брат. — Он намеренно подчеркнул последнее слово, как будто сомневался в его истинности. — Я выразился необдуманно. Я хотел сказать, что…
— Локе, заткнись! — прошипела Фреда так тихо, что даже я едва ее услышал. — Или я позабочусь, чтобы ты и вправду пожалел о своих словах! Мы на ужине!
Локе посмотрел на нее, потом отвел взгляд, но фразу не окончил. Меня он не боялся, это ясно. А вот мог ли он испугаться Фреды?
Фреда осторожно коснулась моей руки.
— Оберон, сядь, пожалуйста.
Она не приказывала, а просила, просила мягко, по-дружески, и эта просьба катко разом обезоружила меня. Я выдохнул и повиновался.
— Как известно нашему брату, пререкаться и ссориться во время ужина запрещено, — многозначительно произнесла Фреда, умудрившись сделать это замечание столь же оскорбительным, как и реплики Локе.
И я поймал себя на том, что Фреда нравится мне даже больше, чем я думал.
— Спасибо, — сказал Дворкин Фреде и кашлянул, прочищая горло. — Итак, на чем я остановился?
Я послушно подобрал ложку и вернулся к супу. На самом деле, есть мне уже расхотелось, но нельзя было показывать Локе, что он таки испортил мне аппетит.
— Оберон — мой сын, — уверенно заявил Дворкин. — Я это знал еще с момента его рождения. И сегодняшнее испытание это подтвердило. Но что касается Логруса, сложность в том… он до сих пор остается загадкой, даже для меня. Его узор присутствует в Обероне — в этом сомнений быть не может, — но по какому-то капризу судьбы или выродившейся крови нашего несчастного семейства узор искажен куда сильнее, чем у кого-либо из нас. Ничего более я к этому добавить не могу.
И вновь воцарилась тишина. Но теперь мои братья и сестры смотрели на стол, на стены, на свои тарелки, друг на друга, на Дворкина — куда угодно, лишь бы не на меня.
Неловкое молчание тянулось уже несколько минут, когда вдруг голос подал Эйбер.
— Отлично сработано, Локе! — воскликнул он и захлопал в ладоши. — Превосходный способ помочь недавно появившемуся брату освоиться в семье и украсить застольную беседу!
— Заткнись! — прорычал Локе.
Но тут Фреда тоже зааплодировала, за ней — Блэйзе и Пелла, а там и почти все остальные. Дворкин запрокинул голову и расхохотался.
Я смотрел на них и ничего не понимал. Уж чего-чего, а такой реакции я никак не ожидал.
Локе гневно уставился на меня, потом на Эйбера, но промолчал — наверно, помнил угрозу Фреды.
Вместо этого он вскочил со стула, уронив салфетку, и размашистым шагом двинулся к выходу из зала.
— Отнесите ужин в мои покои! — велел он одному из слуг. — Я предпочитаю есть в цивилизованном обществе — наедине с собой!
Но эта реплика лишь вызвала новый взрыв аплодисментов.
— Да, такое я вижу впервые! — радостно заявил Эйбер, когда Локе оказался за пределами слышимости. — И не могу сказать, чтобы это пошло во вред застольной беседе.
Он подхватил свою тарелку и с большой помпой перебрался на то место, которое перед этим занимал Локе. Умостившись, Эйбер быстро подмигнул мне.
— Эй! — бросил он тем, кто сидел на дальнем конце стола. — А тут еда делается вкуснее!
Все рассмеялись… все, кроме Дэвина, сидевшего рядом с Эйбером. Ну да, он ведь правая рука Локе. И явно относится к своему положению очень серьезно. Дэвин нахмурился, и я уж подумал, что сейчас он тоже встанет и выйдет, дабы продемонстрировать свою солидарность с Локе… но он так этого и не сделал.
Потом Дэвин взглянул на меня, и я узнал чувство, скользившее в его взгляде.
Это было не ненависть или недоверие.
Это была жалость.
И я вдруг понял, что превратился в их глазах в калеку. Ведь все они могли делать то же, что и Дворкин. Путешествовать по Теням, призывать свое оружие издалека, связываться друг с другом с помощью магических карт — одни боги знают, на что еще они способны!
И теперь они жалели меня, как жалеют солдата, потерявшего в битве правую руку, а с ней и способность сражаться, или как жалеют переписчика, утратившего зрение. Они жалели меня, потому что мне никогда не суждено разделить с ними величайший дар нашей семьи — Логрус.
Я обвел всех взглядом. Никто не осмелился посмотреть мне в глаза. Похоже, все они испытывали сходные чувства. И лишь Фреда с Эйбером готовы были принять меня таким, каков я есть.
Фреда погладила меня по руке.
— Не нужен тебе этот Логрус, — сказала она. — Знаешь, он ведь в свое время едва не убил отца и меня. Я после него целый месяц пролежала без сознания.
Мне сделалось любопытно.
— Что, вправду?
— Похоже, это наша семейная проблема, — пояснила Фреда, понизив голос, чтоб не услышал никто, кроме меня. — Меньше всего сложностей было у Локе. Лично я считаю, что причиной тому дурная наследственность. Он родился от первой жены отца, леди Хаоса. Это был брак по договоренности, заключенный задолго до того, как отец получил титул. И самая большая ошибка отца заключалась в том, что он в нее влюбился. Он это повторяет при всяком удобном случае.
Я выдавил из себя смешок.
— Спасибо, — тихо поблагодарил я. — Всегда хорошо, когда рядом с тобой друг.
— На самом деле, никто из нас тебе не друг, — так же тихо ответила Фреда, и в ее голосе мне почудилась тоска. — Не доверяй нам, но люби нас всех, даже Локе, ибо мы — семья. Предательство у нас в крови, и мы не в силах изменить себя.
Я с любопытством взглянул на Фреду. Мне снова вспомнилась история с Инвиниусом. Это что, признание? Или просто невольно прорвавшаяся горечь человека, которого ранит все то, что творится вокруг.
— Слишком уж ты пессимистична, — в конце концов сказал я. — Я предпочитаю считать всех друзьями, пока не доказано обратное.
— Наивный ты человек, Оберон.
— Мне случалось разочаровываться в людях… но бывали и приятные сюрпризы.
Фреда улыбнулась.
— Ты нас не знаешь. Но еще узнаешь — и, боюсь, слишком скоро. — Она снова погладила меня по руке. — У тебя доброе сердце. Я искренне тобою восхищаюсь. А теперь доедай свой суп.
Я съел еще несколько ложек, чтобы порадовать Фреду, но вкуса не почувствовал. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться одному, чтобы обдумать сегодняшние события. Они сменяли друг друга так стремительно, и их было так много, что они еще не уложились у меня в голове.
Впрочем, с уходом Локе атмосфера за столом заметно улучшилась. Присутствующие понемногу начали переговариваться, а там и подоспело очередное блюдо: протушенный, а затем обжаренный фазан — или какая-то дичь, очень на него похожая, а на гарнир — жаренная с пряностями картошка и какие-то желтые овощи размером с грецкий орех. На вкус они больше всего напоминали свежую лососину.
Я ел медленно, прислушиваясь к каждому слову. Дэвин рассказывал Титусу и Коннеру о новой лошади, которую он сейчас объезжал. Блэйзе рассказывала Пелле и Изадоре о скандале на кухне; в скандал были вовлечены повар-кондитер и две судомойки. Насколько я уразумел, она только что узнала подробности от белошвейки, а та услыхала обо всем от огородницы, ведающей пряными травами. Эйбер и Фреда беседовали о новых картах, которые Эйбер намеревался нарисовать. А Дворкин… то есть отец… смотрел на всех и улыбался, как великодушный правитель, которым ему так хотелось быть…
Обо мне старательно не говорили… и так же старательно не смотрели в мою сторону. И это ранило почти так же сильно, как и оскорбления.
Оберон слабак.
Оберон калека.
Оберон, обреченный на бессилие.
Но должен же существовать какой-то выход! Быть может, Дворкин — то есть папа — ошибся. Может, где-то внутри меня есть и правильный вариант Логруса, а он просто его не разглядел. Может…
Нет. Нечего терзаться несбыточными мечтаниями. Я заставил себя выбросить из головы всякие мысли о Логрусе. В конце концов, жил же я до сих пор, не зная ни о Логрусе, ни о даруемых им силах. Я всю жизнь полагался лишь на собственный ум да крепость рук. И не нужны мне все эти фокусы Дворкина, магические карты и заклинания. Мне подавайте добрый меч да хорошего коня. Когда слуги убрали грязные тарелки, но еще не успели подать следующее блюдо, отец откинулся на спинку стула и пристально взглянул на Дэвина.
— Как движется набор новых рекрутов? — спросил он.
В этом я кое-что смыслил, а потому подался вперед и с интересом уставился на Дэвина. Надеюсь, войсками Локе управляет лучше, чем налаживает отношения с родней.
— Лучше не бывает, — ответил Дэвин. Он коротко обрисовал положение дел, упоминая различные названия отрядов — типа «Орлов», «Медведей» или «Волков». Мне это все ничего не говорило. В отряде с равным успехом может быть и сотня челове