Рассмотренные нами циклоидные окраски личности и пикническое телосложение не являются характерными ни для самого Достоевского, ни для героев его романов. Точно так же мало они характерны и для всего рода Достоевских в целом. Более или менее заметно они дают себя знать лишь в двух-трех ветвях обследованного нами рода, а именно в потомстве двух младших сестер писателя – Веры Михайловны, по мужу Ивановой, и Александры Михайловны, по мужу Голеновской, а также отчасти в потомстве самого писателя.
В первой из этих ветвей циклоидные реакции выступают как в гипоманиакальной, так и в депрессивной формах, тесно переплетаясь с шизоидными и особенно с эпилептоидными компонентами. По-видимому, циклоидные компоненты привнесены в данном случае извне, со стороны Александра Павловича Иванова.
Еще более часты циклотимические компоненты (преимущественно гипоманиакальные) в ветви Голеновских. В данном случае родоначальница ветви, младшая сестра писателя, сама нечуждая циклотимических реакций, выходит замуж за еще более ясно выраженного циклотимика. Поскольку можно судить по фотографии, и телосложение Н. И. Голеновского приближается к пикническому (брахиморфному) типу, с чем вяжется и смерть его от апоплексии.
Кроме указанных двух ветвей отдельные указания на гипоманиакальные циклотимические реакции мы встречаем и в потомстве самого писателя. Так, например, дочь его Любовь пишет в своем «Альбоме признаний», что одной из главных черт ее характера является «веселость». Относительно внука писателя, Андрея, в материале, сообщенном нам его матерью, имеются указания на его «веселость и общительность», а также на развитое у него чувство юмора, выражающееся в рисовании карикатур. Однако все эти указания слишком отрывочны и неполны, чтобы на основании их можно было бы сколько-нибудь достоверно поставить диагноз циклотимической окраски личности, особенно по отношению к Л. Ф. и А. Ф. Достоевским. Нужно еще принять во внимание, что указания эти относятся в обоих случаях к людям очень молодым, когда веселость, как своего рода возрастной признак, может быть свойственна далеко не одним только циклотимикам [197] . Вообще, проявления веселости не есть какой-либо специфический признак, свойственный только циклоидам или циклотимикам. Скорее веселость характерна для всякого молодого здорового человека, за исключением разве ярко выраженных шизотимиков и депрессивных циклотимиков. Лишь сочетание веселости с целым рядом других признаков: общительностью, естественной тактичностью, юмором, реальной конкретной установкой по отношению к внешнему миру («синтонностью» – по терминологии Блейлера), наличием диатетической пропорции и т. п. дает возможность говорить о циклоидной окраске личности.
С бoльшими основаниями, чем дочь и внук писателя, может быть названа циклотимичкой его жена, Анна Григорьевна, со стороны которой и могли перейти к потомкам те или иные циклотимические компоненты. Анна Григорьевна, как она рисуется по ее дневнику, воспоминаниям и отзывам современников, кроме живого, по временам очень веселого характера, отличалась также наблюдательностью, юмором, реальными и трезвыми взглядами на жизнь, любовью к деятельности, большим практицизмом и т. п. чертами, придающими ее личности довольно заметную циклотимическую окраску с преобладанием гипоманиакального полюса. По всей вероятности, она унаследовала циклоидные черты от своего отца, которого она характеризует в неизданной части своих воспоминаний, как человека весьма веселого, «душу общества», балагура и шутника.
Рассмотренными примерами исчерпываются почти все замеченные мною проявления, вернее, намеки на проявления циклоидных характеров среди представителей рода Достоевских. Интересно, что во всех трех ветвях циклоидные варианты, по-видимому, оказываются привнесенными в род Достоевских извне – со стороны мужей и жен представителей этого рода.Если в циклоидных характерах мы имели дело с различными проявлениями «пропорции настроения» (веселье – печаль), то в основе шизоидной личности лежит душевная динамика между полюсами, с одной стороны, повышенной чувствительности, с другой – холодности, до тупости включительно. Первый из этих полюсов называется гиперестетическим, второй – анестетическим. Проявления каждого из них, как в отдельности, так и во взаимных сочетаниях, могут быть чрезвычайно разнообразны. Преимущественные гиперестетики чаще всего бывают люди застенчивые, любящие уединение среди природы или книг. Всякий жизненный толчок, всякая шероховатость, всякий укол самолюбию воспринимается ими с повышенной болезненностью. «Я тщеславен так, будто кожу с меня содрали, и мне уже от одного воздуха больно», – жалуется один из героев Достоевского («Записки из подполья»). Подобная «обнаженность нервов» побуждает шизоида искать такой среды, которая его всего менее бы ранила. Чаще всего это выражается в форме так называемой «моллюскообразной» реакции, когда человек стремится уйти в самого себя, забиться в свой угол, забаррикадироваться от внешнего мира всеми возможными средствами. Как рак-отшельник находит защиту в найденной пустой раковине, так же и гиперестетический шизоид стремится найти такую среду, которая могла бы его защитить от толчков и уколов внешней жизни. Чаще всего эту роль и выполняют для него природа и книги. Подобные типы нередки среди замкнутых кабинетных ученых, ушедших от реального мира в область своей специальности, причем эта специальность редко бывает связана с животрепещущими вопросами сегодняшнего дня. Чаще это отвлеченные философские или даже теологические вопросы или изучение далекого прошлого и т. п. На окружающих такие ученые могут производить впечатление странных и чудаковатых людей.
Нужно, впрочем, иметь в виду, что подобные же, я бы сказал «шизоидоморфные», реакции могут давать и лица других конституций. Это может происходить в тех случаях, когда слишком обостряются противоречия между данной личностью и окружающем средой, вследствие чего человек, и не отличающийся повышенной чувствительностью и ранимостью, может все же дать молюскообразную реакцию. Особенно учащаются такие случаи после сильных социальных переворотов.
Необходимо еще добавить, что среди индивидуалистов и отшельников мы найдем далеко не одних только гиперестетиков. Гиперестезия часто дает лишь первоначальный импульс к уединению среди природы, книг или в тиши научных лабораторий и кабинетов. В дальнейшем же у шизоида происходит или постепенное, или протекающее в форме резких сдвигов надвигание анестетического полюса, выражающееся в остывании, очерствении и даже отупении его психической чувствительности. Происходит как бы перерождение и отмирание всей эмоциональной сферы. «Душа точно покрывается пеплом» – говорят иногда в таких случаях.
Вообще, нужно иметь в виду, что в отличие от психической динамики циклоида, выражающейся в волнообразно чередующихся сменах гипоманиакальных и депрессивных состояний, жизненная кривая шизоида в тех случаях, когда мы имеем дело с ясно выраженной психопатией, протекает в одном направлении – от гиперестезии в молодости к анестезии в более поздних возрастах.
Подобно гиперестетикам и анестетики, во всех степенях этой окраски, также отличаются необщительностью и замкнутостью, способными доходить до степени своего рода одичания. Однако характер необщительности анестетика несколько иного свойства. Если у гиперестетика контакт с окружающими затруднен вследствие «обнаженности» его нервов, делающей болезненным всякое соприкосновение с внешним миром, необщительность анестетика может происходить просто из его внутренней пустоты – ему нечего сказать, нечем поделиться с окружающими. В крайнем проявлении этого полюса мы имеем патологические формы шизофренического процесса, когда больной по своей тупости и глупости спускается ниже животного. В промежуточных случаях мы имеем нежное чувствительное ядро и богатую психическую жизнь, но скрытые от окружающих как бы толстой коркой внешней нечувствительности. Вся психическая жизнь таких людей «в футлярах» протекает скрыто от окружающих, где-то в глубинах их психики. Нужно сказать, что в жизни мы обычно имеем дело именно с такими промежуточными формами. Упомянутые выше крайние варианты шизоидных характеров являются, в своем чистом виде, лишь абстракциями, если и встречающимися в жизни, то лишь в виде редкого исключения. В действительности же в шизоидной личности, как правило, присутствуют налицо оба плюса – как повышенной, так и пониженной чувствительности. Таким образом, если про циклоидов нельзя сказать ни то, что они веселы, ни то, что они печальны, так как они, по существу, являются весело-печальными, в той же мере и шизоиды являются ни чувствительными, ни холодными (тупыми), а одновременно холодно-чувствительными.
Всю гамму переходов шизоидных окрасок характера от гиперестетического полюса к анестетическому Кречмер рисует следующим образом: «От мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозможных оттенках идут к холодному и тупому полюсу, причем элемент «тверд, как лед» (или «туп, как кожа») все больше и больше расширяется, а «полон чувств до сентиментальности» постоянно идет на убыль. Но и среди половины нашего материала с бедностью аффекта мы находим, если только ближе знакомимся лично с такими шизоидами, за застывшим, лишенным аффекта покрывалом, довольно часто в глубине души нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной сентиментальностью». С другой стороны, у нежнейших представителей мимозоподобной группы мы ощущаем легкий, незаметный налет аристократической холодности и неприступности, аутистическое сужение сферы чувствований ограниченным кругом избранных людей и вещей. «Между мной и людьми завеса из стекла», – сказал мне недавно такой шизоид с неподражаемой четкостью.
По интенсивности шизоидных реакций Кречмер выделяет нормальных шизотимиков, пограничных шизоидов и душевнобольных шизофреников.
В последнее время этот чисто количественный подход Кречмера к переходам от нормы к патологии встретил ряд весьма веских возражений. По мнению Бумке, «никак нельзя себе представить органическое заболевание, которое, постепенно утончаясь, разбавляясь, в конце концов приводило бы к нормальному темпераменту». Подобного же рода возражения были выдвинуты Эвальдом, Бостремом, Шнейдером и рядом других авторов [198] . Несомненно, между характером преморбидной личности и патологическим процессом имеется не только количественное, но и качественное различие. Особенно дает себя знать эта грань, за которой начинается патологический процесс, в том оставшемся вне сферы внимания Кречмера характере, которому