resp. патогенез соответствующих нормальных и патологических признаков. Современная же генетика обладает техническими возможностями для решения подобного рода проблем.
Но само собой разумеется, наибольший интерес с точки зрения практической медицины представляет вопрос о том, что может дать генетика для профилактики и терапии . По этому вопросу мы, к сожалению, еще не можем на сегодняшний день похвастать какими-либо солидными достижениями. Но и здесь намечаются, даже оставляя пока в стороне мероприятия евгенического порядка, кое-какие перспективы. Эти перспективы можно, мне кажется, легко разбить на три категории. Сюда относится, во-первых, одно обстоятельство, вытекающее из вышеуказанной возможности и которую доставляет генетика в деле дифференциации болезней. Ведь a priori как будто не может вызывать сомнения то обстоятельство, что если две болезни различны по своей биологической природе, то мыслима и различная терапия их. Приходится, однако, констатировать, что эта возможность является до сих пор, за исключением отдельных случаев, далеко еще не реализованной и требует поэтому к себе пристального внимания со стороны врачей-генетиков.
Другая перспектива для профилактики и терапии открывается недавно доказанной вышеупомянутой возможностью констатировать, пользуясь методами генетики, зачаточные формы болезней. Совершенно ясно, что чем больше мы эти последние узнаем и чем более изученными явятся те моменты, которые эти зачаточные формы переводят во вполне развитые болезни, тем более эти факты могут быть использованы для указанных практических целей. В этом направлении работы лишь только что начались, и их необходимо всячески форсировать.
Третья возможность использования генетики в целях терапевтических открывается экспериментами на однояйцевых близнецах (воздействие на одного из партнеров и оставление второго в качестве контроля). Не буду на эту тему долго распространяться, поскольку в печати уже находятся соответствующие работы. Скажу лишь, что уже первые опыты в этом направлении дали чрезвычайно ободряющие результаты, особенно по линии изучения длительности получаемого положительного терапевтического эффекта. Опыты подобного рода следует рекомендовать ставить larga manu, – тем более что они в смысле своей постановки поразительно просты.
Таков далеко не полный перечень медицинских проблем, участие в разрешении которых может принимать (и в значительном большинстве случаев, хотя и в слабой степени, принимает) генетика. При их постановке и решении необходимо помнить о двух моментах. Первый касается той пропасти, которая лежит между нами и буржуазной генетикой в отношении проблемы «наследственность и среда» (а ведь все вышеизложенное относится именно к этой проблеме). Эта пропасть касается, по крайней мере, четырех существенных групп вопросов. Сюда относятся:
1. Вопросы психических черт вообще и одаренности в особенности. Здесь речь идет о том мнении, которое превалирует в буржуазной науке и которое заключается в том, что цветные народы являются менее одаренными в сравнении с белой расой (а в представлении современных германских фашистов все вообще народы, не принадлежащие к северной расе, уступают в этом отношении последней). То же относится к пролетариату в сравнении с буржуазией. Излюбленным методом доказательства этого положения является преувеличение роли наследственности в развитии интеллекта и игнорирование различий социальной среды, в которой живут сравниваемые группы населения. Это, пожалуй, самое отвратительное из всех имеющихся извращений генетики.
2. Вопросы патологии . В буржуазной антропогенетике нередко имеет место тенденция приписывать слишком большую роль наследственной обусловленности болезней и преуменьшать роль среды в их возникновении. Классовая природа этой тенденции заключается в том, что она призвана отвлечь внимание трудящихся от тех социальных факторов (эксплоатация, нищета народных масс и т. п.), которые приводят к массовой заболеваемости и смертности населения.
Говоря об этих двух извращениях генетики, необходимо особенно подчеркнуть то обстоятельство, что при постановке соответствующих исследований, долженствующих эти утверждения доказать, упускается, между прочим, из вида то совершенно элементарное с точки зрения теоретической генетики положение, что, как выше указывалось, соотносительная роль наследственности и среды конкретна в том смысле, что для разных популяций, в разных условиях их существования роль наследственности и среды в изменчивости какого-либо признака остается не одной и той же, а существенно меняется. Неучет этого обстоятельства может привести (и на практике нередко приводит) к грубым искажениям действительности. И следует подчеркнуть, что не случайно именно на долю советской антропогенетики впервые выпала задача разработки этой стороны дела.
3. Вопросы идеологии и содержания сознания вообще. Один из коренных пороков буржуазной антропогенетики заключается в том, что идеология также трактуется как биологичеекая resp фенотипическая черта, причем ищут (и «находят») роль генотипа в ее формировании. Следует отметить, что это извращение науки свойственно не только заведомым реакционерам: нельзя обойти молчанием тот факт, что даже сравнительно близкие нам ученые склонны иногда к подобного рода утверждениям. Нам нужно отчетливо подчеркнуть, что идеология (политические убеждения, философские воззрения и т. п.) целиком и полностью социально обусловлена, что она ни в какой степени не связана с наследственностью и что выводы о роли последней основаны на грубых ошибках в постановке соответствующих исследований.
4. Вопросы развития человеческого общества. Здесь пропасть между нами и буржуазной генетикой заключается в том, что последняя отводит естественному отбору решающую роль в развитии человеческого общества. Это делается для объяснения и того, почему нации империалистические господствуют над колониями, и того, почему буржуазия господствует над трудящимися: в том и в другом случае естественный отбор и выживание наиболее приспособленных явились-де причиной продвижения одних и закабаления других. Не следует, впрочем, думать, что буржуазные ученые всегда последовательны в этом своем утверждении: когда, например, нужно доказывать необходимость стерилизации неполноценных и тому подобные мероприятий, тогда естественный отбор куда-то исчезает и появляются жалобы на то, что именно его отсутствие заставляет к этим мероприятиям прибегать. Исходя из этой же логики, Конклин в 1932 году приветствовал американскую безработицу и связанный с ней голод и т. п., долженствующие, по его мнению, очистить нацию от неполноценных элементов.
Такова в кратких словах суть той пропасти, которая отделяет нас от буржуазной генетики в вопросах наследственности и среды. Ясно совершенно, что необходимым условием для развития советской антропогенетики является беспощадное разоблачение всех вышеизложенных теорий, поскольку хотя бы даже та или иная примесь таковых не может не являться тормозом в деле действительного движения вперед.
Второй момент, о котором следует помнить при постановке у нас антропогенетических исследований, касается вопроса о научном уровне тех многочисленных антропогенетических работ, которые лишены вышеуказанных классовых извращений науки. Необходимо подчеркнуть, что уровень этих работ далеко не надлежащий, что несмотря на то что литература по медицинской генетике колоссальна по своему объему и из года в год все больше растет, тем не менее исследований, сделанных на должной научной высоте, сравнительно еще очень мало. И это вполне понятно: слишком новыми и слишком трудно усвояемыми являются для врачей, не получивших соответствующей подготовки на университетской скамье, принципы современной генетики, слишком сложен математический аппарат, необходимый для оформления подобного рода работ, а с другой стороны, – слишком интересными и захватывающими являются для клинициста те возможности, которые получаются даже при элементарном применении генетики и которые, хотя и не соответствуют полностью требованиям современной науки, тем не менее дают ответы на ряд волнующих его вопросов. Наряду с некоторым положительным значением подобного рода работ, мы должны, имея в виду вышесказанное, отчетливо видеть перед собою другую опасность, стоящую перед советской антропогенетикой, – опасность, заключающуюся в том, что врачи, усвоив (и то поверхностно) лишь самые элементарные положения современной генетики, начнут некритически пользоваться последней в своих специальных областях. Ложные выводы при этом неизбежны. Подобного рода явления уже теперь не редки.
Из сказанного отчетливо вытекает, что лишь в тесной увязке высших достижений теоретической генетики с практикой медицинской, психологической и педагогической науки мыслимо действительное плодотворное движение вперед, такое движение, которое одно лишь к лицу Советской науке. Совершенно ясно, что врачу-клиницисту без помощи теоретика-генетика такая задача в значительной части случаев не по плечу и что лишь в объединении усилий обоих лежит залог успеха. Некоторые линии этого объединения вырисовываются уже и в настоящее время.
Возьмем, к примеру, вышеупомянутую проблему сцепления и кроссинговера, resp. топографической карты хромосом человека. Сама по себе эта проблема является теоретической, представляющей интерес постольку, поскольку чем больше объектов включено в подобного рода исследования, тем солиднее и богаче становится фундамент современной общей генетики. Клиницист же в этой задаче как в таковой непосредственно не заинтересован. Но вспомним про указанную выше проблему дифференциации болезней, производимую методами генетическими. В этой проблеме врач уже кровно заинтересован, поскольку решение ее обогащает его сведения по линии патогенеза, прогноза, а в будущем, быть может, и терапии.
Каковы, однако, методы решения этой последней проблемы на сегодняшний день? В тех случаях, когда в пределах «одной нозологической единицы» имеются более или менее ясные клинические, патологоанатомические или биохимические различия, дифференциацию эту можно делать, пытаясь, например, установить, имеют ли две какие-либо формы этой болезни одинаковый тип наследования или различный или же наблюдая картину заболевания у разных членов семьи и следя за тем, встречаются ли в одной семье обе формы или же наличие одной гарантирует от присутствия другой (вернее – от присутствия с частотой, превосходящей таковую в популяции). Работы подобного рода очень ценны, но можно ли сказать, что они исчерпывают эту проблему на современном уровне науки? На этот вопрос можно смело ответить отрицательно, поскольку определенно известно, что два ничего общего между собой не имеющих гена могут образовывать признаки, фенотипически,