— Вот, скажи мне, реки из чего начинаются?
— Из родников, — осторожно отвечал Афанасий, боясь какого-либо подвоха.
— Правильно, — одобрял его ответ Володя. — Но коль из родников, так и надо искать эти родники, пробивать скважины.
— И что же из этого получится?
— Вначале, наверное, ручеек, — уже не мог остановиться Володя, — а потом, глядишь, и река, если только всю воду направить в одно русло. Надо будет спросить у Николая Афанасьевича.
— Спроси, — пожимал плечами Афанасий, не зная, что и ответить Володе на этот его замысел.
Со стороны послушать, складно у него все получается, просто. Но ученые люди об этом, наверное, не раз думали, подсчитывали — и вот не реки строят, а моря. Может, с реками хлопот побольше: добудешь воду, а она возьмет да и потечет не в ту сторону, куда бы хотелось. Что тогда делать? Хотя это, скорее всего, не проблема. В газетах вон пишут, реки теперь вспять поворачивать научились: текли на север, потекут на юг, чтоб не было там пустынь. Афанасий, правда, на это по-своему, по-стариковски смотрит. Коль природой задуманы пустыни, то, наверное, они зачем-то нужны. Например, для равновесия какого-либо. И надо бы с ними поосторожней, повнимательней. А то, глядишь, в одном месте превратим пустыни в сады, а в другом — сады превратятся в пустыни. Но, может, Афанасий и не прав, может, чего и недопонимает по своей неграмотности. Тут уж действительно надо спрашивать у Николая…
А осень меж тем опять клонилась потихоньку к зиме. Не успел Афанасий оглянуться, не успел как следует поспорить с Володей насчет родников и рек, а ноябрь — вот он уже: моросит дождями, засыпает землю почерневшими тополиными листьями, грозится первыми морозами.
Афанасий, жалея Горбунка, примерялся к непогоде, не ехал с утра в леса, ждал, когда хоть ненадолго выглянет солнышко. А чтоб время зря не пропадало, он шел в сарай, доставал столярные инструменты и начинал что-либо мастерить по заказу Екатерины Матвеевны. Хорошо просушенные сосновые доски строгались легко, тонкая, похожая на папиросную бумагу стружка вилась себе и вилась из-под рубанка, настраивая Афанасия на спокойные мысли. Никто здесь в мастерской ему особенно не мешал. Даже Екатерина Матвеевна и та заходила редко, чтоб не отвлекать его от дела. Наслаждаясь работой, Афанасий мастерил кухонный шкафчик взамен старого, совсем износившегося. Денька через два-три он рассчитывал его закончить. Оставалась уже самая малость: навесить дверцы да привинтить ручки. Но совсем неожиданно работа застопорилась — и, надо сказать, надолго…
Рано поутру, когда Афанасий только разложил инструменты, в мастерскую вдруг забежала Надежда и, толком не поздоровавшись, начала звать его к себе:
— Дядя Афанасий, пошли скорее к нам, мать просила!
— А что случилось? — оторвался тот на минуту от рубанка.
— Погреб у нас залило, а Володя на работе.
Афанасий отряхнул с фуфайки опилки и без долгих разговоров пошел вслед за Надеждой. Сколько он помнит, в Старых Озерах такого не было, чтоб заливало погреба. Село все-таки стоит на бугорке, грунтовые воды далеко, до них просто так не доберешься, колодцы все в Старых Озерах глубокие, десятиметровые. Но коль вода у Володи в погребе, то, значит, с этими грунтовыми водами что-то случилось. Может, дожди повлияли, хотя не такие уж они и затяжные, солнышко нет-нет да и выглянет. В иные годы дожди и пообильнее выпадали, а никто не жаловался на воду в погребах.
Пока Афанасий шел, торопился вслед за Надеждой, та успела все выложить ему про воду:
— Мать послала меня утром за картошкой, а я смотрю, она плавает.
— Так уж и плавает! — попробовал Афанасий повернуть все на шутку, но сам он уже чувствовал, что дело тут нешуточное, серьезное.
Картошку, конечно, они перенесут куда-нибудь в дом, в сухое место, воду вычерпают. А что дальше?! Вода эта не дождевая, не талая, а подземная. Она сама по себе из-под земли пришла, сама по себе и уйти должна бы. Ну, а если не уйдет, тогда как?! Тогда придется Володе распрощаться с погребом, тут уж ничего не поделаешь, воду эту подземную не победишь.
Володина мать, все лето тяжело и опасно болевшая у старшей дочери в городе и лишь недавно вернувшаяся в Старые Озера, встретила Афанасия возле погреба с корзиною в руках.
— Сроду такого не было, чтоб в погребе вода, — принялась она жаловаться Афанасию.
— Не было, а теперь вот есть, — опять вроде бы с шуткою ответил тот, а сам между тем осматривал погреб, прикидывал в уме, как лучше вытаскивать картошку, которая действительно плавала.
— Неси, резиновые сапоги! — приказал он Надежде.
Та поспешно кинулась в дом и через минуту поставила перед Афанасием Володины рыбацкие сапоги с высокими отворотами. Афанасий тут же возле погреба переобулся и, захватив корзину, начал спускаться по скользким, мокрым ступенькам.
Вода была студеной, и даже сквозь резину обжигала ноги, но Афанасий вскоре притерпелся. Приладив корзину на широкую полку возле стены, где стояли всякие банки и кувшины, Афанасий принялся выбирать картошку, уже кое-где начавшую подгнивать.
— Ну, что там?! — крикнула ему со двора Анна Митрофановна.
— Да что, — ответил Афанасий, — перебирать надо, сушить!
— Вот горе-то! Ее и сушить негде, Володька ведь подполье засыпал.
— Пока заносите в дом, — командовал дальше Афанасий, — а там видно будет.
— А как же Петька? — встревожилась Надежда. — Застудится ведь.
— Ничего, доченька, — стала утешать ее Анна Митрофановна, — мы его в вашу комнату перенесем, натопим пожарче, и, даст бог, все обойдется.
Надежда вздохнула, поправила выбившийся из-под фуфайки платок и подхватила первую корзину.
Анна Митрофановна тоже потянулась было к корзине, чтоб помочь Надежде, но та строго отстранила ее:
— Вы за Петькой смотрите, а мы с дядей Афанасием сами справимся.
— И то правда, — безропотно согласилась с ней Анна Митрофановна, должно быть чувствуя, что с ее здоровьем такую работу не осилить. Она подобрала в фартук две-три картошки, оброненные Надеждой, и пошла к Петьке.
Афанасий оглядел теперь погреб повнимательней. Кроме картошки, в нем хранилась еще свекла, морковь, стояли банки с соленьями: огурцами, помидорами, капустой и, конечно же, с грибами. Володя и Надежда хозяева хоть и молодые, а запасливые, расчетливые, вон сколько всего на зиму заготовили. Только как теперь все эти запасы в таком погребе хранить?! Если вода не отступит, то бочки придется, наверное, тоже выносить, иначе они тут сгниют вместе с огурцами-помидорами.
Руки у Афанасия от холодной воды одеревенели, не слушались. Надежда давно уже стояла возле двери, а он никак не мог набрать очередную корзину. Но потом все наладилось: Афанасий хорошенько растер руки друг о дружку, и они размялись, ожили, все больше наливаясь упругим рабочим теплом. Афанасий повеселел, дело у него заспорилось. Надежда теперь даже не успевала относить корзины. Но вскоре минутное это веселье у Афанасия прошло. Чем дальше он пробирался к земляному залитому водой полу, тем чаще попадалась ему гнилая картошка. Чтоб не расстраивать Надежду, он помалкивал, а у самого душа болела. Сколько работы, сколько труда вложено в каждую эту картофелину от весенней пахоты до осенней уборки! Садили ее, окучивали, спасали по-соседски целой бригадой от колорадского жука, потом, не торопясь, под лопату выкапывали кустик за кустиком, перебирали, носили в погреб. И что ж теперь — гниет она ни за что ни про что, неизвестно по чьей вине… А Надежда все жаловалась, все корила себя за допущенную оплошность:
— И как это мы раньше недосмотрели?! Ведь в погреб через день ходили!
— А как тут досмотришь, — утешал ее Афанасий. — Сверху картошка небось сухая была?
— Вроде бы сухая. А у вас как, не смотрели?
— Пока не смотрел, — ответил Афанасий, скрывая от Надежды тревогу за свой погреб.
Все подворье у Афанасия: и дом, и сарай с поветью, и погреб — стояло хоть и неподалеку от моря, но на высоком месте — на горе, как говорили в Старых Озерах. Воды в погребе вроде бы не должно быть, но проверить, конечно, надо. Теперь всего можно ожидать…
К вечеру на подмогу Афанасию и Надежде подоспел Володя. Он сразу спустился в погреб, по-хозяйски осмотрел его, потрогал кирпичные неоштукатуренные стенки, из которых кое-где просачивалась вода, и принял решение, особенно как будто и не расстраиваясь:
— Завтра приеду с ребятами, воду откачаем, а потом пол зацементирую — и можно картошку заносить назад!
— Подождал бы до лета, — сказал Афанасий.
— Почему?
— Если это воды грунтовые, то поднимут они твой цемент в два счета.
— Не поднимут, — настраивал себя по-боевому Володя. — Что ты, дядь Афанасий, всего боишься?!
— Да я не боюсь, — ответил Афанасий, но дальше спорить с Володей не стал.
Может, Володя и прав. Утрамбует он хорошенько пол щебенкой, зальет цементом в ладонь, и никакая вода не просочится, будь она хоть грунтовой, хоть дождевой…
Выбравшись из погреба, Володя потребовал у Надежды мешок, тут же опрокинул в него три корзины картошки и, ловко подхватив на плечо, понес в дом.
— Вот неугомонный, — улыбнулась ему вслед Надежда.
Афанасию понравились эти ее ласковые женские слова, сказанные вроде с упреком, но на самом деле с одобрением и любовью. Екатерина Матвеевна, помнится, в молодые годы тоже не раз так вот выговаривала Афанасию, если он задерживался где-либо в лугах до ночи. Теперь, понятно, у них разговоры другие, стариковские, но вспомнить есть что…
А Володя уже бежал с пустым мешком назад, смеялся, шумел, покрикивая на Надежду и Афанасия:
— Что вы тут все шушукаетесь, а?!
— Тебя обсуждаем, — не осталась в долгу Надежда.
— Ах, так! — напустил на себя суровость Володя. — Кто тут хозяин?!
— Ты, ты, — загородилась от него руками Надежда. Потом стала расправлять мешок, чтоб Володе удобней было высыпать туда картошку.
Словом, работа теперь вроде бы даже перестала у них походить на работу, а беда на беду. Так, небольшое огорчение, о котором и говорить много не стоит…