из-за кустов…
Но ее пока не было, и Демьян, дымя папироской, все шагал и шагал по мокрому утреннему лугу.
Над далеким Кучиновским лесом стало всходить солнце. Оно вначале осветило Займищанский пологий берег, шиферные и соломенные крыши, над которыми то там, то здесь уже вились ранние белесо-пепельные дымки, а потом перебралось через речку и узенькой ровной дорожкой упало к Демьяновым ногам. Демьян вступил на эту дорожку и пошел по ней, совсем уже уверенный, что Зорька вот-вот найдется.
И вдруг он остановился, замер: на том берегу возле Сергеевой хаты вначале чуть слышно, а потом все громче и все жалобнее заплакала, запричитала Наташа.
Демьян бросился к лодке, начал грести, налегая сколько было силы на весло, и все время утешал, успокаивал себя: нет, не может быть! Ведь и по рюмочке они с Сергеем выпили, и поговорили. А что Наташа плачет, так мало ли чего…
Он причалил к берегу, бросил в лодку весло и вдруг опять застыл, теперь уже окончательно поверив, что с Сергеем что-то все же не так. Возле клуба дед Савостей начал звонить в рельс.
Лет двадцать тому назад, когда закрыли у них в Займище церковь, мужики повесили его на клене, и теперь, если кто-либо умирал, дед Савостей по старой привычке звонил, оповещал об этом все село.
Минут пять Демьян постоял возле лодки, вслушиваясь в этот тревожно-печальный перезвон, словно хотел различить в нем хоть один какой-либо обнадеживающий звук. Но такого звука не было да и не могло, конечно, быть. Коль умер человек, так тут, надейся не надейся, а из гроба его не поднимешь…
Демьян подтянул на берег лодку и огородами заторопился домой: надо переодеться, забрать Анюту да скорее к Наташе. Одной ей с похоронами не справиться.
В хату Демьян вошел тихо, стараясь не скрипеть дверью, не стучать промокшими сапогами. Анюта, увидев его, заплакала, зарыдала.
— Будет тебе, будет, — тронул он ее за плечо.
— Да как же будет, Дема! — никак не хотела она успокаиваться. — Ведь никто не ожидал.
— Ну что поделаешь, Аня. Собирайся, а то неудобно — люди уже идут.
— Куда идут? — как-то тяжело, непонимающе посмотрела на него Анюта.
— Как куда? К Сергею. Слышишь, звонят…
Несколько мгновений Анюта смотрела на него все так же тяжело и растерянно. Казалось, она только сейчас услышала похоронный, скликающий на беду людей звон. А потом упала головой на стол и зарыдала…
А дед Савостей возле клуба, не уставая, все бил и бил молотком в потемневший от зимних стуж и весенних проливных дождей обрубок рельса…
Арина — мать солдатская
Почти с самой войны собиралась Арина в эту поездку. Но все откладывала, медлила. Думала, может, хоть один еще объявится. Не верилось Арине, что все трое могли погибнуть. Особенно надеялась она на самого меньшего, Илюшу. Даже в церковной грамотке писала его не за упокой, а за здравие. Илюша ведь не погиб, а пропал без вести. Уже в сорок шестом году пришла на него синенькая бумажка, которую Арина чаще других носила к Борисихе. Та, надев очки с тоненькими пружинчатыми дужками, читала, рассказывая Арине, что написано печатными, а что самописными буквами:
Вот на этот прочерк в графе «Похоронен с отданием воинских почестей» больше всего и надеялась Арина. Раз не похоронен, значит, может быть, еще и жив. Да и на картах у Борисихи выходило, что вернется Илюша.
Но теперь ждать больше некуда. Чувствует Арина, что нынешняя весна у нее последняя. Вот и решила она съездить хоть к старшим, посмотреть, где лежат, где погибли. В извещениях на них обозначено, где кто похоронен. Тихон в селе Царичанка на берегу Днепра, а Митя в городе Вена.
Еще с вечера Арина собрала кошелку. Положила туда немного хлеба, сала, чистую хусточку. Потом достала из сундука сверток с извещениями и письмами от сыновей. Долго раздумывала, брать ли все это с собой или нет — вдруг затеряется где-нибудь в дороге. Но все-таки решила взять, завернула вместе с деньгами в носовой платок и заколола в кармане булавкой.
Деньги для этой поездки Арина начала собирать тоже очень давно, каждый месяц откладывая понемногу от пенсии. Может быть, и хватит. Правда, пенсию ей платят небольшую, солдатскую.
О своей поездке Арина до самого последнего дня никому не говорила. Боялась, вдруг начнут отговаривать, а она возьмет и согласится.
Но теперь бояться нечего. Все у Арины собрано. Остается только занести Борисихе ключ, попросить, чтоб приглядела за курами. Другого хозяйства у Арины нет.
Арина задернула занавесками окна, поправила постель, потом присела на стуле. Посидела минуты две, оглядывая все в хате, как будто прощалась навсегда и с печью, и с ухватами, и с иконой. На душе было неспокойно. За всю свою жизнь Арина всего лишь один раз ездила с покойным Демьяном в Орел. Так это ведь совсем рядом. Да и с Демьяном было но страшно — он дорогу хорошо знал и с железнодорожниками умел ладить. А теперь придется все самой. Ну да ничего, свет не без добрых людей.
Арина завязала платком через плечо кошелку и пошла из хаты, все время думая, как лучше рассказать Борисихе о своей поездке, чтоб та не отговаривала, не останавливала.
Борисиха как раз сеяла в палисаднике цветы. Завидев Арину, еще издали спросила:
— До города?
«До города», хотела ответить Арина, но вовремя спохватилась. Все равно ведь придется обо всем рассказать, отдавать ключи.
— К сыновьям я… — призналась она.
Борисиха ничего не ответила, присела на завалинке и вдруг заплакала, вытирая фартуком глаза.
— Ну чего ты? — стала ее успокаивать Арина. — Чего ты?
— Да так, своего вспомнила.
У Борисихи тоже погиб на фронте сын. Ровесник Тихона. Но кроме него у Борисихи еще две дочери. Одна живет в городе, а другая здесь. Борисиха уже правнуков нянчит.
— Так ты посмотри за хатой, — попросила ее Арина.
— Посмотрю.
Арина отдала Борисихе ключ, попрощалась, Но та вдруг остановила ее, сунула в руки сверток с семенами:
— На вот, может, на могиле посеешь…
Теперь заплакала Арина. Найдет ли она еще эту могилу? Но, может, найдет, раз указано, где похоронен. Попросит у кого-нибудь лопату, грабли, вскопает землю и посеет сразу все цветы. Пусть растут… А может, они там уже и посеяны. Теперь везде о погибших помнят.
Арина еще раз попрощалась с Борисихой и пошла, время от времени оглядываясь назад. Борисиха стояла, опершись на штакетник, маленькая, сгорбленная. Кто его знает, может, и свидеться уже не придется. Здоровье у Борисихи слабое. Да и у Арины тоже. Ревматизм. Иной раз ухваты в руки нельзя взять — не держат. А бывало, по пятнадцать коров доила, когда еще дояркой работала. От этого и ревматизм.
Борисиха тоже на своем веку всякой работы переделала, дай бог каждому. И звеньевой была, и птичницей, и свинаркой. Правда, бросила все это немного пораньше, как только дочери замуж повыходили. За внуками надо было кому-то смотреть.
Арина по-доброму завидует Борисихе. Были бы у нее сейчас внуки, все как-то по-другому складывалось бы. То к одному бы пошла, то к другому… И везде свои.
Но что теперь поделаешь?! Ребята жениться не успели. Илюше-то, правда, еще рано было. А вот Тихон и Митя могли бы и жениться.
Демьян даже заговаривал с ними об этом несколько раз. Но они все отшучивались:
— Успеется еще, отец!
К учебе тянулись. Тиша в агрономы хотел, а Митя на учителя собирался ехать.
У Тиши хоть невеста была. Дочь Борисихи. Может, и породнились бы. Правда, об этом они с Борисихой теперь не говорят. Дочь с мужем хорошо живет. Борисиху зять жалеет. Чего мечтать о пустом?!
Про Митю ничего Арина не знает. Он скрытный был, стеснительный. А вот Илюша привез бы себе из армии. В последнем письме обмолвился, даже фамилию назвал, Нагибина Мария.
Письма все Арина сохранила. Нет-нет да и попросит Борисиху прочитать.
От Тиши было всего одно письмо на сереньком листочке с печатным рисунком и стишком. На рисунке изображен солдат с гранатою в руках и стоит подпись: «Немецкому танку здесь не пройти!» Потом пропечатаны стишки:
Победа над лютым врагом близка!
Чтоб светлые дни настали,
Вперед! — говорит нам родная страна,
Вперед! — приказал нам Сталин.
А дальше уже начинается само письмо:
«Здравствуй, дорогая мама!
Только что узнал, что вас освободили, и вот пишу.
Уже прошло два с половиной года, как мы расстались. Я с начала войны воевал под Москвой, потом под Сталинградом. Был ранен в голову, но не тяжело. Пролежал два месяца в госпитале и сейчас снова уже на фронте. Бьем проклятого врага. Близится тот час, когда мы расплатимся с ним за все.
Я пока живу хорошо. Только очень скучаю по вас. Но ничего не сделаешь, надо поскорее изгонять врага.
Мама, напишите, что у вас произошло за эти два года? Кто остался жив, кто погиб? Известно ли что о Мите и Илье? Я от них не получил ни одного письма. Мама, я посылаю вам немного денег, 250 р. и еще буду высылать, сколько смогу. Мне здесь деньги не нужны. На этом кончаю. Оставайтесь живы, здоровы. Я скоро иду в бой. Когда вернусь, напишу еще.
25 сентября 1943 г.
Полевая почта 81001
После этого в письме стоит еще небольшая приписка, всего в две строчки:
«Если моей матери нет в живых, то пусть мне ответит первый, кто прочитает это письмо».
Но Арина сама ответила. Попросила Борисиху написать поподробней и поразборчивей. Письмо получилось длинное, на три странички. Арина описала Тихону, как вслед за ним ушли на войну Митя и Илюша, как потом появились немцы и как было страшно при них жить. И еще много про хозяйство, про соседей, про Тишиных товарищей, на которых уже пришли извещения.
Письмо Арина сама отнесла в город, побоявшись доверить почтарке. Стала ждать ответа. Но вместо него вначале пришло извещение о Тихоновой смерти, а потом двести пятьдесят рублей денег.