Зверь ушел, и фазаны успокоились. Карацупа уже собирался повернуть назад, как в долине снова послышался шум фазанов. На этот раз они не кричали, а взлетали без крика.
«Идет человек!» — решил следопыт. Он мысленно провел прямую линию к месту, где взлетали фазаны — получилась четкая и ровная линия. Она вела от границы в долину.
Как бы в подтверждение его догадки в тишине послышался треск, гул и шорох осыпающихся камней. Дикие козы промчались над рекой, метнулись к скалам, и дробный стук их копыт покатился по каменным распадкам.
Следопыт знал: козы пугаются так только человека.
— Вперед, Ингус! — Карацупа побежал на тревожные звуки.
Он забыл про змей, про опасности, подстерегавшие его на каждом шагу, и думал только об одном: идет нарушитель! Тот уже миновал реку, пробирается через кусты. Нужно догнать его, остановить, взять!
Расстояние, отделявшее пограничника от врага, постепенно сокращалось: следопыт бегал отлично. Но вот он перепрыгнул через яму и споткнулся. В этот миг в уши ударил душераздирающий вопль. Послышался треск, что-то рухнуло в воду, и рядом в предсмертных муках закричал человек. «Скорей!» — крикнул Никита Ингусу и побежал что есть силы. Затем прыгнул с обрыва к реке. Сухо прозвучал где-то вблизи выстрел. Кто-то вскрикнул, но это уже кричал другой человек. Вслед за выстрелом над рекой покатился злой, торжествующий смех. Карацупа выхватил фонарь и направил его луч туда, где слышался шум. На гальке в судорогах корчился человек. Его волосы растрепались, глаза налились кровью. Перепачканные в грязи руки тянулись к Карацупе.
— Скорей… На заставу! — кричал он. — Я хочу жить!.. Меня ужалила змея… Врачей! Все скажу… как лечить… Он пускал шары… пугал… бросил меня… ушел… Скорей!..
Карацупа осветил камни и увидел рядом с корчащимся в судорогах человеком… труп. Следопыт обыскал его, забрал оружие, приказал Ингусу охранять и крикнул задержанному:
— Бегом!
Врага нужно было спасать.
Оба побежали по тропе. Но вскоре нарушитель упал. Карацупа связал ему руки, подхватил на плечи и понес.
— Скорей! — слышал он шепот. — Я все скажу… Я хочу жить!.. Южный питомник… Мы проводили опыты…
Карацупа остановился: нести больного было далеко, силы его оставляли, а смерть не задержится с приходом. Следопыт вытащил из кобуры ракетницу. В небо плеснула и рассыпалась тревожная красная звездочка. На ее зов примчались на взмыленных конях поднятые по тревоге пограничники.
— Скорей! Аллюр три креста!.. — кричал Карацупа.
Он перекинул больного через седло, вскочил на коня и помчался на заставу.
…Врага, павшего жертвой своего собственного злого умысла, удалось вовремя доставить на заставу, а затем в комендатуру. Задержанный раскрыл секрет излечения от змеиного яда и остался в живых. Прийдя в себя, он рассказал, что вражеская разведка создала по ту сторону границы питомник для разведения особой породы змей, которых начали забрасывать на советскую землю: пугать пограничников, наводить среди них панику. Но первая же попытка воспользоваться «змеиной атакой» и переправить через границу лазутчика окончилась крахом. А пограничники, овладев секретом противника, могли уже не бояться «импортированных» змей.
Свинцовая купель
Шли годы…
Карацупа стал известным на границе следопытом. Ковригин, его бывший школьный инструктор, как-то приехал на заставу, взглянул на своего воспитанника — и не узнал его.
— Смотрите, пожалуйста, — говорил он начальнику заставы, — был щуплый, хилый паренек, а теперь сокол какой! И в плечах широк, и силой богат, и ловок, и знаменит! А ну, покажи Ингуса! Покажи, что умеет твоя собачка.
Карацупа, бывший в ту пору уже командиром отделения, при появлении Ковригина почувствовал себя снова курсантом. Он побежал к клетке, вывел Ингуса и продемонстрировал старому инструктору, как собака берет след, как носит брошенные в кусты предметы, как конвоирует задержанного, охраняет вещи. Ковригин, большелобый, седеющий офицер, улыбался в усы, щурился да похваливал своего ученика.
— Гляжу я на тебя и думаю: теперь тебе самому в учителя нужно идти, — сказал он совершенно серьезно Карацупе. — Опыт у тебя есть. Стал ты настоящим боевым пограничником. Может, пойдешь в школу инструктором?
— С границы не уйду, — твердо сказал Карацупа. — Люблю службу. На сверхсрочную остался. Хочу всю жизнь на границе провести. Меня тут в партию приняли. Тут я человеком стал. Вот и хочу быть в строю, охранять рубеж.
— А школа — это что, не рубеж? — вспыхнул Ковригин. — Нехорошо говоришь: тебя самого школа воспитала, помогла во всем. Теперь в школе твои портрет висит, твои операции разбираем и говорим курсантам: «Вот здесь учился курсант Никита Федорович Карацупа. Был он слабенький, малоросток, но так воспитал себя, так развил свои дух, волю, физически закалился, что стал грозой границы». В пример ставим тебя. И будет очень правильно, если ты, коммунист-пограничник, сверхсрочник, командир отделения, станешь обучать новичков.
— Виноват, — попытался защищаться зардевшийся Карацупа, — я люблю школу, ей многим обязан, но я просто не гожусь в преподаватели. Знаете, привык к тишине, к одиночеству: днями ведь ходишь с собакой и души человеческой не видишь, а то лежишь сутки в секрете и пошевелиться боишься и как-то уже отвык от общества…
— Это, конечно, так, граница — место особенное, ну, а в школе мы тебя будем ждать. А сейчас для пробы пришлем сюда на практику курсантов.
Через несколько дней после отъезда Ковригина Усанов вызвал Карацупу.
— Есть хорошая новость, — сказал он, выходя из-за стола, — Начальник войск приказал послать к нам группу курсантов из школы, будущих проводников собак, и вам поручено обучать их, вводить в строй.
У человека с годами появляется отцовское желание воспитывать, учить молодежь. Это глубокое, сильное чувство зрело и в Карацупе — он обрадовался чести, оказанной командованием.
Курсанты приехали недели через две. После дружеской встречи гостей на заставе, расспросов, определения, кто и где будет жить, Карацупа вызвал всех курсантов к себе, вывел их к собачьим клеткам, построил около них в шеренгу и приказал рассчитаться по порядку номеров. Каждый назвал себя.
— Курсант Лобанов! — отрапортовал молоденький курсант, восторженно смотря на Карацупу.
— Курсант Полежаев.
— Курсант Гирченко.
— Курсант Кривошеев.
Карацупа переводил взгляд с одного курсанта на другого, прикидывал в уме, каковы эти пареньки в гимнастерках, как сильны и ловки их тела, способны ли они стать хорошими следопытами, проводниками розыскных собак.
Он готовился к первому уроку, но заготовленная речь улетучилась из памяти и осталось мучительное ощущение неловкости за молчание. К счастью, рядом был Козлов, ставший секретарем парторганизации заставы, на него с мольбой во взоре и посмотрел следопыт.
Козлов улыбнулся и обратился к новоприбывшим.
— В двух словах познакомлю вас, товарищи курсанты, с вашим новым командиром. О Карацупе слыхали?
— Слыхали! — дружно ответили курсанты.
— Товарищ Карацупа учился в той самой школе, в которой учитесь и вы. Самому о себе говорить товарищу Карацупе неловко, а мне сподручно. О чем же я хочу сказать вам, товарищи? Карацупа, верный сын Родины, любит свое дело, предан ему, хорошо развивает благородную профессию следопыта. Учить вас он будет главным образом на практике. И я хотел бы, чтобы вы прежде всего переняли у него любовь к пограничной службе, понимание дисциплины, умение и желание творчески работать — не по шаблону, не казенно. Желаю вам успехов!
Вскоре курсанты увидели прославленного следопыта в деле. Всей группой вышли они на тот участок границы, где шумит в устье речка. Не спеша двигались по зарослям. Карацупа показывал, где и как устраиваются засады, где удобнее всего лежать в секрете, как берет след розыскная собака, а сам настороженно поглядывал на чужой берег. Там происходило что-то очень подозрительное.
— Гирченко, Полежаев, Лобанов! — подозвал к себе шепотом курсантов Карацупа. — Наблюдайте за тем берегом. Сообщите, что заметите. Ясно?
Курсанты, польщенные заданием, залегли в кустах.
— Все спокойно, товарищ Карацупа! — отрапортовал темноголовый веселый Гирченко, — Тихо.
— Отставить! Смотреть лучше! — рассердился следопыт.
— Есть отставить! — согласился Гирченко.
Он впился глазами в чужой берег.
Нет, ничего не видел он там подозрительного.
— Смотрите на куст! — приказал ему Карацупа, незаметно указывая на прибрежные заросли. — Ветка качнулась. Почему? От ветра? Ветер дует на север, ветку клонит на юг. Странно? Может, птица качнула? Нет, от птицы ветка дрожит по-особому, не так, как сейчас. Так она качается, когда ее заденут плечом и остановят потом рукой. Тень от камня видите? Приглядитесь. Горбится ома, потом уменьшается, а так, с первого взгляда, ничего, спокойно. Вот как хитро солдат подтягивают. Умно ведут операцию. Знают, черти, дело!
Пораженные курсанты молча смотрели за реку.
— Теперь вот что, Гирченко, — обратился следопыт к курсанту. — Бегите на заставу. Поднимайте тревогу. Сообщите: на участке в устье сосредоточиваются солдаты. Ясно? Повторять не нужно. Ползите тихо. Не выдавайте себя. Доложите начальнику заставы: жду приказаний. Действуйте!
Гирченко мгновенно исчез. На его месте появился Полежаев, коренастый, мускулистый курсант. Он тоже жаждал выполнить любой приказ следопыта.
— Смотрите!.. — сказал ему Карацупа.
На чужом берегу показался грузовик. Одни… второй… третий…. Из них выпрыгнули солдаты, стащили на землю резиновые лодки, понесли к реке, торопливо надули их и спустили на воду.
— Это еще что такое? — нахмурился Карацупа. — Десант?..
Вскоре из подкатившего лимузина вышел толстенький, низкорослый офицер в роговых очках, с седыми висками. Он снял фуражку, вытер платком лысину и дал знак солдатам. Те перенесли в лодку треногу теодолита, полосатые топографические рейки, стальные рулетки.