– Ты – Мэтью Маграт?
– Ага. А вы кто?
– Мэтью, сколько тебе лет? Назови дату рождения?
– Семнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто второго года.
Меня вдруг на миг зацепила эта дата. Тысяча девятьсот девяносто второй. Как недавно, казалось бы, это было, какая значительная часть моей жизни уже осталась позади. В тысяча девятьсот девяносто втором я уже восемь лет как закончил юрфак и вышел на работу. Мы с Лори пытались зачать Джейкоба.
– Тебе еще даже пятнадцати лет нет.
– И что?
– И ничего. – Я покосился на Кристин, которая наблюдала за мной из-под ресниц, как самая настоящая дрянная девчонка. – Я пришел задать тебе кое-какие вопросы про Леонарда Патца.
– Про Лена? И что вы хотите узнать?
– «Лен»? Вот как ты его зовешь?
– Иногда. Так кто вы такой?
– Я – отец Джейкоба Барбера. Мальчика, которого обвиняют в убийстве в парке Колд-Спринг.
– Ага. – Он кивнул. – Я примерно так сразу и подумал. Решил, что вы, наверное, коп или кто-то в этом духе. Вы так на меня посмотрели. Как будто я сделал что-то плохое.
– А ты считаешь, что сделал что-то плохое?
– Нет.
– Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться, правда? Не важно, коп я или нет.
– А как насчет ее?
– А что насчет ее?
– Разве это не преступление – заниматься сексом с девушкой, которая… ну, с малолеткой? Как это там называется?
– Статутное изнасилование. Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия.
– Ну да. Но ведь это же не считается, если я тоже несовершеннолетний, да? Ну, то есть если парень и девчонка занимаются сексом друг с другом, и они оба несовершеннолетние, и они трахаются…
– Мэтт! – ахнула его мать.
– В Массачусетсе возраст согласия – шестнадцать лет. Если два четырнадцатилетних подростка занимаются сексом, они оба совершают изнасилование.
– Вы хотите сказать, что они насилуют друг друга?
– Формально – да.
Он бросил на Кристин заговорщицкий взгляд:
– Так сколько тебе лет, ты сказала?
– Шестнадцать, – заявила та.
– Везет мне сегодня.
– Я бы на твоем месте не радовался раньше времени, сынок. «Сегодня» еще не закончилось.
– Знаете что? Пожалуй, не стоит мне разговаривать с вами ни про Лена, ни про что-либо еще.
– Мэтт, я не коп. Мне плевать, сколько лет твой подружке и чем вы с ней занимаетесь.
– Вы отец того парнишки?
В речи Мэтта прорезался бостонский акцент.
– Угу.
– Знаете, ваш сын этого не делал.
Я замер. Сердце у меня начало бухать.
– Это сделал Лен.
– Откуда ты это знаешь, Мэтт?
– Просто знаю.
– Каким образом? Я думал, там, в библиотеке, ты был жертвой его развратных действий. Не думал, что ты знаком с… с Леном.
– Ну, это сложно объяснить.
– Да?
– Да. Мы с Ленни… ну, в общем, вроде как друзья.
– Он твой вроде как друг, на которого ты заявил в полицию за развратные действия?
– Буду с вами честен. То, за что я на него заявил… в общем, он никогда этого не делал.
– Да? Почему тогда ты на него заявил?
Он ухмыльнулся:
– Ну, я же сказал, это сложно объяснить.
– Так он трогал тебя или нет?
– Ну, трогал.
– Тогда что тут сложнообъяснимого?
– Эй, знаете что? Мне все эти ваши вопросы не очень-то нравятся. Думаю, мне не стоит с вами говорить. У меня есть право хранить молчание. Пожалуй, воспользуюсь-ка я им.
– Ты имеешь право хранить молчание с копами. Я – не коп. Ко мне Пятая поправка не относится.
– У меня могут быть неприятности.
– Мэтт… сынок. Послушай меня. Я – человек очень спокойный. Но ты испытываешь мое терпение. Я начинаю, – глубокий вдох, – сердиться, Мэтт, понимаешь? Это не самые любимые мои эмоции. Так что давай-ка завязывать с этими играми, ладно?
На меня вдруг навалилось ощущение громадности собственного тела. Насколько же больше я был этого парнишки. И у меня возникло чувство, будто я расширяюсь и мне становится тесно в этой комнатушке, которая уже не способна меня вместить.
– Если ты знаешь что-нибудь о том убийстве в парке Колд-Спринг, Мэтт, ты расскажешь это мне. Потому что, сынок, ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить.
– Я не хочу говорить в их присутствии.
– Прекрасно.
Я ухватил парнишку за локоть и вывернул его – и близко не в полную силу, которой обладал в тот момент, потому что чувствовал, что сейчас могу с легкостью отделить его руку от тела одним крохотным движением, оторвать ее вместе с кожей, мышцами и костью, – и повел Мэтта в спальню его матери. Незабываемая обстановка этой комнаты состояла из прикроватной тумбочки, собранной из двух сетчатых ящиков из-под молока, водруженных один на другой и перевернутых вверх дном, и коллажа из фотографий актеров-мужчин, аккуратно вырезанных из журналов и скотчем приклеенных к стене. Я закрыл дверь и встал перед ней, скрестив руки на груди. Так же быстро, как и ударил мне в голову, адреналин уже начинал испаряться из моего тела, будто мой организм чувствовал, что пик кризиса уже позади, парнишка готов разговаривать.
– Расскажи мне про Леонарда. Откуда ты его знаешь?
– Леонард подвалил ко мне однажды в «Макдоналдсе», весь такой елейный и жалкий, и спросил, не хочу ли я чего-нибудь, например бургер или еще что-то. Сказал, что купит мне все, что я хочу, если соглашусь просто поесть с ним вместе, ну, просто посидеть с ним за одним столиком. Я понял, что он педик, но, если он готов купить мне «Биг Мак», мне это без разницы. Я-то знаю, что я не гей, так что мне это было по барабану. Ну, в общем, я сказал «ладно», ну и вот, мы такие едим, и он такой пыжится, строит из себя клевого чувака, как будто он уже мой кореш, а потом берет и спрашивает меня, не хочу ли я взглянуть на его квартиру. У него, мол, куча дивиди-дисков, можно посмотреть какую-нибудь киношку или еще что-нибудь. Ну, я сразу понял, что у него на уме. И сказал, что не желаю иметь с ним ничего общего, но если у него есть бабло, может, мы что-нибудь и придумаем. Ну и он такой говорит, что даст мне пятьдесят баксов, если я позволю ему, ну, в общем, потрогать мои причиндалы и всякое такое через брюки. Я сказал ему, пусть гонит сотку, и тогда я согласен. Ну, он ее мне и дал.
– Он дал тебе сто баксов?
– Угу. Ну, за то, чтобы просто потрогать меня за задницу и все такое.
Парнишка фыркнул при мысли о цене, которую он заломил за такую мелочь.
– Продолжай.
– Ну, в общем, после этого он сказал, что хочет продолжать так делать и дальше. И каждый раз давал мне по сто баксов.
– И что ты ему за это делал?
– Ничего. Клянусь.
– Брось, Мэтт. За сотню баксов?
– Честное слово. Все, что я ему позволял, – это потрогать меня за задницу… ну и спереди.
– Ты при этом что-то снимал?
– Нет. Вся моя одежда оставалась на мне.
– Каждый раз?
– Каждый раз.
– И сколько их было, этих разов?
– Пять.
– Пятьсот баксов?
– Точно.
Парнишка снова ухмыльнулся. Легкие деньги.
– Он не пытался залезть к тебе в трусы?
Мэтью помялся.
– Один раз.
– Один раз?
– Честное слово. Один раз.
– И долго это продолжалось?
– Несколько недель. Патц сказал, что это все, что он может себе позволить.
– А что произошло в библиотеке?
– Ничего. Я там даже не был. Я вообще понятия не имею, где она находится.
– Почему тогда ты на него заявил?
– Он сказал, что не хочет мне больше платить. Будто ему это не по душе, что, если бы мы были друзьями, ему не пришлось бы платить. Я ответил, если он мне не заплатит, я заявлю на него в полицию. Я знал, что он на условно-досрочном, знал, что он состоит на учете как сексуальный маньяк. Если бы он на УДО нарушил правила, его бы снова посадили.
– И он не стал платить?
– Ну, сколько-то все-таки заплатил. Приходит ко мне такой: «Я заплачу тебе половину». А я ему: «Нет, ты заплатишь мне все». Деньги-то у него были. У него куча бабла. Конечно, я этого не хотел. Но мне нужны деньги, понимаете? Сами видите, как мы живем. Вы знаете, каково это, когда у тебя нет денег? Без денег же вообще никуда.
– Значит, ты вымогал у него деньги. И что? Какое отношение это все имеет к парку Колд-Спринг?
– Так он потому меня и бросил. Сказал, что ему нравится другой парнишка, который по утрам ходит через парк мимо его дома.
– Какой парнишка?
– Ну, тот, которого убили.
– Откуда ты знаешь, что это он?
– Потому что Леонард сказал, что хочет попробовать с ним познакомиться. Он его вроде как подкарауливал. Ну, бродил по парку по утрам, пытался с ним встретиться. Даже знал, как того парнишку звали. Слышал, как кто-то из друзей назвал его по имени. Его звали Бен. Он сказал, что попытается с ним поговорить. Это было прямо перед тем, как все произошло. Я обо всем этом даже и не думал, пока того парнишку не убили.
– И что Леонард про него говорил?
– Что он прекрасный. Он прямо так и сказал: «Прекрасный».
– Почему ты думаешь, что он мог совершить это преступление? Патц когда-нибудь тебе угрожал?
– Нет. Вы смеетесь, что ли? Я бы от него мокрого места не оставил. Ленни слюнтяй. Думаю, он потому и любит мальчиков: сам то большой, а дети вроде как меньше.
– Ну и зачем ему понадобилось убивать Бена Рифкина, если он подкараулил его в парке?
– Не знаю. Меня там не было. Но я знаю, что у Ленни был нож и он брал его с собой, когда собирался с кем-нибудь познакомиться, потому что, когда ты гомик и подваливаешь не к тому парню, тебе может не поздоровиться. Это он так объяснил.
– Ты этот нож видел?
– Да, он был у него при себе в тот день, когда Ленни со мной познакомился.
– Как он выглядел?
– Да не знаю даже… нож как нож.
– Вроде кухонного?
– Нет, пожалуй, скорее вроде боевого. Такой, ну, зубчатый. Я чуть было не забрал его себе. Он был клевый.
– Почему ты никому ничего об этом не сказал? Ты же знал, что того парнишку убили?
– Я тоже на условно-досрочном. Не мог никому рассказать, что я вроде как беру у него деньги или что я типа соврал насчет того, что он зажал меня в библиотеке. Это вроде как преступление.