– Это вопрос не ко мне.
– Да, не к вам. Кстати сказать, вы ведь тоже знаете Джейкоба с самого рождения, так ведь?
– Да.
– И изначально у вас ведь не было подозрений относительно Джейкоба, верно?
– Да.
– И за все эти годы вам никогда не казалось, что Джейкоб опасен для общества? У вас не было никаких причин его подозревать?
– Нет, не было.
– Разумеется, не было.
– Возражение. Прошу мистера Клейна не добавлять свои комментарии к ответам свидетеля.
– Принимается.
– Приношу свои извинения, – с выражением полной неискренности произнес Джонатан. – У меня все.
Судья обратился к обвинителю:
– Мистер Лоджудис, у вас не появилось дополнительных вопросов к вашему свидетелю?
Лоджудис немного подумал. Он вполне мог бы на этом остановиться. Разумеется, у него было достаточно аргументов, чтобы попытаться убедить присяжных в том, что я, воспользовавшись служебным положением, хотел направить следствие по ложному пути, чтобы отмазать своего психопата-сынка. Черт, да у него даже не было необходимости их убеждать; намек на это уже несколько раз проскальзывал в показаниях. В любом случае подсудимым тут был не я. Он мог бы поставить галочку и пойти дальше. Но его было уже не остановить. По его лицу было видно, что он почувствовал себя на коне. Судя по всему, Лоджудис верил, что для победы ему осталось поднажать совсем чуть-чуть. Еще один маленький мальчик в теле взрослого, неспособный удержать себя в руках при виде банки с печеньем.
– Да, ваша честь, – произнес он и встал прямо перед свидетельским местом.
По залу суда пролетел негромкий шорох.
– Детектив Даффи, вы утверждаете, что у вас нет никаких претензий к тому, как Эндрю Барбер вел это дело?
– Совершенно верно.
– Потому что он ничего не знал, так?
– Да.
– Возражение. Наводящий вопрос. Это свидетель обвинения.
– Пусть спрашивает.
– Напомните, сколько, вы сказали, вы знакомы с Энди Барбером? Сколько лет?
– Возражение. Вопрос не по существу.
– Отклоняется.
– Наверно, лет двадцать с лишним.
– Значит, вы неплохо его знаете?
– Да.
– И знаете всю его подноготную?
– Ну да.
– В какой момент вы узнали, что его отец – убийца?
Бабах.
Мы с Джонатаном синхронно вскочили со своих мест, едва не повалив стол.
– Возражение!
– Принимается! Свидетелю дано указание не отвечать на этот вопрос, а присяжным – не принимать его во внимание! Не придавайте ему никакого значения. Относитесь к нему так, как будто он не был задан. – Судья Френч обернулся к представителям сторон. – Жду вас для беседы.
Я совещаться вместе с Джонатаном не пошел, так что опять-таки все последующие реплики цитирую по протоколу заседания. Но я наблюдал за судьей и могу с полной уверенностью утверждать, что он был просто вне себя от ярости. Багровый от гнева, он положил руки на край судейской кафедры и, перегнувшись, прошипел Лоджудису:
– Я шокирован, я потрясен тем, что вы это сделали. Я совершенно недвусмысленно, открытым текстом, запретил вам затрагивать эту тему под угрозой аннулирования судебного процесса. Что скажете, мистер Лоджудис?
– Это представитель защиты на перекрестном допросе первым затронул вопрос личности отца обвиняемого и беспристрастности следствия. Если он решает строить на этом свою тактику, обвинение имеет полное право оспаривать позицию защиты с этой стороны. Я всего лишь продолжил линию мистера Клейна. Он, в частности, поднял тему, были ли у отца обвиняемого какие-либо основания подозревать своего сына.
– Мистер Клейн, полагаю, вы будете подавать ходатайство об аннулировании судебного процесса.
– Угу.
– Возвращайтесь на свои места.
Представители сторон вернулись каждый за свой стол.
Судья Френч остался стоять, чтобы, по своему обыкновению, обратиться с речью к присяжным. Он даже слегка расстегнул свою мантию и ухватился за край воротничка, как будто позировал для скульптора.
– Дамы и господа, я призываю вас не принимать во внимание последний вопрос. Забудьте, что вы его слышали. У нас в юриспруденции есть поговорка «Нельзя раззнать то, что уже узнал», но я сейчас намерен попросить вас сделать именно это. Это был неправомерный вопрос, прокурор не должен был его задавать, и я прошу вас помнить об этом. А теперь я намерен распустить вас до завтрашнего дня, пока суд будет заниматься другими вопросами. Запрет на общение с внешним миром остается в силе. Напоминаю вам, что вы не должны обсуждать процесс ни с кем вообще. Не слушайте репортажи средств массовой информации и не читайте о нем в газетах. Не включайте радиоприемники и телевизоры. Отгородитесь от этой темы целиком и полностью. Ладно, присяжные могут идти. Встретимся завтра утром, в девять ноль-ноль.
Присяжные потянулись к выходу, переглядываясь друг с другом. Многие украдкой бросали взгляды на Лоджудиса.
Когда они вышли, судья произнес:
– Мистер Клейн.
Джонатан поднялся:
– Ваша честь, мой подзащитный ходатайствует об аннулировании судебного процесса. Этот вопрос был предметом всестороннего досудебного обсуждения, итогом которого стало заключение, что эта тема настолько скользкая и неоднозначная, что упоминание ее приведет к аннулированию судебного процесса. Это был взрывоопасный вопрос, который обвинителя открытым текстом просили не поднимать. И тем не менее он это сделал.
Судья потер лоб.
– Если суд не пойдет на аннулирование процесса, мой подзащитный будет вынужден ходатайствовать о включении в перечень свидетелей защиты двух человек: Леонарда Патца и Уильяма Барбера.
– Уильям Барбер – это дед подсудимого?
– Совершенно верно. Для того чтобы этапировать его сюда, мне может понадобиться получить разрешение губернатора. Но если обвинение настаивает на нелепом измышлении, что мой подзащитный каким-то образом виновен по праву наследования, что он член преступного семейства, убийца от рождения, тогда у нас есть право представить доказательства против этого.
Судья некоторое время стоял на месте, задумчиво жуя губами.
– Я приму это к рассмотрению. О своем решении сообщу вам завтра утром. Суд удаляется до девяти утра завтрашнего дня.
М-р Лоджудис: Мистер Барбер, прежде чем перейти к следующему вопросу, поговорим о том ноже, который бросили в пруд, чтобы ввести следствие в заблуждение. У вас есть какие-то соображения относительно того, кто мог подбросить этот нож?
Свидетель: Разумеется. Я знал это с самого начала.
М-р Лоджудис: Правда? Откуда?
Свидетель: Этот нож пропал с нашей кухни.
М-р Лоджудис: Вы хотите сказать, этот нож был идентичен тому, который обнаружили в пруду?
Свидетель: Этот нож совпадал с полученным мною описанием. Я потом видел нож, который изъяли из пруда, когда нас знакомили с уликами. Это наш нож. Он был старый и довольно приметный. Он был не из нашего столового набора. Я узнал его.
М-р Лоджудис: Значит, его бросил в пруд кто-то из членов вашей семьи?
Свидетель: Разумеется.
М-р Лоджудис: Джейкоб? Чтобы отвести подозрения от своего настоящего ножа?
Свидетель: Нет. Джейк был для этого слишком умен. И я тоже. Мне был известен характер ран, я же говорил с судмедэкспертами. Знал, что тем ножом нанести такие раны, как у Бена, невозможно.
М-р Лоджудис: Значит, Лори? Но зачем?
Свидетель: Потому что мы верили в нашего сына. Он сказал нам, что не убивал. Мы не хотели, чтобы его жизнь оказалась сломана только потому, что у него хватило глупости купить нож. Мы знали, что люди увидят этот нож и поспешат прийти к ложным выводам. Мы обсуждали такую опасность. Поэтому Лори решила подкинуть полицейским другой нож. Беда в том, что из нас троих она меньше всех разбиралась в подобных вещах и больше всех переживала. Она выбрала неподходящий нож. И оставила зацепку.
М-р Лоджудис: Она поговорила с вами перед тем, как это сделать?
Свидетель: Перед тем – нет.
М-р Лоджудис: А после?
Свидетель: Я задал ей прямой вопрос. Она не стала ничего отрицать.
М-р Лоджудис: И что же вы сказали этой женщине, которая пыталась воспрепятствовать расследованию убийства?
Свидетель: Что я ей сказал? Я сказал, что зря она предварительно не посоветовалась со мной. Я дал бы ей такой нож, как нужно.
М-р Лоджудис: Энди, вы это серьезно? По-вашему, это все шутки? Вы действительно настолько не уважаете то, что мы сейчас здесь делаем?
Свидетель: Заверяю тебя, Нил, когда я сказал это жене, я не шутил. Давай на этом и остановимся.
М-р Лоджудис: Ладно. Продолжайте.
Когда мы вернулись к своей машине, которую оставили на многоярусной парковке в квартале от здания суда, под дворником белел сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, я прочитал:
Джонатан, который провожал нас троих, нахмурился и сунул записку к себе в портфель:
– Я разберусь с этим. Подам заявление в Кембриджскую полицию. А вы поезжайте домой.
– Это все, что мы можем сделать? – спросила Лори.
– Думаю, стоит на всякий случай уведомить и Ньютонскую полицию тоже, – предложил я. – Похоже, пора уже потребовать от них, чтобы рядом с нашим домом дежурила патрульная машина. В мире полно психов.
Мой взгляд привлек мужчина в углу парковки. Он стоял на приличном расстоянии от нас и внимательно за нами наблюдал. На вид ему было лет около семидесяти. Он был в куртке, футболке поло и кепке реглан. Так выглядели тысячи мужчин в Бостоне. Такой стреляный воробей. Он закуривал – мое внимание привлек как раз вспыхнувший огонек зажигалки, – и рдеющий кончик сигареты напомнил мне о машине, которая стояла у нашего дома несколько ночей тому назад, совершенно темная, если не считать крохотного огонька сигареты в салоне за стеклом. А подобного динозавра было очень легко вообразить за рулем допотопного «линкольна-таун-кар».
Наши взгляды на мгновение встретились. Он сунул зажигалку в карман брюк и направился дальше, к выходу на лестницу, где и скрылся. Двигался ли он до того, как я его заметил? Мне казалось, что он стоял и смотрел в нашу сторону, но я и увидеть-то его успел всего лишь мельком. Возможно, он просто приостановился, чтобы закурить сигарету.