– Вы видели того типа?
Джонатан:
– Какого типа?
– Того типа, который только что стоял там в углу и смотрел на нас?
– Я никого не заметил. Кто он такой?
– Не знаю. Никогда раньше его не видел.
– Думаете, он имеет какое-то отношение к записке?
– Без понятия. Я не уверен даже, что он смотрел именно на нас. Но мне показалось, что на нас, понимаете?
– Бросьте, – Джонатан подтолкнул нас к машине, – в последнее время на вас постоянно все смотрят. Скоро это все уже закончится.
31Телефонный разговор
Вечером того же дня, во время ужина, мы с Джейкобом позволили себе капельку осторожного оптимизма. Лори изо всех сил старалась сохранить видимость уверенности и нормальности, несмотря на то что ее одолевали смутные подозрения в адрес нас двоих. Мы еще не встали из-за стола, когда около шести зазвонил телефон.
Я снял трубку. Телефонистка уведомила, что меня вызывает межгород, оплата за мой счет. Буду ли я разговаривать? Для меня стало неожиданностью, что кто-то еще практикует подобные звонки. Или это какая-то шутка? Где вообще еще остались таксофоны, из которых можно позвонить за счет вызываемого абонента? Разве что в тюрьмах.
– Кто звонит?
– Билл Барбер.
– Господи. Нет, я не буду с ним разговаривать. Хотя постойте, повисите на линии. – Я прижал трубку к груди, как будто хотел, чтобы мое сердце поговорило с ним напрямую. Потом решил: – Ладно, я согласен. Я оплачу.
– Спасибо. Пожалуйста, не кладите трубку, я вас соединяю. Хорошего дня.
Щелчок.
– Алло?
– Кто говорит?
– «Кто говорит»? Я думал, ты еще раз ко мне приедешь.
– Я был немного занят.
– «Ой, я был немного занят», – передразнил он меня. – Да не дрейфь ты так, а? Я просто травлю баланду. А ты что подумал? «Эй, приезжай-ка ко мне, сынок, пойдем с тобой порыбачим? Порыбачим, сазанов пощиплем?»
Я понятия не имел, что это означает. Видимо, это было что-то из блатного жаргона. Похоже, собственная шутка показалась ему очень смешной, потому что он заржал в трубку.
– Господи, как же ты много болтаешь.
– Да еще бы, с кем мне говорить-то в этой паршивой дыре? Сын же ко мне носу не кажет.
– Ты чего-то хотел? Или просто позвонил почесать языком?
– Что там у твоего парнишки с судом.
– А тебе какое дело?
– Он мой внук. Мне интересно.
– Ты всю его жизнь знать не знал, даже как его зовут.
– И чья же это вина?
– Твоя.
– Угу, не сомневаюсь, что ты так считаешь. – Молчание. – Я слышал, сегодня в суде всплыло мое имя. Мы тут в курсе всего дела. Это все равно что чемпионат мира для зэков.
– Да, твое имя всплыло. Видишь, даже сидя в тюрьме, ты все равно умудряешься подгадить своим родным.
– Ой, малыш, да не бзди ты так. Отмажут твоего парнишку.
– Ты так считаешь? Думаешь, ты у нас выдающийся адвокат, да, мистер Пожизненное-Без-Права-Досрочного-Освобождения?
– Ну, кое-что я все-таки смыслю.
– Ты кое-что смыслишь. Пфф. Сделай мне одолжение, Кларенс Дарроу[12], не звони сюда и не лезь в мои дела. У меня уже есть адвокат.
– Никто и не лезет в твои дела, малыш. Но когда твой адвокат заводит речь о том, чтобы вызвать меня для дачи показаний, это становится и моим делом тоже, а, не находишь?
– Этого не будет. Нам тут только тебя на свидетельском месте не хватало для полного счастья. Тогда все это мероприятие окончательно превратится в балаган.
– У вас есть стратегия получше?
– Да, есть.
– И что же это за стратегия?
– Мы вообще не собираемся ничего доказывать. Бремя доказывания лежит на стороне обвинения – вот пусть они этим и занимаются. Они должны… зачем я тебе это все рассказываю?
– Потому что тебе этого хочется. Когда дело начинает пахнуть керосином, волей-неволей вспомнишь про своего старика.
– Это что, шутка?
– Нет! Я пока что еще твой отец.
– Нет, никакой ты мне не отец.
– Не отец?
– Нет.
– А кто тогда отец?
– Я сам.
– У тебя нет отца? Ты что, дерево?
– Вот именно, нет у меня никакого отца. И ни в ком я не нуждаюсь.
– Всем нужен отец. Я нужен тебе сейчас, как никогда. А как еще ты будешь доказывать всю эту байду с непреодолимым импульсом?
– Нам не понадобится это доказывать.
– Да? Почему это?
– Потому что Лоджудис ничего не сможет доказать. Это очевидно. Так что наша позиция проста: Джейкоб не совершал этого.
– А если что-то изменится?
– Не изменится.
– Зачем тогда ты тащился ко мне сюда, чтобы попросить меня об этом? И заставить меня плевать в пробирку? Чего ради это все было?
– Ради того, чтобы прикрыть тылы.
– Чтобы прикрыть тылы, говоришь? Значит, твой парнишка этого не делал, но просто на всякий случай, если все-таки это он.
– Что-то в этом духе.
– И что твой адвокат хочет, чтобы я сказал?
– Ничего он от тебя не хочет. Зря он ляпнул это сегодня в суде. Это была ошибка. Возможно, он думал, что привезет тебя сюда, чтобы ты дал показания, что ты не имеешь никакого отношения к твоему внуку. Но я уже сказал, что тебя даже на пушечный выстрел к залу суда не подпущу.
– Лучше бы тебе потолковать об этом со своим адвокатом.
– Послушай меня, Кровавый Билли. В последний раз повторяю: тебя не существует в природе. Ты – всего лишь дурной сон, который снился мне в детстве.
– Эй, малыш, ты пытаешься сделать мне больно? Дай мне по яйцам.
– Это еще к чему?
– К тому, что можешь не трудиться смешивать меня с грязью. Меня это не задевает. Я – дед твоего мальца, что бы ты там ни говорил. И ничего ты с этим не поделаешь. Можешь сколько угодно от меня открещиваться и делать вид, что меня не существует. Это не важно. Правда от этого не изменится.
Я опустился на стул, внезапно поняв, что с трудом держусь на ногах.
– Кто такой этот Патц, которого упоминал твой дружок-легавый?
Я был раздражен и растерян, поэтому не успел подумать:
– Это он сделал.
– Убил того парнишку?
– Да.
– Ты уверен?
– Да.
– Откуда ты знаешь?
– У меня есть свидетель.
– И ты собираешься позволить моему внуку сесть за это?
– Позволить? Ну уж нет.
– Так сделай что-нибудь, малыш. Расскажи-ка мне об этом Патце.
– Что ты хочешь узнать? Он любит мальчиков.
– Он растлитель детей?
– Что-то вроде.
– Что-то вроде? Он или растлитель, или нет. Как можно быть чем-то вроде растлителя детей?
– Примерно так же, как ты был убийцей еще до того, как в самом деле кого-то убил.
– Ой, прекрати, малыш. Я же сказал, задеть меня у тебя не выйдет.
– Будь так добр, прекрати звать меня «малыш».
– Тебе это не нравится?
– Нет.
– И как же прикажешь мне тебя называть?
– Никак.
– Пфф. Я должен как-то тебя называть. Как иначе я буду с тобой разговаривать?
– Никак.
– Малыш, в тебе слишком много гнева, ты это знаешь?
– Ты еще что-то хотел?
– Хотел? Да я ничего от тебя не хочу.
– А я-то подумал, может, тебе понадобился пирог с запеченным в нем напильником.
– Да ты остряк. Пирог с напильником. Я понял шутку. Потому что я в тюрьме.
– Совершенно верно.
– Послушай меня, малыш, не нужен мне никакой пирог с напильником. И знаешь почему? Я скажу тебе почему. Потому что я не в тюрьме.
– Правда? Тебя что, выпустили?
– Им незачем меня выпускать.
– В самом деле? У меня для тебя одна новость, ты, чокнутый старикашка. Знаешь такое большое здание с решетками? Из которого тебя никогда не выпускают? Так вот, оно называется «тюрьма», и ты в данный момент в ней сидишь.
– Нет. Это ты не сечешь, малыш. Все, что заперто в этой дыре, – это только мое тело. Это все, до чего они смогли дотянуться. Мое тело, не я сам. Я повсюду, понимаешь? Повсюду, куда бы ты ни взглянул, малыш, повсюду, куда бы ты ни пошел. Ясно? Так вот, ты уж позаботься о том, чтобы мой внук не загремел в подобное место. Ты меня понял, малыш?
– Почему бы тебе самому этим не заняться? Раз уж ты повсюду.
– Может, я так и сделаю. Прилечу прямо туда и…
– Слушай, у меня нет времени, ясно? Я кладу трубку.
– Нет. Мы еще не договори…
Я повесил трубку, не дослушав. Но он был прав, в ту минуту Билли Барбер находился там рядом со мной, потому что его голос продолжал звучать в моих ушах. Я схватил трубку и с размаху шваркнул ею о рычаги – раз, другой, третий, – пока его голос не затих.
Джейкоб с Лори смотрели на меня большими глазами.
– Это был твой дед.
– Я догадался.
– Джейк, я не хочу, чтобы ты с ним разговаривал. Никогда, ясно? Я серьезно.
– Ладно.
– Ты ни в коем случае не должен с ним разговаривать, даже если он тебе позвонит. Просто вешай трубку. Ты меня понял?
– Ладно-ладно.
Лори сверкнула глазами:
– Энди, это и к тебе тоже относится. Я не хочу, чтобы этот человек звонил в мой дом. Он – яд. В следующий раз, когда он позвонит, просто клади трубку, ты меня понял?
Я кивнул.
– Энди, у тебя все в порядке?
– Не знаю.
32Отсутствие улик
Суд, день пятый.
Едва часы пробили девять, судья Френч стремительным шагом вошел в зал и сквозь зубы объявил, что ходатайство обвиняемого об аннулировании судебного процесса было отклонено. Он сказал – и стенографистка повторила его слова в конусообразный микрофон, который держала перед лицом, как будто это была кислородная маска: «Возражение обвиняемого против упоминания имени деда обвиняемого занесено в протокол и сохранено для апелляции. Присяжным даны инструкции не принимать высказывание обвинителя во внимание. Обвинителю предписано не затрагивать более этот вопрос, и это все, что мы об этом услышим. А теперь, если не будет каких-либо дальнейших возражений, пристав, введите присяжных, и давайте начнем».
Не могу сказать, что это стало для меня неожиданностью. Аннуляции случаются крайне редко. Судья не намерен был пускать насмарку все усилия, которые государственное обвинение приложило к тому, чтобы довести этот процесс до конца, если это было в его власти. К тому же аннуляция могла подмочить и его собственную репутацию. Это выглядело бы так, как будто он не удержал события контролем. Лоджудис, разумеется, все это прекрасно понимал. Возможно, он перешел грань сознательно, уповая на то, что, коль скоро ставки в этом деле настолько высоки, аннуляция весьма маловероятна. Впрочем, это я уже злобствую.