– И чем же он теперь занимается?
– Он – решала. Оказывает платные услуги, но так, по мелочи, ничего серьезного. Решает проблемы. Любого характера – должок выбить, неплательщиков из квартиры выселить, заставить кого надо молчать, все такое.
– Отец О’Лири. Интересно, чем ему насолил Джейкоб?
– Ничем, я более чем уверен. Вопрос в том, кто ему заплатил и за что.
– И?
Даффи пожал плечами:
– Понятия не имею. Видимо, кто-то, у кого есть зуб на Джейкоба. А это в настоящий момент довольно большое количество народу: кто угодно из тех, кто знал Бена Рифкина. Кто угодно, кого каким-то образом задевает это дело. Да вообще кто угодно, кто смотрит телевизор.
– Чудесно. И что мне делать, если я снова его замечу?
– Перейти улицу. А потом звонить мне.
– И ты поднимешь по тревоге весь отдел связей с общественностью?
– Я подниму по тревоге восемьдесят вторую воздушно-десантную дивизию, если потребуется.
Я улыбнулся.
– У меня еще остались друзья, – заверил он меня.
– Тебя возьмут обратно в ОПБП?
– Как фишка ляжет. Посмотрим, позволит ли им Распутин, когда станет окружным прокурором.
– Чтобы баллотироваться, ему нужна как минимум еще одна громкая победа.
– Да, и это еще один момент. Не видать ее ему как своих ушей.
– В самом деле?
– Да. Я тут решил немножко заняться на досуге твоим другом Патцем.
– Потому что тебя на перекрестном допросе этим мурыжили?
– Поэтому и еще потому, что вспомнил, как ты спрашивал про Патца и Лоджудиса и про то, не пересекались ли они где-то в прошлом. Почему Лоджудис так не хотел рассматривать его в качестве подозреваемого?
– И как?
– Ну, может, это просто совпадение, но они действительно пересекались. Лоджудис вел его дело, когда работал в отделе по расследованию дел о жестоком обращении с детьми. Это было изнасилование. Лоджудис переквалифицировал его в развратные действия и оформил как добровольную явку с повинной.
– И что?
– Возможно, что и ничего. Возможно, пострадавший решил забрать заявление или по какой-то причине не готов был проходить через всю процедуру, и Лоджудис пошел ему навстречу. А может, он слил не то дело, а Патц потом съехал с катушек и совершил убийство. На предвыборный плакат такое не поместишь. – Он пожал плечами. – У меня нет доступа к следственным архивам. Это все, что я смог выяснить, не привлекая к себе лишнего внимания. Да, это немного, но это уже кое-что.
– Спасибо тебе.
– Так что мы еще посмотрим, – пробормотал он. – И не важно, правда это или нет, так ведь? Можно ведь просто упомянуть что-то подобное в суде, навести немного шороху, ну, сам понимаешь, что я имею в виду.
– Да уж, я понимаю, что ты имеешь в виду, Перри Мейсон[13].
– А если Лоджудис все проглотит, это будет приятный бонус, правда?
Я улыбнулся:
– Угу.
– Энди, знаешь, мне очень жаль.
– Знаю.
– Иногда я ненавижу свою работу.
Мы некоторое время стояли молча, глядя друг на друга.
– Ладно, – произнес он наконец, – не буду мешать тебе спать. Завтра ответственный день. Хочешь, я еще немного покараулю тут на тот случай, если твой дружок вернется?
– Не надо. Спасибо тебе. Все будет в порядке, обещаю.
– Ну ладно. Тогда еще увидимся.
Минут через двадцать, перед тем как укладываться в кровать, я приподнял штору и выглянул на улицу. Черная патрульная машина по-прежнему стояла под окнами, как я и предполагал.
34У Джейкоба сносит крышу
Суд, день шестой.
Когда на следующее утро слушания возобновились, я увидел Отца О’Лири среди зрителей на задних рядах в зале суда.
Лори, с потухшим и изможденным лицом, в одиночестве сидела на своем посту в первом ряду.
Лоджудис, окрыленный показаниями череды свидетелей-специалистов, прохаживался туда-сюда молодцеватой походкой. Забавно, что во время заседания, несмотря на то что звезда – это свидетель, свободно передвигаться по залу может только юрист, который задает вопросы. Хорошие юристы обычно не злоупотребляют этим правом, поскольку хотят, чтобы присяжные не отвлекались от свидетеля. Но Лоджудис, похоже, никак не мог найти, куда бы ему приткнуться. Он беспрестанно переходил от места свидетеля к столу обвинения, по пути останавливался то там, то сям, прежде чем наконец устроился за кафедрой. Подозреваю, его нервировала перспектива целый день выслушивать показания гражданских свидетелей, товарищей Джейкоба по школе, и он был полон решимости не дать этим дилетантам порушить всю его тщательно выстроенную тактику, как это случилось с несколькими последними.
На свидетельском месте был Дерек Ю. Дерек, который тысячу раз ел на нашей кухне. Который смотрел футбол по нашему телевизору, валяясь на нашем диване и кроша чипсы на наш ковер. Дерек, который скакал по нашей гостиной, играя вместе с Джейкобом в «Геймкуб» и «Вии»[14]. Дерек, который часами блаженно мотал головой, возможно даже под кайфом, в такт басам, несшимся из его айпада, в то время как Джейкоб рядом с ним был занят ровно тем же самым. Музыка орала в их наушниках так громко, что слышно было даже нам, – казалось, мы получили возможность подслушать их мысли. Теперь, глядя на этого самого Дерека на свидетельском месте, я с радостью освежевал бы его живьем вместе с его нечесаными патлами самопального рок-музыканта и сонным лицом записного бездельника, благодаря которому моему сыну грозило провести остаток жизни за решеткой. По случаю суда на Дереке был спортивный твидовый пиджак, который висел на его тщедушных плечах мешком. Воротник рубашки был ему слишком велик. Затянутый галстуком, он сборил и топорщился, производя впечатление удавки, накинутой на тощую шею.
– Дерек, как давно ты знаком с обвиняемым?
– С детского сада, наверное.
– Вы с ним вместе ходили в начальную школу?
– Да.
– Что это была за школа?
– Мэйсон-Райс в Ньютоне.
– И с тех самых пор вы дружите?
– Да.
– Вы с ним лучшие друзья?
– Наверное. Иногда.
– Вы бывали друг у друга в гостях?
– Угу.
– Гуляли вместе после школы и в выходные?
– Угу.
– Вы учились с ним в одном классе?
– В некоторые годы.
– Когда был последний раз?
– В прошлом году мы были в разных. В этом Джейк вообще не ходит в школу. Кажется, его учат на дому. Получается, что в позапрошлом.
– Но даже когда вы не попадали в один класс, вы оставались близкими друзьями?
– Ну да.
– Так сколько лет вы с обвиняемым дружите?
– Восемь.
– Восемь. А сколько сейчас тебе лет?
– Мне сейчас пятнадцать.
– Верно ли утверждение, что на момент убийства Бена Рифкина, двенадцатого апреля две тысячи седьмого года, Джейкоб Барбер был твоим лучшим другом?
Голос Дерека прозвучал совсем тихо. Эта мысль то ли расстроила, то ли смутила его.
– Да.
– Понятно. Итак, давай вернемся к утру двенадцатого апреля две тысячи седьмого года. Ты помнишь, где ты находился в то утро?
– В школе.
– Сколько примерно было времени, когда ты пришел в школу?
– Восемь тридцать.
– Каким способом ты в тот день добирался до школы?
– Шел пешком.
– Твой путь пролегал через парк Колд-Спринг?
– Нет, я живу в другой стороне.
– Ясно. Когда ты пришел в школу, куда ты отправился?
– Я оставил вещи в шкафчике, а потом пошел в класс на утреннее собрание.
– А с обвиняемым вы в прошлом году были в разных классах, верно?
– Да.
– В то утро ты видел его до собрания?
– Да, я столкнулся с ним у шкафчиков.
– Что он делал?
– Убирал вещи в свой шкафчик.
– Ты заметил в его внешности что-нибудь необычное?
– Нет.
– А в его одежде?
– Нет.
– А на руке у него ничего не было?
– На ней было большое пятно. Похожее на кровь.
– Опиши это пятно.
– Ну, такое красное пятно размером с четвертак.
– Ты спросил его, что это за пятно?
– Да. Я сказал: «Чувак, что это у тебя с рукой?» А он такой: «Да ничего страшного. Просто царапина».
– Ты не видел, как обвиняемый пытался избавиться от крови?
– Уже потом, не в тот момент.
– Он не отрицал, что это кровь?
– Нет.
– Хорошо, и что случилось потом?
– Я пошел на собрание.
– В тот год Бен Рифкин был с тобой в одном классе?
– Да.
– Но в то утро на собрании он не появился.
– Нет.
– Это не показалось тебе странным?
– Нет. Я не помню даже, обратил вообще на это внимание или нет. Наверное, я решил бы, что он просто заболел.
– И что произошло на собрании?
– Ничего. Все было как обычно: перекличка, потом сделали какие-то объявления, затем пошли на урок.
– Что у тебя было в тот день первым уроком?
– Английский.
– Ты на него пошел?
– Да.
– Обвиняемый был с тобой в одной группе по английскому?
– Да.
– Ты видел его в классе в то утро?
– Да.
– Вы с ним разговаривали?
– Мы просто сказали друг другу «привет».
– В поведении обвиняемого или в том, что он говорил, не было ничего необычного?
– Да нет, не было.
– Он не казался расстроенным?
– Нет.
– В его внешности не было ничего необычного?
– Нет.
– Ни крови на одежде, ничего такого?
– Возражение.
– Принимается.
– Опиши, пожалуйста, как выглядел обвиняемый, когда ты увидел его на уроке английского в то утро.
– Кажется, он был одет как обычно: джинсы, кроссовки, все такое. Крови на его одежде не было, если вы это имеете в виду.
– А на руках?
– То пятно исчезло.
– Он вымыл руки?
– Наверное.
– На его руках не было каких-либо царапин или порезов, откуда могла идти кровь?
– Я ничего такого не помню. Да я и не присматривался особо. Тогда это не имело никакого значения.
– Хорошо, и что было дальше?