Вместо него ответила Лори:
– Нет. Про него все забудут, и он проживет долгую счастливую, замечательную жизнь в Аргентине с прекрасной девушкой, которая умеет танцевать танго, и Джейкоб станет великим человеком. – Она приподнялась на коленях, чтобы заглянуть ему в лицо, продолжая гладить его по голове. – У них будут дети, и у их детей будут дети, и он принесет так много счастья такому количеству людей, что никто и никогда даже не поверит, что когда-то давным-давно в Америке люди говорили про него ужасные вещи.
Джейкоб закрыл глаза:
– Не знаю, хватит ли у меня сил пойти завтра в суд. Я просто больше не могу.
– Знаю, Джейк. – Я положил ладонь ему на грудь. – Все уже почти закончилось.
– Этого-то я и боюсь.
– Кажется, я тоже уже больше не могу, – призналась Лори.
– Скоро уже это закончится. Нужно просто продержаться еще немного. Честное слово.
– Папа, ты же скажешь мне, правда? Как обещал. Если будет пора?..
Он кивнул в сторону двери.
Наверное, я мог бы выложить ему правду. «Джейк, ничего не выйдет. Бежать некуда». Но я сказал совсем другое:
– Этого не случится. Мы победим.
– Но если?
– Если. Да, я обязательно тебе скажу. – Я взъерошил его волосы. – Давайте попробуем поспать.
Лори поцеловала его в лоб, и я сделал то же самое.
– Может, вы тоже приедете в Буэнос-Айрес? Поедем туда все вместе.
– А еду из «Чайна-Сити» туда заказать можно?
– Конечно, папа, – ухмыльнулся он. – Закажем авиадоставку.
– Ну, тогда ладно. А то я уже было подумал, что ничего не выйдет. А теперь поспи. Завтра еще один важный день.
– Надеюсь, что нет, – отозвался он.
Уже в постели Лори пробормотала:
– Когда мы говорили о Буэнос-Айресе, я чувствовала себя счастливой впервые за даже не знаю сколько времени. Не помню, когда я в последний раз улыбалась. – Но, видимо, уверенность покинула ее, потому что всего пару секунд спустя, лежа на боку ко мне лицом, она прошептала: – А что, если он уехал бы в Буэнос-Айрес и кого-нибудь бы там убил?
– Лори, он не поедет в Буэнос-Айрес и никого там не убьет. И тут он тоже никого не убивал.
– Я не очень в этом уверена.
– Не говори так.
Она отвернулась.
– Лори?
– Энди, а вдруг это мы ошибаемся? Вдруг его оправдают, а он потом, упаси бог, сделает это снова? Разве это не наша ответственность?
– Лори, уже поздно, ты устала. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас ты должна прекратить так думать. Ты сведешь себя с ума.
– Нет. – Она посмотрела на меня с таким видом, как будто это я говорил ерунду. – Энди, мы должны быть честны друг с другом. Нам нужно об этом подумать.
– Зачем? Суд еще не закончился. Ты слишком рано сдаешься.
– Мы должны об этом подумать, потому что он наш сын. Ему нужна наша поддержка.
– Лори, мы выполняем свой долг. Мы поддерживаем его, мы помогаем ему пройти через это испытание.
– Это наш долг?
– Да! Что нам еще остается?
– А вдруг ему нужно что-то другое?
– Какое – другое? О чем ты говоришь? Мы не можем ничего больше сделать. Мы и так делаем все, что в человеческих силах.
– Энди, а если он окажется виновным?
– Его оправдают.
Ее прерывистый шепот стал горячим, настойчивым.
– Я не имею в виду вердикт. Я имею в виду правду. А если он в самом деле виновен?
– Он невиновен.
– Энди, ты действительно так считаешь? Что он этого не делал? Не делал, и все? И у тебя нет совершенно никаких сомнений?
Я ничего не ответил. У меня не хватало духу.
– Энди, я абсолютно перестала тебя понимать. Пожалуйста, поговори со мной, скажи мне. Я больше не понимаю, что происходит у тебя внутри.
– Ничего внутри меня не происходит, – отрезал я и внезапно сам в это поверил.
– Энди, иногда мне хочется схватить тебя за грудки и вытрясти из тебя правду.
– А, опять история с моим отцом?
– Нет, дело не в этом. Я говорю о Джейкобе. Мне очень важно, чтобы ты был со мной честен, ради меня. Мне необходимо знать. Даже если тебе самому это не нужно, мне необходимо знать: как ты думаешь, Джейкоб виновен?
– Я уверен, что ни один родитель никогда не должен думать так про своего ребенка.
– Я не об этом спрашивала.
– Лори, он мой сын.
– Он наш сын. Мы несем за него ответственность.
– Вот именно. Мы несем за него ответственность. Мы должны быть на его стороне.
Я положил руку ей на голову, погладил ее по волосам.
Она оттолкнула мою руку:
– Нет! Энди, ты вообще понимаешь, что я тебе говорю? Если он виновен, значит мы с тобой тоже виновны. Так уж устроена жизнь. Мы причастны. Мы сделали его – ты и я. Мы создали его и привели в этот мир. И если он в самом деле убил – ты сможешь с этим жить? Ты сможешь жить с этой вероятностью?
– Если потребуется – смогу.
– В самом деле? Правда сможешь?
– Да. Послушай, если он виновен, если мы проиграем дело, значит нам придется как-то с этим жить. Я имею в виду, что понимаю это. Мы все равно останемся его родителями. С этой должности нельзя уволиться.
– Энди, ты совершенно невыносимый, бесчестный тип.
– Почему?
– Потому что мне нужно, чтобы ты сейчас был со мной, а ты где угодно, но только не со мной.
– Я с тобой!
– Нет. Ты пытаешься меня успокоить. И говоришь банальности. И я понятия не имею, что на самом деле происходит там, в твоей голове, за этими красивыми карими глазами. Я тебя не понимаю.
Я со вздохом покачал головой:
– Иногда я сам себя не понимаю. Я не знаю, что думаю. Я стараюсь вообще ничего не думать.
– Энди, пожалуйста, ты не можешь ничего не думать. Загляни внутрь себя. Ты же его отец. Нельзя прятать голову в песок. Джейкоб виновен? Да или нет?
Она наседала на меня, подталкивая к этому черному, затмевающему все ужасу, к идее Джейкоба Убийцы. Я лишь слегка соприкоснулся с ней, дотронулся до края ее одеяния – и не смог заставить себя пойти дальше. Опасность была слишком велика.
– Не знаю, – буркнул я.
– Значит, ты этого не исключаешь.
– Я не знаю.
– Но ты считаешь, что это возможно.
– Я же сказал, что не знаю.
Лори пристально посмотрела на меня, вглядываясь в мое лицо, в мои глаза в поисках чего-то, чему она могла бы доверять, чего-то железобетонного. Я попытался ради нее натянуть мину решимости, чтобы она отыскала в моем выражении то, в чем нуждалась, – ободрение, любовь, близость, не знаю уж, что именно. Но правда? Уверенность? Ни того ни другого у меня не было. Этого я ей дать не мог.
Пару часов спустя, примерно около часу ночи, где-то в отдалении послышался вой сирены. Это было необычно; в нашем тихом пригороде полицейские и пожарные, как правило, их не использовали. Только мигалки. Сирена выла секунд пять, не больше, потом захлебнулась, точно залитый огнем пожар, и лишь в ночной тишине еще какое-то время слышались отголоски. Лори рядом со мной даже не шелохнулась, так и лежала, как уснула, спиной ко мне. Я подошел к окну и выглянул на улицу, но ничего не увидел. Лишь на следующее утро узнал, что это была за сирена и как, пока мы ни о чем не подозревали, все разом изменилось. Мы уже были в Аргентине.
36Цирк с конями
Телефон зазвонил в половине шестого утра, мой сотовый, и я, за многие годы привыкший к экстренным звонкам в любое время дня и ночи, автоматически взял трубку. Даже ответил моим старым командным голосом: «Энди Барбер!» – чтобы убедить звонящего, что я на самом деле не спал и не важно, который сейчас час.
Когда я повесил трубку, Лори спросила:
– Кто звонил?
– Джонатан.
– Что стряслось?
– Ничего.
– А зачем он тогда звонил?
Я почувствовал, как мое лицо расплывается в неудержимой улыбке и меня охватывает ощущение немыслимого, нереального счастья.
– Энди?
– Все кончилось!
– В каком смысле все кончилось?
– Он сознался.
– Что? Кто сознался?
– Патц.
– Что?!
– Джонатан выполнил то, что обещал на суде: отправил ему повестку. Патц получил повестку и этой ночью покончил с собой. Он оставил записку с полным признанием. Джонатан сообщил, они всю ночь провели у него в квартире. Принадлежность почерка подтвердили; записка настоящая. Патц признался.
– Он признался? Просто взял и признался? Неужели такое возможно?
– Это кажется чем-то нереальным, правда?
– Как он покончил с собой?
– Повесился.
– О господи…
– Джонатан говорит: он подаст ходатайство о прекращении дела, как только откроется суд.
Лори прикрыла рот рукой. Она уже плакала. Мы обнялись, потом побежали в комнату Джейкоба, как будто было рождественское утро – или даже пасхальное, учитывая, что это чудо было скорее из разряда воскрешения, – и, растормошив его, бросились обнимать и сообщили невероятную новость.
И все переменилось. За одну-единственную ночь все переменилось. Мы оделись в костюмы и принялись терпеливо ждать, когда пора уже будет ехать в суд. Успели посмотреть новости по телевизору и проверить наш местный бостонский интернет-сайт в поисках упоминаний о самоубийстве Патца, но нигде об этом не было ни слова, так что мы просто сидели молча, широко улыбаясь друг другу и ошеломленно качая головой.
Это было лучше, чем оправдательный вердикт из уст присяжных. Оправдательный вердикт, повторяли мы, – это всего лишь невозможность доказать виновность. Тут же была доказана полная невиновность Джейкоба. Как будто весь этот кошмарный эпизод взяли и стерли. Я не верю ни в Бога, ни в чудеса, но это было самое настоящее чудо. Не могу никаким другим словом описать наши чувства. Казалось, нас спасло какое-то вмешательство свыше. Единственным, что слегка мешало нам радоваться, был факт, что мы не до конца верили во все происходящее и не хотели праздновать, пока дело не будет официально закрыто. В конце концов, с Лоджудиса станется продолжить упорно гнуть свою линию, несмотря на признание Патца.
Однако Джонатану даже не пришлось подавать ходатайство о закрытии дела. Еще до того, как судья занял свое место, Лоджудис подал заявление об отказе от дальнейшего судебного преследования, в котором говорилось, что прокуратура снимает с Джейкоба все обвинения.