Девушки в штабе, хотя видели всякое, были потрясены гибелью летчицы. Ровно через день на том же пригорке упал и так же сгорел немецкий самолет. «Тогда у всех, как по команде, вырвался вздох: “Это за Катю!”»
Некролог на Катю, опубликованный в газете «Сталинский воин», подписали и начальники, и рядовые летчики, ее товарищи по полку: вслед за Хрюкиным, Сидневым, Голышевым и Шестаковым шли имена Литвяк, Линовицкого, Сошникова и других людей, которые были с ней рядом на фронте.[530]
Биографы Литвяк и Будановой писали, якобы со слов однополчан, что через несколько дней после того, как деревенские женщины похоронили Катю, в Новокрасновку прилетала девушка-летчица, белокурая, невысокого роста. Она спросила, где похоронили Катю, и ходила на могилу. Без сомнения, это была Лиля Литвяк.
Но это выдумка. В Новокрасновке не было аэродрома, а Як — не У–2, посадить его там было негде. На похороны Кати приезжали на полуторке с женщиной-шофером несколько человек из полка, летчиков и техников — все, кто в этот момент жестоких боев смог поехать.[531] Лиля не ездила на могилу к подруге, она все время была в воздухе. В день похорон, 19-го, она сбила еще один немецкий самолет.[532]
После гибели Кати Валя Краснощекова Лилю почти не видела: Литвяк летала в другой эскадрилье, и шли такие бои, что не продохнуть.[533] Валя про Лильку часто думала, жалела ее, потому что Литвяк осталась совсем одна, и решила, когда представится момент, просить командира полка, чтобы ее перевели в ту же эскадрилью. Но командир полка Голышев через два дня после Кати Будановой тоже погиб.
21 июля был плохой день: из вылета по сопровождению Илов не вернулись командир полка Голышев, Лиля Литвяк и ее ведомый Дима Свистуненко. Майор Крайнов писал в донесении, что командир полка ушел на задание пьяный: его пытались остановить начальник штаба Смирнов и полковой особист лейтенант Перушев. Голышев «послал Перушева матом». Для интеллигентного, строгого Голышева такое поведение не было типичным, однако возможно, что сказался сильнейший стресс последних недель, опасные задания по сопровождению штурмовиков, постоянные потери.[534] Голышев, вероятно находясь в пьяном азарте, считал, что он в прекрасной форме, поэтому особиста, которого, как и большинство людей в его полку, сильно недолюбливал, слушать не стал.
Они сопровождали шесть Илов в район деревни Криничка, близко от реки Крынка, где советские войска все еще обороняли маленький плацдарм, безуспешно пытаясь контратаковать. Над целью штурмовиков атаковала большая группа «мессершмиттов». Как докладывал начальник штаба Смирнов, «Литвяк прибыла в часть 22.7.43 г., доложила, что она была в бою подбита и преследовалась Ме–109 до земли, произвела ВП (вынужденную посадку) на фюзеляж в районе Новиковка».[535]
Когда по расчетам в самолете должно закончиться горючее, механики начинали ждать свои самолеты назад, высматривать их в небе — они их как-то узнавали еще издалека. «Мой летит», — говорил кто-то, а те, кто не дождался свою машину после того, как горючее по времени уже кончилось, еще какое-то время ждали, а потом в подавленном состоянии уходили со стоянки. Теперь надежда была на то, что самолет сел где-то на вынужденную посадку и пилот подаст о себе весточку. Так было в тот день и с Колей Меньковым: его самолет не вернулся и ему ничего не оставалось, как ждать и надеяться на лучшее.
Литвяк, с царапинами на лице, но невредимая, появилась в полку уже на следующий день, и механик поехал на полуторке с шофером-женщиной вызволять ее самолет.[536] Литвяк рассказала, что налетела большая группа «мессеров» и они приняли бой, но о том, что случилось с Голышевым и Свистуненко, ничего конкретного сказать не могла.
Судьба очень хорошего парня Димы Свистуненко, пришедшего в полк после полка ночных бомбардировщиков, в составе которого он воевал под Сталинградом, стала известна лишь в сентябре. После прорыва Миус-фронта в примерный район падения его самолета, указанный Литвяк, выехал полковой особист гвардии старший лейтенант Перушев. Помогли местные жители, к которым он обратился: около хутора Михайловский Перушев нашел самолет, на котором летал Свистуненко, — Як–1 с хвостовым номером 28. Около самолета Перушев нашел, если верить донесению Крайнова, труп с отдельно лежащей головой, опознать который было невозможно. «Единственные приметы — это на нем была суконная рубашка, которая сохранилась в целости, и брюки. Документов обнаружить не удалось, так как карманы в рубашке и брюках были вывернуты».
Жители хутора рассказали Перушеву, что произошло. Самолет Свистуненко подбил немецкий танк (видимо, пулеметной очередью). Летчик развернул самолет на 90 градусов и взял курс на восток, но мотор начал давать перебои, и летчик «стал производить посадку прямо на склоне горки по канавам». Удачно посадив самолет на фюзеляж, летчик вылез из кабины. Мы не знаем, видел ли Свистуненко, что к нему едут немецкие мотоциклисты, вылез ли он для того, чтобы вести с ними бой, или не видел немцев и надеялся скрыться. Как бы то ни было, увидев двух подъехавших к нему мотоциклистов, он поднял руки, как будто хотел сдаться, и, как только немцы начали слезать с мотоциклов, выхватил пистолет и застрелил обоих. С другой стороны к нему уже бежали немецкие автоматчики. Перед тем как выстрелить последним патроном в себя, Дима попрощался со своей любимой машиной. «Летчик обвернулся, сняв с себя шапку, помахал лежащему самолету, произвел выстрел и упал, — писал Крайнов. — Подошедшие к нему автоматчики постояли возле него и ушли». Местные летчика не похоронили, потому что тогда же, в ночь с 21 на 22 июля, хутор оказался на линии фронта и их эвакуировали в тыл.
Перушев похоронил Свистуненко, которому в ноябре исполнилось бы двадцать два года, на деревенском кладбище, сделав ему с помощью местных жителей гроб и памятник, на котором написал, что Свистуненко погиб как герой. Над могилой он отдал погибшему пилоту салют. Доброе имя Свистуненко было восстановлено, его родные теперь имели право на пенсию. А командира полка Голышева, пропавшего в том же районе, Перушев найти не смог. Его нашли через тридцать лет школьники, искавшие самолет и останки Лили Литвяк.
Жительница села Артемовка Закутняя Анна Лаврентьевна рассказала школьной экспедиции, что она видела, как немцы в районе Красной Горы сбили самолет. Он загорелся в воздухе и упал прямо на немецкую батарею. Летчик не выпрыгнул, скорее всего, был ранен. Его выбросило из кабины взрывом, и он был еще жив, когда прибежали немцы. Летчика тут же расстреляли.[537]
Немцы ушли, и местные женщины похоронили летчика возле разбитого самолета, который стал ему своеобразным памятником. Так делали часто, — не потому, что хотели оставить летчика с его машиной, а просто потому, что перенести куда-либо не было возможности. А для летчика его самолет становился, конечно, лучшим памятником. Лицо погибшего летчика Анна Лаврентьевна запомнила так хорошо, что через много лет сразу узнала его на групповой фотографии. Только глянув на показанное школьниками фото, она закричала: «Ой, деточки, вот же он!» Председатель сельсовета выделил телегу, и старуха показала экспедиции высокий обрыв, под которым в глубокой воронке и вокруг нее валялось множество обломков самолета. Там же потом нашли и останки командира 73-го истребительного полка Ивана Васильевича Голышева.
Поплутав с девушкой-шофером по деревням — спросить было некого, все местные жители были эвакуированы, ведь линия фронта была совсем рядом, — Меньков наконец нашел нужную деревню, около которой в высоком бурьяне лежал «на брюхе» Як — тот самый, под номером 16131, который он знал как свои пять пальцев.[538]
Несомненно, самолет побывал в переделке: у него был пробит радиатор, поврежден мотор, винт погнут при посадке «на брюхо». Подошли солдаты-связисты, один из них азиат, видевшие эту аварийную посадку. «Самолет сел, — рассказали они Коле, — считай, упал в бурьяне». Прибежав туда, они стали искать летчика, звать его. Тут, как они со смехом рассказали Менькову, они услышали тоненький голос: «Я летчик», но никого не увидели: бурьян был намного выше, чем Лиля Литвяк. Скорее всего, бурьян ее и спас, закрыв самолет от огня с немецкой стороны. Когда она подошла к солдатам, лицо ее было испачкано машинным маслом и кровью: она при жесткой посадке ударилась носом о прицел. Поев со связистами и переночевав в их части, Литвяк уехала утром на попутной машине.
«У самолета был разбит правый блок и картер двигателя», — вспоминал Меньков, и, как рассказали связисты, линию фронта Литвяк перетянула с трудом, сев «на пузо» всего в семистах-девятистах метрах от передовой. Меньков с другим техником доставили самолет в часть на полуторке, подняв его с помощью привезенных с собой баллонов с воздухом и закрепив хвост на машине: передние колеса самолета ехали по земле. «№ 16131 ремонтируется при части», — докладывал Смирнов. У самолета заменили мотор и ремень планера, и через пять дней он снова был готов к работе. Механик Меньков точно помнил, что на его самолете Литвяк сделала до своего исчезновения еще семь боевых вылетов.
Глава 27Мне тяжело писать Вам про безвозвратную потерю…
Ночь на 1 августа сорок третьего года стала самой страшной из всех боевых ночей полка ночных бомбардировщиков.[539] Утром в оперативной сводке доложили: «В районе боевых действий экипажи встретили активное противодействие со стороны ПВО противника, и главным образом со стороны его истребительной авиации и прожекторов.