Если это оскорбление разнообразно, но постепенно, то оскорбленный еще может воздержаться от напора возмущающих душу впечатлений, побеждая каждое врозь от другого. Но если враг вызывает в душе своими поступками всю горечь вашей жизни, заставляет в одно мгновение все перечувствовать, все пережить, то от мгновенного взрыва души, не выдержав его, лопнут все задерживающие его пружины.
Так, можно уберечь себя проходящему от постепенно падающих в течение века камней разрушающегося здания. Но если стена рухнет вдруг, она неминуемо задавит того, кто был около нее.
Вот что я хотел сказать вам.
Пораженный неожиданной постановкой обвинения, я растерялся. Вместо связного слова я отдал себя во власть впечатлениям, которые сами собой возникли в душе при перечувствовании всего, что видел, что выстрадал он…
Многое упущено, многое забыто мной. Но пусть не отразятся мои недостатки на судьбе его.
О, как бы я был счастлив, если бы, измерив и сравнив своим собственным разумением силу его терпения и борьбу с собой, и силу гнета над ним возмущающих душу картин его семейного несчастья, вы признали, что ему нельзя вменить в вину взводимое на него обвинение, а защитник его – кругом виноват в недостаточном умении выполнить принятую на себя задачу…
Дело Орлова, обвиняемого в убийстве Бефани
9 марта 1889 г. хористка Императорских театров Павла Николаевна Бефани через несколько минут по приезде в театр на репетицию была убита двумя выстрелами из револьвера канцелярским служителем Василием Владимировичем Орловым.
Орлов был женат на подруге Бефани. С Бефани он познакомился за 2 года до убийства и, вскоре после знакомства, с ней сошелся. Вначале связь Орлова с Бефани ото всех скрывалась, затем она сделалась открытой, и Бефани со своими малолетними детьми (муж ее покончил жизнь самоубийством) переехала на квартиру Орлова. Первое время они жили хорошо. Но это продолжалось недолго. Вскоре Орлов безо всякой причины стал ревновать Бефани ко всем ее знакомым, начал к ней очень плохо относиться и временами бить ее. Впоследствии побои сделались мучительными: они происходили целыми днями и следы от них надолго оставались на теле Бефани. Жизнь Бефани у Орлова становилась невыносимой, и, по ее собственным словам, только страх перед тем, что Орлов убьет ее, заставлял ее жить вместе с ним.
Наконец, она все же поборола этот страх и оставила Орлова. Вместе с детьми она поселилась в доме своей матери.
Орлов начинает преследовать ее, ищет возможности свидания с ней. Когда это не удается, обращается к ней с угрозами. Она принимает меры предосторожности, никогда не выходит одна из дома. Но все же он настигает ее в театре и убивает.
Огюст Тульмуш «Карнавал». 1854 год
После убийства Орлов говорил, что в театр он пришел для того, чтобы на глазах Бефани покончить с собой, так как разлуки с ней он перенести не мог. Стрелять в Бефани он и не собирался, а выстрелил, рассердись на сестру Бефани, вследствие ее грубого с ним обращения.
Судили Орлова в Московском Оружном Суде 27 октября 1889 г. Обвинял Товарищ Прокурора А.А. Саблин, защищал – кн. А.И. Урусов. Ф.Н. Плевако выступил поверенным гражданского истца, – опеки двух малолетних детей Бефани.
Вердиктом присяжных заседателей Орлов был признан виновным в убийстве Бефани, и Суд приговорил его к каторжным работам на 10 лет.
Гг. присяжные!
Если бы я был охотником поговорить независимо от уместности и надобности слова, сегодня мне было бы просторно и привольно: убийство женщины, убийство признанное, ненормальность душевных сил подсудимого не доказана, – какая благодарная тема для обвинения, для возбуждения благородного негодования в ваших сердцах!..
Но я этим не воспользуюсь – из уважения и веры в вас, как людей и судей.
Нет никакого сомнения, что вы не признаете убийства делом безразличным; нет сомнения, что настоящее убийство не вызовет в вас тех редких, впрочем, чувств сострадания, которые внушают к себе дошедшие до кровавой драмы, влекомые к ней не страстями и похотью плоти, но несчастным стечением обстоятельств, когда оскорбленный в самых святых своих верованиях человек видит совершающуюся неправду, зовет на помощь и никто ему не откликается… И вот, под давлением благородного негодования, он сам становится судьей и исполнителем своего приговора.
Настоящее дело не из таких: не супруг здесь защищал семейный очаг от непрошенного гостя, не отец или мать мстили надругавшемуся над честью их детища, – здесь низкая, чувственная страсть уничтожила чужую жизнь, раз последняя, отрезвев от временного опьянения увлечением, захотела вернуться к долгу матери и честной женщины.
Здесь слепое самолюбие, не зная иного закона, кроме своих желаний, разрушило чужое существование, осмелившееся заявить свое право на свою личность…
Нет, другая сторона дела влечет меня сказать вам два слова: я хочу напомнить вам, что, говоря об убийце и убитой, вам сказали не все, позабыли о многом.
Когда 9 марта в коридоре театра Орлов всадил две пули в несчастную Бефани, он сделал более зла, чем кажется… Удар выстрелов отразился в другом углу Москвы и в одну минуту превратил в круглых сирот двух малюток, которые только что испытывали счастье возвращенной любви со стороны временно увлеченной матери, теперь стряхнувшей с себя путы нечистой страсти…
И вот за этих-то сирот я и говорю теперь.
Но не денег, не цены крови ищу я с подсудимого. Их нет у него.
Сиротская доля, с холодным благодеянием чужих, с ласками, которые будут поставлены в счет, с вечной тоской об утраченном счастье – удел моих малюток.
А за что? Что сделала ему бедная женщина?
Слава Богу, мы не слыхали более попыток со стороны подсудимого смешать с грязью ее имя, чего мы так боялись, судя по программе, которую предполагал провести подсудимый на предварительном следствии; но кое-какие попытки были: оглашены здесь гласно и вне публики интимные записки, свидетельствующие о понижении души, о потере целомудрия не только в делах, но в словах и думах покойной, когда она увлеклась Орловым.
Но ведь это – обвинение и укор только ему. Ведь это он, встретив эту женщину, низвел ее в пропасть падения, развратил ее не только в теле, но и в духе.
К чести ее, она не потерялась окончательно. Измученная, искалеченная внешне, разбитая внутренне, она очнулась, ужаснулась и бежала от него к своей прежней, скромной жизни, в родной угол, к долгу матери.
А за то, что она решилась на этот путь добра и блага, он произнес ей приговор смерти и безжалостно привел его в исполнение…
Пройдут года. Сироты подрастут, воспитанные в нужде и горе, в одиночестве и нищете. Не раз, не два их мысли будут возвращаться к памяти о матери и об отце, так безвременно погибших. Память и люди скажут им, что мать их погибла под ударом убийцы, злые языки, пожалуй, начнут повторять те сплетни, которые посеяны намеками Орлова.
Дайте же вашим приговором, карающим убийцу, основание для сирот защитить память матери; дайте им возможность сказать, что судьи, взявшие в свои руки дело их матери, осудив убийцу, защитили и очистили ее имя от всех тех подозрений, достоверность которых заставляла нередко судью смягчать суровые веления писанного закона приложением закона любвеобильной благодати; дайте им возможность, указав на ваш приговор, сказать: «Он виновен, следовательно, мать наша была невиновна в своей горькой доле!..»
Дело об убийстве присяжного поверенного Старосельского
Дело о Мамед Рза бек-Бакиханове, Фатаха Гаким-оглы и Мешади Мамеда-беке, обвиняемых в убийстве присяжного поверенного С.Д. Старосельского, слушалось на выездной сессии Тифлисской Судебной Палаты в г. Баку 27–28 сентября 1899 г.
Председательствовал Старший Председатель Тифлисской Судебной Палаты Врасский, обвинение поддерживал Товарищ Прокурора Холодков, защищали подсудимых: Мешади Мамеда – присяжный поверенный П.П. Пуцило, Фатаха Гакима – частный поверенный Турский и Бакиханова – присяжные поверенные П.Г. Миронов и Ф.Н. Плевако.
15 ноября 1895 г. в г. Баку ночью был ранен несколькими выстрелами из револьвера присяжный поверенный С.Д. Старосельский. На другой день он скончался.
Старосельский перед смертью заявил, что в подстрекательстве к преступлению он подозревает сельского старшину села Забрат Монаф Гашим-оглы и члена Бакинской городской управы Балабек-Оруджалибекова, против которых он вел гражданское дело.
Очевидцев преступления не было, и все обвинение было построено на косвенных уликах. Дознание по этому делу производилось чинами местной полиции, фигурировавшими на суде в качестве свидетелей. Результатом этого дознания было привлечение в качестве обвиняемых семи человек: Мешади Мамеда-бека и Фатаха Гакима по обвинению в том, что они нанесли Старосельскому раны, от которых он умер; Гюль Касума и Кербалай Гусейна – в том, что, не принимая непосредственного участия в убийстве, они помогали преступлению, стараясь устранить препятствия к нему; а Бакиханова, Монофан Гашима и Ибрагим Алепкеpa – в подкупе убийц, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 13, 120, 121 и п. 3 ст. 1453 Уложения о наказаниях.
Уличная сценка в Баку
Дело это разбиралось в Бакинском Окружном Суде 27 февраля 1897 г. Бакиханов был приговорен к ссылке в каторжные работы без срока, Мешади Мамед и Фатах Таким – к ссылке в каторжные работы на 20 лет; остальные подсудимые оправданы.
На этот приговор обвиненные принесли апелляционный отзыв, в котором доказывали безосновательность обвинения, как по отсутствию мотивов преступления, так и по шаткости улик, добытых дознанием полицейских приставов г. Баку Насырбекова и Мнасарова, которые все время фигурируют на суде в качестве свидетелей.
Приговором Палаты Фатах Гаким-оглы и Мешади Мамед признаны виновными, но наказание уменьшено им до 15 лет каторжных работ. Бакиханову вынесен оправдательный приговор.