За дверью те же унылые светильники под потолком, отбрасывающие резкие тени на стены, выложенные голубым кафелем. Запах пчелиного воска усилился.
Перед нами открылся длинный, прямой коридор, по обе стороны которого располагались двери в отсеки. Всё было строго, функционально, лишено малейшего намека на уют. По-спартански. Никаких излишеств. Майор приоткрыл одну из дверей.
— Стандартное жилое помещение, — пояснил он. Внутри было тесно, как в купе плацкартного вагона, но рассчитано на двоих. Две узкие койки, привинченные к полу, крошечный столик, и пара полок. Никаких личных вещей, никаких следов пребывания человека. Стеллажи пустовали. Другие двери вели в такие же кубрики, но побольше — на четверых, и редко на одного. Камеры. Одиночки. Слово само вертелось на языке.
— Вместимость основного убежища, — продолжал майор, двигаясь дальше по коридору, его голос звучал глухо в этом подземелье, — рассчитана на тридцать человек при штатном заполнении. Но в случае крайней необходимости… — он сделал паузу, словно оценивая наши лица, — может разместить и пятьдесят. Временно.
Он показал на две тяжелые двери с надписями «ДГ-1» и «ДГ-2».
— Дизель-генераторы. Два агрегата. Каждый в отдельном, изолированном отсеке. Запас солярки — по пятьсот часов непрерывной работы на каждый. — Он произнес это с особым удовлетворением, как торговец, хвастающийся товаром. — Обеспечивают энергией всё: принудительную вентиляцию с фильтрацией воздуха, освещение, радиостанцию, кухонное оборудование… Ну, и прочее необходимое. Вода — из артезианской скважины. Очень глубокой. Независимый источник. Питание, снаряжение, медикаменты… — майор обвел рукой пространство, — рассчитаны на автономное существование в течение шести месяцев. Минимум.
— Питание? — переспросила Лиса, и в ее голосе прозвучала не столько надежда, сколько профессиональный интерес врача.
— Ресторан «Метрополь» здесь не откроешь, — усмехнулся майор, но усмешка была кривой, безрадостной. — Консервы. Преимущественно. Крупы, сухари, концентраты. Продукты длительного хранения. Сроки годности строго соблюдаются. Постоянно производится ротация. Как раз сегодня прибыла новая партия. А старую… увезут.
— В солдатские столовые? — не удержался я.
Майор на мгновение смутился.
— Обижаете, товарищ, — сказал он, стараясь говорить легко, но не вышло. — Старая партия… совсем не старая. Годности в полном порядке. Пойдут… — он запнулся, словно подбирая слова, — пойдут за милую душу. В пайки. Командного состава. Старших офицеров. — он быстро облизнул губы. Или показалось? Губы его действительно дернулись, как будто он мысленно пробовал на вкус этот «нестарый» паёк. Затем он повёл нас дальше, к двери с красным крестом. Медблок.
Майор открыл очередную дверь.
Два изолятора, каждый на двоих. Операционная. Зубоврачебное кресло и простенькая бормашина. Тут же кресло гинекологическое. И так далее.
— Если придется здесь работать — что ж, поработаем, — сказал я, представляя себя принимающим раненых после того, что творится наверху… — Только сначала списочек составим, чего не хватает.
Майор кивнул, не глядя на меня. Его мысли были уже в другом месте. Тогда я задал вопрос, который напрашивался с самого начала:
— А оружейная где?
Майор резко повернулся, его взгляд стал острым, колючим, как шило.
— Вы думаете, здесь есть оружейная? — спросил он тихо, но в его тоне была сталь, как в тех ставнях.
Я выдержал его взгляд. В этом подземелье, отрезанном от мира, вопрос оружия переставал быть абстрактным. Он становился вопросом власти, выживания, последней границы между порядком и хаосом.
— Без оружейной, майор, — ответил я так же тихо, глядя на кафельные стены, — всё это бессмысленно. Потайная могила. Но не убежище.
Несколько секунд тишины. Потом майор медленно кивнул. В его глазах промелькнуло что-то — уважение? Досада?
— Есть и оружейная, — произнес он сдавленно.
Он привел нас к ещё одной двери, неприметной, без опознавательных знаков. Открыл ее своим сейфовым ключом. Небольшая комната. Стойки с замками. На стойках — оружие. Не арсенал, конечно.
— Ничего особенного, — бросил майор, словно извиняясь за скромность ассортимента. — Десять АК-74. Два ручных пулемета, РПК-74. Боезапас на каждый ствол — штатный.
Я осмотрел скромный арсенал. Чистый, смазанный. Готовый к использованию. Но маловато будет для пятидесяти душ в бетонной ловушке под землей.
— Довольны? — спросил майор, и в его голосе сквозила едва уловимая ирония. Или усталость.
— Не густо, — честно ответил я. — Но, полагаю, на первое время хватит. Сколько будет способных держать оружие после… после всего? Сколько останется тех, кто захочет его держать?
Майор хмыкнул. Коротко, сухо.
— Если не хватит… — он кивнул в угол, где стояли два неприметных, но прочных ящика из крашеного зеленой краской дерева, — найдутся ещё. И в смежном хранилище два таких же. Расконсервируются по необходимости. Если таковая возникнет.
— Патроны? — уточнил я.
— В достатке, — лаконично и уже без тени сомнения ответил майор. В этом ответе была окончательность. Тема была исчерпана. Как и экскурсия.
На этом осмотр объекта «Вершина» завершился. Мы молча поднялись по тем же тридцати трем ступеням обратно, в «жилую зону», а оттуда — на воздух, который после подземелья казался пьянящим. Погрузчик работу закончил, и тишина наступила блаженная. Птички поют, бабочки летают. Майор с каменным лицом и тщательностью могильщика запер за нами все двери: убежища, подъезда, главного входа.
— Через… — он посмотрел на часы, массивные, армейские, — через двадцать минут у нас обед в столовой. Не останетесь? — спросил он, и в его голосе вдруг прозвучала какая-то человеческая нота, почти просительная. Одиночество начальника на секретном объекте.
Мы переглянулись. Остались. Во-первых, чтобы не обидеть майора, человека, показавшего нам наше возможное будущее. Во-вторых, чтобы получить представление о здешних обедах — последний кусочек реальности перед долгой дорогой. И, в-третьих, просто хотелось есть. Экскурсия пробудила животный голод.
Обед оказался неожиданно хорошим. Настоящим. Наваристый борщ со сметаной и чесночной пампушкой. Бефстроганов из неплохой говядины с рассыпчатым рисом. И в заключение — стакан прохладного компота из сухофруктов, с кислинкой, как я люблю. Всегда ли так кормят здесь, или только по случаю визита «особого контингента»? Кроме нас, за столами был старший лейтенант, лейтенант обыкновенный, и восемь нижних чинов, выражаясь языком четырнадцатого года. Солдаты, сержанты и старшины. Они сидели за своим столом, ели ту же пищу, но быстро, деловито, не поднимая глаз. Пустых щей им явно не предлагали. Здесь, на краю мира, в ожидании конца света, кормили по-человечески. Ирония судьбы или последняя привилегия? Просто служат сверхсрочники. Сверхсрочников нужно кормить. Кого ж, если не их?
Мы сели в «Волгу». Майор остался на базе, его фигура у входа казалась одинокой и навсегда привязанной к этому месту. За рулем теперь Лиса — её черёд. Машина тронулась, оставляя за собой серые корпуса «Вершины», ухоженный двор и сосны, стоящие молчаливым караулом.
— Ну, и как? — подала голос Ольга с переднего сиденья, как только мы миновали староверческое хозяйство имени Бонча-Бруевича. Голос звучал неестественно громко после тишины подземелья.
— Отрезвляюще, — ответил я. — Сразу хочется бороться за мир… ещё активнее. Перспектива «Вершины» — ну, так себе.
Три дня назад нам вручили мобилизационные предписания. Розовые листки, вшитые в военные билеты. Как объяснил референт Стельбова, товарищ Петров, человек с лицом бухгалтера и глазами следователя, порядок таков: каждый военнообязанный знает, куда являться в случае войны. Обыкновенно — в военкомат по месту жительства. Но если военкомата… ну, не станет, скажем, в результате непредвиденных обстоятельств, — он тактично кашлянул, — то являться следует в некое место «В». Нам же, в нашем особом списке, сразу указали это «некое место»: база отдыха «Вершина». Петров, поправляя очки, разъяснил сухо: база эта — одно из спецубежищ для членов семей высшего руководства страны. При определенных обстоятельствах — по сигналу — мы обязаны срочно туда перебраться. Ольга — это понятно. Мы с Надеждой — врачи, в убежище люди необходимые. Ми и Фа — без комментариев. А бабушки, — спросила Ольга. Петров замялся, перебирая бумаги. Бабушки… ну, бабушки — по ситуации. Берите и бабушек. Если успеете.
— А зачем оружие? — спросила Лиса, вписываясь на скорости в поворот. — Там же солдаты. Защитники.
Я посмотрел на её затылок. Наивный вопрос. Или проверка моих умственных способностей?
— Кто защитит от защитников? — ответил я вопросом на вопрос. — Если Москвы не будет… если привычный мир рухнет в одночасье… всяко может повернуться. Оружие — это не только против внешнего врага. Это последний аргумент порядка. Или последняя иллюзия власти. В убежище законы пишутся заново.
— Ты думаешь, это… возможно? — спросила она, и в голосе ее прозвучал страх. Настоящий, не наигранный.
— Возможно, — сказал я прямо, глядя на серую ленту дороги. — Но не будет. Для этого нам и показали убежище. Чтобы мы понимали: война — это не просто плохо. Это совсем плохо. Это жизнь в бетонной коробке с фальш-окнами, с консервами, с оружием на стене и страхом в душе. Понимание должно отрезвлять. Тридцать пять лет мира — они не сами по себе явились.
— Но если… если нападут? Америка, или… — подала голос Ольга.
— Тогда… — я вздохнул. — Тогда будем воевать, что ж ещё делать. Но для начала… для начала нужно попытаться пережить первый удар. Для этого и Вершина.
— А мы переживем? — как бы в шутку спросила Лиса. — Этот… первый удар?
Я закрыл глаза, вспоминая карты, диаграммы, сухие строчки отчетов, которые мне довелось видеть.
— Если будем в «Вершине» — несомненно. Я смотрел розу ветров для этого района. — Говорил я, как будто отвечал на семинаре по Гражданской Обороне. — Ветер обычно дует в сторону Москвы. А не наоборот. Потому здесь и расположено спецхозяйство — минимальный риск выпадения вредных осадков. Плюс гора, она прикрывает со стороны Москвы. Так что… да. Теоретически.