— Мы это знаем, Евгений Михайлович, — холодно сказала Ольга, наконец повернувшись от окна. Глаза её горели. — Да, возможно, он не вполне трезво оценивает собственное место в литературе. У него в литературе, по сути, нет никакого места, это факт. Но это же среди графоманов сплошь и рядом! Полно таких непризнанных гениев, обивающих пороги редакций. И ничего, никто за пистолет не хватается! — Она резко встала, сделала несколько шагов по комнате. — И пистолет он где взял? Вот что главное! Откуда у него, человека с диагнозом, под наблюдением, только что из спецучреждения, оружие, откуда? Пошел в парк по грибы, и под кустом нашёл?
Тритьяков поднял ладонь, жестом прося терпения. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то — усталое понимание или предвкушение сложного разъяснения.
— Дойдем и до пистолета, Ольга Андреевна, непременно дойдем. Вы ведь интересовались, — он кивнул в сторону Надежды, — откуда у артиста ТЮЗа деньги на «Мерседес». Резонный вопрос. Теперь позвольте задать встречный: а откуда они у Владимира Семёновича?
Он выдержал паузу, огляделся. Комната замерла. Даже часы, казалось, перестали тикать.
— Нет, нет, не отвечайте, — продолжил генерал, хотя никто и не собирался отвечать. — Источники доходов Владимира Высоцкого… мы знаем. Хороши бы мы были, если бы не знали. Гастроли. Вот его главный, самый мощный источник доходов. Неофициальные, полулегальные, с концертами в ДК, на заводах, в клубах… Колоссальная популярность, аншлаги, полные залы…
Он отложил стакан, сложил руки на коленях, приняв позу рассказчика, излагающего неприятную, но необходимую правду.
— Так вот. Год назад у Владимира Семёновича… возникли разногласия. Серьезные. С организаторами его… этих самых гастролей, скажем так. Концертмахерами. По мнению организаторов — а это люди непростые, очень непростые, с весом и связями в определенных кругах — Высоцкий им задолжал. Крупную сумму. И… отказывался платить. Игнорировал напоминания. Словом, ситуация накалилась.
Надежда опять что-то черкнула в блокноте. Ольга остановилась посреди гостиной, застыв как петергофская статуя. Я просто пил боржом. Мелкими глотками. С перерывами.
— После ряда… неприятных инцидентов, угроз, убеждений, к нему и послали Андрия Сливу. За время пребывания в местах… не столь отдаленных, — Тритьяков чуть иронично подчеркнул это расхожее выражение, — он обзавелся некоторыми знакомствами. В специфических кругах. Среди тех, кто решает вопросы не через суд. Ему дали пистолет. И убедили… точнее, вложили в его больное воображение мысль, что, совершив это… требование, он станет знаменитым. Войдет в историю. Дуэль Пушкина и Дантеса, что-то в этом духе. Точнее мы не узнаем, вы, Михаил Владленович, лишили нас этой возможности. Но факт: его использовали. Как слепое орудие. И случилось то, что случилось.
Генерал тяжело вздохнул. В его голосе впервые прозвучала не просто констатация фактов, а что-то вроде укора или сожаления о нелепости ситуации.
— То есть, — подчеркнул он, глядя прямо на Ольгу, — это не из-за вас стреляли в Высоцкого. Никакой охоты на вас или ваших друзей тут не было. Наоборот. Соседство с Владимиром Семёновичем, именно оно подвергло ваши жизни реальной опасности. Вы оказались на линии огня по чистой случайности. Из-за долгов и криминальных разборок другого человека.
Ольга медленно опустилась на стул. Лицо её было пепельно-серым. Казалось, почва ушла у нее из-под ног. Её уверенность в заговоре против нас получила пробоину. Все выходило банальнее.
— И… всё? — едва слышно прошептала она.
— Почти, — кивнул Тритьяков. — Слива мёртв. Михаил Владленович в очередной раз продемонстрировал здоровые инстинкты и реакцию. Владимир Семёнович, слава богу, жив. Вы не пострадали физически. Последствия… психологические — это отдельно. Высоцкий, — генерал чуть усмехнулся, — проявил оперативность. Срочно продал свой знаменитый «Мерседес», и расплатился. С теми самыми организаторами.
— А организатор? Тот, кто послал Сливу? — резко спросила Ольга.
Тритьяков встретил её взгляд спокойно.
— Непосредственный организатор покушения… наказан. Кем? — Он слегка развел руками. — Наказан самими же концертмахерами. По их… внутренним законам. Поскольку он поставил в смертельную опасность ваши жизни. А вы — генерал сделал едва заметное ударение на «вы», — фигуры для них… абсолютно запретные. За такое — наказание одно. Суровое. И другим… наука. Так что с этой стороны, — он заключил, — вам опасаться нечего. Дело закрыто. Официально — психически больной человек совершил нападение по бредовым мотивам. Точка.
Он встал, поправил китель. Его фигура в дверном проеме казалась монолитной и окончательной, как приговор.
— Просто… — добавил он на прощание, уже в дверях, обернувшись. В его голосе вдруг прозвучала нехарактерная, почти отеческая нота предостережения. — Будьте впредь осторожнее в выборе знакомств. Держите дистанцию. Даже здесь, в Москве, под боком у Кремля, — он чуть усмехнулся сухим уголком губ, — могут водиться тигры и драконы, знаете ли… Спокойной ночи.
Дверь тихо закрылась. Щелчок замка прозвучал громче выстрела в тишине гостиной. Тиканье часов снова зазвучало отчетливо. Но теперь оно отбивало не просто секунды, а отсчет новой, тревожной эпохи в нашей жизни, где доверие стало роскошью, а соседство с гением — смертельным риском. Тень несчастного случая, о котором говорил Тритьяков, сменилась другой тенью — более широкой, бесформенной и куда более зловещей. Тенью города, где драконы были не сказкой, а повседневностью, прячущейся за фасадами благополучия. Мы сидели втроем, слушая эту тишину, и каждый понимал: что-то безвозвратно сломалось. Простота и ясность «просто аварии» казались теперь потерянным раем.
Глава 13
24 мая 1980 года, суббота
Опытный и матёрый
Сочи — город большой. Даже огромный. Нет, сам по себе, как скопление домов, улиц и человеческих гнёзд, он, быть может, не так чтобы колоссален, но по велению краснодарского административно-территориального управления он легко поспорит и с Лондоном, и с Парижем. Площадью. Так, во всяком случае, утверждает брошюрка для гостей города-курорта, что лежит у меня на столике, рядом с недопитым стаканом боржома. На обложке — пастораль: белые домики, карабкающиеся по склонам, синева гор, увенчанных шапками не то облаков, не то снега, и лазурное море, лениво лижущее галечный берег. Надпись же гласит: «Добро пожаловать, гости дорогие!» Радушие казенное, но оттого и понятное, родное.
В брошюрке же и план Сочи. Замысловато начертанный, пестрящий названиями санаториев, пансионатов, курортных поселков, будто рассыпанных пьяной рукой вдоль побережья. Как рисунок-головоломка «попробуй, отыщи тигра в кустах». Но местоположение нашего пристанища на нём не отыскать. Как не сыскать иголку в куче металлолома. Тщетно водил я пальцем по тонким линиям, выискивая знакомые ориентиры — ничего. И на большом, подробном плане, что за сорок копеек я приобрел в киоске «Союзпечати» аэровокзала — тоже нет. Будто растворился наш санаторий в субтропическом воздухе, как мираж. Зато есть музей Николая Островского. Выделен жирным шрифтом. Выдастся время, непременно схожу. Сходим. Всей честной компанией. Хотя кто из нашей честной компании захочет идти в музей — большой вопрос. Ми и Фа предпочтут море, бабушки — процедуры, Лиса и Пантера — тишину. Но намерение благое, и это уже что-то.
Прибыли мы сюда вчера, заполдень. Самолётом. Лиса и Пантера, Ми и Фа, опять же бабушки, конечно. Ну, и я, куда ж без меня.
Встречали нас… как бы это сказать… согласно табели о рангах. Ласково, но с оттенком казенной подобострастности, которая здесь, на юге, особенно прижилась. Встретили и повезли. Колонной. Четыре автомобиля. Впереди — «Волга» ГАИ, синяя, с мигалкой, пока безмолвной, но готовой завыть в любой миг. Затем — ещё одна «Волга», где восседали я и обе бабушки, ахая и восхищаясь видами. Следом — третья «Волга», с Лисой, Пантерой и мелкими, то бишь Ми и Фа, прилипшими носами к стеклам. Замыкала шествие «Волга» санитарная. Белая, с красным крестом. Внутри — врач с озабоченным лицом, носилочное место вместе с самими носилками, и санитар в белом халате, но почему-то с автоматом Калашникова на коленях. На всякий пожарный случай. Мало ли что. Так нынче встречают в Сочи гостей. Не просто дорогих, а очень-очень дорогих. По особому распоряжению, спущенному сверху. Велено — встречать, вот и встречают, со всем тщанием и предосторожностями. Санитары с автоматами — это, знаете ли, такой специфический курортный колорит.
Андрей Николаевич, человек проницательный и заботливый (о других, разумеется), решил, что нам всем требуется отдых. Основательный. Работа работой, изрек он, а отдых должен следовать по расписанию, как поезд Москва — Чернозёмск. Место выбрали соответствующее — санаторий «Сочи». Название простое, без затей, как вывеска сельмага. Жить будем здесь, вдали от городского гомона, суеты курортной толчеи и любопытных глаз, окруженные — как гласит все та же брошюрка — «вниманием и заботой». Добавлю от себя: вниманием искренним, как улыбка стоматолога перед началом сверления, и заботой неустанной, как комариное жужжание над ухом ночью.
Санаторий, признаться, оказался на редкость тихим местом. Теперь понятно, почему его не найти на карте. Для постороннего человека отыскать эту обитель — задача почти невыполнимая. До ближайшего населенного пункта, поселка с экзотическим, будто из романа Стивенсона или Джека Лондона, названием Лоо, — семь вёрст. И все это пространство — густой, почти непроходимый лес. Горный лес, с запахом хвои, прелой листвы и чего-то ещё, влажного и древнего. Нет, по прямой, конечно, рукой подать. Но прямая здесь — понятие условное. Дорога вьется змеей, петляет, взбирается на увалы и ныряет в ложбины, извиваясь прихотливо, как путь шахматного коня. Смотришь в окно — казалось, только что проезжали этот поворот, а вот он снова возникает, но уже с другой стороны. Голова кружится.