Вот только в «Космосе» советские врачи живут лучше. И квартиры у космонавтов приличные, трехкомнатные, на каждого. И машины есть, и деньжищ куры не клюют. Космонавты, конечно, доходами не хвастают, зачем дразнить, но видно же: всё у космонавтов другое. И лицо, и одежда, и душа, и мысли.
— Некогда нам в клубы ходить, у нас дел выше головы.
Клуб — это врачебное сообщество устроило. Западные врачи. Пообщаться, поговорить о том, о сём. Виски выпить. В покер сыграть. Нет, виски, азартные игры и прочие противные мусульманину пороки в Ливии под запретом, но клуб — это как бы экстерриториальное заведение. Условно. В некотором роде. Послабление для неверных, нужно же где-то им отдохнуть, так пусть отдыхают в специально отведенном месте, под присмотром. Ведь иностранные специалисты нужны. По крайней мере, сейчас.
— Конечно, дел много, — согласился я. — Но контакты с зарубежными коллегами поддерживать необходимо чисто в утилитарных целях. Обмениваться опытом. Демонстрировать не на словах, а на деле преимущества социализма. Опять же языковая практика бесплатная.
— У нас с этим всё равно лучше вас никто не справится. Демонстрируете и практикуете, — не без ехидства сказал полковник. — У вас же «Мерседес».
— Демонстрирую, — согласился я. — Но позвольте кое-что продемонстрировать и вам.
Я подошёл к окну.
— Это ваша «Волга» под навесом?
— Моя, — ответил полковник. — В смысле — нашего госпиталя. Не нравится?
— Очень нравится. В Москве у нас тоже «Волга». Теперь, представьте, что вы не залили в бак бензин. Поедет машина?
— Что за детские вопросы, — в который раз поморщился полковник.
— Не поедет. Вы можете её корить, взывать к чувству ответственности, агитировать, убеждать, упрекать, угрожать — не поедет.
— Там, в Сталинграде, мы о выгоде не думали, — полковник перешел в наступление. Проверенная риторика — война, революция, «может, вам и советская власть не нравится?». Очень действенна, когда начальник говорит с подчиненным, особенно если подчиненный целиком во власти начальника.
— Странно, — сказал я.
— Что вы видите странного в моих словах? — полковник закипал. Или делал вид, что вот-вот закипит. Старый боевой офицер с одной стороны, и благополучный мажор-тыловик с другой. Хотя ему в дни Сталинграда было двенадцать лет, так что вряд ли.
— Война закончилась тридцать пять лет назад. Советский Союз — великая передовая держава, оплот мира и социализма. Могущество наше неколебимо, авторитет высочайший. Миллиарды людей смотрят на Советский Союз с надеждой и восхищением. По всему миру наши люди помогают странам строить социалистическое общество. А вы сравниваете это со Сталинградом, временем, когда речь шла о самом существовании Советского Союза. Неужели мы опять прижаты к Волге, неужели опять враг топчет нашу землю, неужели опять миллионы беззащитных советских людей гибнут под ударами фашисткой тёмной нечисти?
— Вы неправильно трактуете мои слова…
— А как же иначе их трактовать? Впрочем, вы военный, вам виднее. Спрошу при случае у знающих людей.
На полковника было жалко смотреть. И остыл, и сдулся. Моя дешевая демагогия, на которую плюнуть бы и растереть, его напугала. Если так говорю, значит, право имею. И тут же вспомнились все слухи и толки, связывающие меня то с Брежневым, то с Андроповым, а вот теперь со Стельбовым. Оно ведь всяко бывает: жизнь строишь по кирпичику, долго, тщательно, с усердием, а мышка пробежит, хвостиком заденет, рухнет карьера, и разобьётся. Или Чижик напоёт большому начальству.
Но стращать полковника я не собирался. Так только, чтобы границы чувствовал. Не путал моё и наше.
— Насчет финансирования я поговорю со своим министром, с Чазовым. А вы, товарищ полковник, со своим. Глядишь, и подбросят снарядов в Сталинград. Ну, я надеюсь… — доброжелательно, и даже покровительственно произнес я.
— Мы… Я… Я очень устал, знаете. Вот иногда и несу чушь, — повинился Давыдов.
— Это бывает, Егор Петрович, это бывает. Не бережете вы себя. Светя другим, сгораете. А вы не лампочка копеечная, не свечечка. Вы нужны людям, нужны и себе. Светить можно, сгорать — нет, — сказал я тоном посвященного в тайны бытия. Только что по плечу не похлопал. — Знаете, резервы, они и у вас есть. Направляйте на обследование не тех, кто требует, а тех, кому это необходимо.
Да, три четверти направленных в «Космос» из госпиталя могли прекрасно пройти обследование и в госпитале. Не только могли, но и проходили. Но ведь рядом есть чудо медицины, самые новейшие аппараты, их даже в Кремлевке нет, а тут — пожалуйста! И зачастило к нам начальство великой стройки. Крупное, среднее, а за ним и мелкое устремилось.
А мы что? Мы ничего, мы руку набиваем, опыта набираемся. Любой каприз за ваши деньги. Не прямо ваши, из своего кармана никто не платит. Из кармана госпиталя. Средства исчерпываются быстро, а привычка по первому свистку получить премиум-обследование остаётся. И плодятся жалобы. А это — повод придержать карьеру.
«Космосу» жалобы неверных безразличны, а вот госпиталю терпеть, улыбаться, и просить «в порядке исключения», а оно им нужно?
И тут на столе зазвонил телефон. Обыкновенный, наш, советский. Красной пластмассы. Только без номеронабирателя.
Полковник взял трубку, прижал крепко к уху, но я расслышал. Срочно принимайте больного из Жёлтой Реки, сделайте все возможное и невозможное, вот что сказали.
Жёлтая Река, вот оно как. Yellow river is in my mind and in my eyes
— Простите, но у меня срочное дело. После договорим, — сказал он.
— Ещё как договорим, — согласился я.
На прощание я бросил взгляд на барометр. Стрелка теперь указывала на «Бурю». Песок, смешанный с обрывками плакатов «Слава труду!», бился в стекло, словно требуя впустить его внутрь, мол, я здесь хозяин.
Глава 4
27 апреля 1980 года, воскресенье
Задача на сообразительность
— Итак, мы начинаем!
Передо мной — четыре конверта. Женя Конопатьев, Игнат Шишикин, Сеня Юрьев записали свое мнение, положили в конверты, то же сделал и я.
Мнения — по поводу обследуемого больного, Ивана Григорьевича К., инженера, геолога и просто советского человека. Его доставили к нам под утро. Экстренное обследование. И мы постарались. Тяжёлый случай, видно невооружённым глазом. А вооружённым новейшей техникой, видно ещё лучше. Но следует понять, что мы увидели. Перед лабораторными анализами снимайте шляпу, но не теряйте головы — этому нас ещё на третьем курсе учили. И хотя возможности «Космоса» несравненно больше, нежели лабораторные анализы, это отнюдь не освобождает от обязанности думать, напротив, пищи для размышлений становится только больше. «Чем больше телескоп, тем больше перед вами загадок вселенной» — оттуда же, с третьего курса.
Собрались мы в ординаторской «Космоса», где стоит книжный шкаф, где есть аквариум, большой, с рыбками, но главное достояние ординаторской — самовар. Электрический, но пузатый, под старину. Да, врачи любят пить чай. В одном пакетике заварки, будь то наш, «Советский Краснодар», или британский «Липтон», обыкновенно содержится пятьдесят миллиграммов кофеина, или около того. Если в чашку кипятка опустить два пакетика, будет сто миллиграммов, что бодрит — умеренно. Другие алкалоиды-теины расширяют сосуды, предотвращая повышение давления. А чайная ложка гречишного мёда дает топливо для маленьких серых клеток. Не таких уж, впрочем, и маленьких. Кнутик и пряник в одной чашке. Выпил, и два часа работаешь в турборежиме. Проверено в школе «Ч»: шахматные задачки после чая решаются и вернее, и быстрее.
Я достал из конвертов листки, разложил на столе. Стол в ординаторской большой, прочный, довоенной работы, двенадцать докторов уместятся без тесноты. Но сегодня нас только четверо, старая гвардия.
На листках мы написали предварительные диагнозы. На листках — чтобы избежать влияния «общественного мнения». Сначала каждый излагает собственное. Чтобы топором не вырубить. Никого, да. Нам не нужны Раскольниковы, нам нужен Пётр Петрович Лужин. Человек в поисках истины.
Поставить диагноз «с лёта» удается не всегда. Положим, откусит акула ногу пловцу, тут всё ясно, травматическая ампутация конечности, не поспоришь. А вот если человек жалуется, что всю ночь слышит голоса — это что? Живёт в общежитии? Слуховая галлюцинация? Правильный ответ — работает транзисторный приёмник. На пятом курсе был случай. У парня с нашего потока. Стал слышать голоса по ночам. Причём, на иностранном языке. Кажется, на английском — в языках он был не силён. Приёмник завалился за диван, включенный, но работал, на минимуме, тихо-тихо, днём и не разобрать, а батареек хватило надолго. Ночью же, когда всё вокруг умолкало, он слышал Би-би-си. На английском. А языка не знал. Потому решил, что его кто-то облучает. Скрытый враг, шпион, или что-то вроде. То ли со спутников, то ли ещё как. Смешно, да не до смеха. Помог сбор анамнеза: парень делил комнату с братом, моряком. Брат ушёл в плавание, дальнее, тогда-то и начали звучать голоса. Причина в том, что у брата был радиоприемник, хороший, купленный в «Альбатросе». Доктор посоветовал человеку обыскать комнату самым тщательным образом. И — ура, ура, разгадка оказалась за диваном. А могло всё кончится печально, да.
Сегодня утром из госпиталя доставили больного — для обследования. Доставили, потому что больной был в том состоянии которое обычно расценивают, как состояние средней тяжести. Сам бы не дошёл. В госпиталь он попал ночью, как только улеглась песчаная буря, но госпитальных возможностей оказалось недостаточно. Давай в «Космос»!
Давай.
И вот мы его проверили и так, и этак, результаты передали сопровождению, и больного увезли назад, в госпиталь. У нас-то стационарного отделения нет, не наша функция. Может быть, когда-нибудь, потом, но вряд ли. Это совсем другая структура — госпиталь. Совсем-совсем. И по штатам, и по деньгам, и вообще.
И потому наши доктора практикуют в больнице Аль-Фатех. Хирургам нужно постоянно оперировать, чтобы не было рахита, то бишь чтобы навык не терять, а, напротив, развивать и наращивать. Терапевтам тоже полезно. Диагностика диагностикой, амбулаторный приём — хорошо, но стационара заменить ничто не может.