- Понятно. - Георгий Сергеевич покивал, осторожно пригубил чай и покивал снова. - Очевидное всегда понятно, но я не о том. Насколько я уяснил, вы не получали от соседей никаких сведений касательно этого... пришельца?
- Пока нет.
- Вот видите! Пока! Думаю, в ближайшее время все разъяснится, причем самым банальным образом. Простите, Игорь, друг мой, но вы, по-моему, делаете из мухи слона.
Не найдя сразу слов для отповеди, Фома подул на чай и тоже отхлебнул. Чай у Георгия Сергеевича был куда хуже, чем у Юсуфа: наверное, чайным кустам все же требовался какой-то уход. А может быть, просто не следовало собирать все листья подряд. Да еще с веточками.
Бесспорно, главное удовольствие от чаепития определяется собеседником, а не чаем. Впрочем, не бывает правил без исключений. Сейчас Фома сердился на Георгия Сергеевича. Ну можно ли быть таким беспечным?!
Это ведь тоже эгоцентризм - искренне полагать, что все люди, сколько их есть на Плоскости, подобны тебе, такому разумному, благородному и незлобивому, а потому не представляют опасности. А ну как в точности наоборот?
- Вот вы сказали - шпион, - молвил Георгий Сергеевич, не дождавшись возражений. - У меня сразу возникает вопрос: зачем? Шпионов засылают в другие государства, корпорации и так далее, имея в виду конечную цель: успех в конкурентной борьбе. Игорь, друг мой! Разве вы не видите, что на Плоскости данная цель начисто отсутствует? Вы же только что говорили сами: с более значительной территорией вам не управиться. У феодала только две ноги. Разумеется, вы можете выспать себе автомобиль, вездеход или даже вертолет, но долго ли будут служить эфемерные вещи такой массы? Пожалуй, не стоит и стараться. Ни лошадей, ни верблюдов на Плоскости нет, да они здесь, наверное, и не прижились бы. Максимальный размер феода ограничивается скоростью перемещения по нему феодала. Заметьте: пешего перемещения! По-моему, просто нелепо разевать рот на большее, чем можешь проглотить. Я думаю, что это понимаете не только вы, но и ваши ближайшие соседи, не так ли?
Фома покивал в ответ. Теоретически все было так. Насколько он знал, границы ближайших феодов не менялись, по меньшей мере, в течение последних восьми лет, а может, и значительно дольше,
- Вот видите! - Георгий Сергеевич просиял. - Я не знаю, как давно Плоскость была населена людьми, но имею основания подозревать, что все-таки очень давно. Судя по находкам старинной утвари, не менее нескольких столетий. Немалый срок для того, чтобы прийти к общему знаменателю в вопросе о наиболее эффективной общественной системе! И вот такой-то необычный феодализм как раз и оказался здесь оптимальным строем. Надо сказать, удивительный феодализм! Меня он устраивает... гм... тем более, что я не могу предложить ничего лучшего. Где, когда видано на Земле, чтобы феодал служил помощником, а не угнетателем?
- И на Плоскости не без уродов, - пробурчал Фома. - Есть такие. Запугают новичка и стригут до мяса. Только это почти всегда плохо кончается... Крестьяне либо разбегаются, либо убивают такого ненормального. Чаще разбегаются, потому что без феодала не обойтись. Уходят к другим. На авось. Двое сгинут, третий дойдет. Ясное дело, уходят совсем уж от крайности, когда терпеть невозможно...
- Что только подтверждает мой тезис, не так ли?
- Не спорю. Есть исключения, но есть и общее правило. А что дальше-то?
- Феодал и хуторяне - симбионты, а симбиоз по определению взаимовыгоден. Предложите иную форму общественных отношений демократическую республику, монархию, анархию, олигархическую власть, коммунистическую утопию в духе Томаса Мора, да что угодно, - и я, надеюсь, смогу показать вам всю ее ущербность в сравнении с феодальной раздробленностью. Игорь, друг мой! Социальные отношения определяются, во-первых, внешними обстоятельствами, а во-вторых, человеческой природой, что, пожалуй, важнее. Разве вы не видите, что изобретаете велосипед? Иные формы отношений наверняка были перепробованы в минувшие века и отброшены как неэффективные или просто гибельные. История располагает временем. Теперь достигнут оптимум. Кто же, находясь в здравом уме, захочет ломать прочное здание? Что лучшего он может предложить? Кстати, напомню вам вашу же гипотезу: этот чужак-пришелец вполне может оказаться не близоруким, а попросту сумасшедшим. Почему бы нет? Теперь я вижу, что вы, возможно, правы. Попав сюда внезапно, с бухты-барахты и осознав невозможность вернуться, совсем нетрудно потерять рассудок. Разве нет?
Фома снова покивал. Насчет сумасшедших Георгий Сергеевич был прав. Человеческая психика - не титановый сплав, не легированная сталь и не кевлар. У многих "тихо шифером шурша, крыша едет не спеша", а иные торопятся свихнуться так быстро, как будто рекорд ставят, и умудряются потерять всякую управляемость буквально в считанные дни, если не часы. Такой псих не усидит в оазисе, рано или поздно побредет в никуда - и, понятное дело, не вернется.
Если, с одной стороны, ты не в силах всю - ВСЮ! - оставшуюся жизнь рыхлить поле с целью продления своего существования, а с другой стороны, лишен качеств, необходимых феодалу, - тогда да. Тогда только и остается, что сойти с ума.
Фома не любил вспоминать, как сам едва не свихнулся поначалу. И наверняка со временем впал бы в безумие, если бы Нсуэ не увидел в нем коллегу и возможного преемника. Само собой, бушмен думал главным образом о том, чтобы облегчить себе жизнь, обзаведясь толковым помощником, при том, что собираемого оброка худо-бедно хватало на двоих. Если бы не хватало...
Впрочем, какая разница, о чем он там думал; главное - спас и выучил.
- Как-нибудь я свожу вас в одну лощину, - мрачно пообещал Фома. - Место как место, ничего особенного. Голый камень. Ни кустика. Даже ловушек не очень много. Но там я нашел с десяток скелетов. Человеческих. В двух черепах дырки - людям стреляли в затылок. У остальных рассечены шейные позвонки. Их ставили на колени и рубили головы.
Георгий Сергеевич всплеснул руками:
- Ну вот! Это ли не наглядное доказательство того, что и так очевидно: в давние архаичные времена шел социальный поиск, а разве он когда-нибудь обходится без крови?
- Не доказательство, - отрезал Фома. - Насчет давних времен - никакое не доказательство. Кости были сравнительно свежие... Пожалуйста, повремените с возражениями! Я, как и вы, не могильщик и не могу сказать, сколько лет продержится покойник. Я также не археолог, и у меня нет аппаратуры для радиоуглеродного анализа. Кроме того, не исключено, что период полураспада элементов здесь определяется прихотью Плоскости. Я просто не успел вам сказать, что внутри одного из черепов я нашел сплющенную пулю. Кажется, револьверную. Полуоболочечную, с мягкой головкой.
- Вижу, куда вы клоните, - улыбнулся Георгий Сергеевич. - Игорь, друг мой! Но разве револьвер и патроны к нему не могли оказаться настоящими, с Земли, а не эфемерными?
- Так я поначалу и подумал. Но на всякий случай вытряс эту пулю из черепа и взял с собой. Долго хранил. В тряпочке. А в один прекрасный день пуля рассыпалась в пыль. Вот так-то. Она была эфемерной.
Теперь настало время кивать Георгию Сергеевичу:
- Понятно... Гм... Как вы думаете, сколько примерно лет назад могла состояться эта... расправа? Хотя, знаете ли, годы здесь понятие относительное, лично я во времени слабо ориентируюсь...
- Не беспокойтесь, я ориентируюсь, - ответил Фома. - Эфемерный предмет с массой револьверного патрона, по идее, должен существовать лет пятнадцать-двадцать. Вот вам и "архаичные времена".
Ему очень не хотелось огорчать Георгия Сергеевича. Впрочем, напросился получи. Прекраснодушная вера в светлый разум еще никого до добра не доводила. Ишь ты - оптимум ему достигнут! На века! А ведь сам только что говорил: человек, мол, так устроен... Можно ли не знать, как устроен человек? Предполагай худшее - и не ошибешься.
О том, что он сам много раз опрометчиво предполагал лучшее, Фома старался не вспоминать. В споре с идеалистом скептик всегда на коне и может снисходительно похлопать оппонента по плечу с высоты конского крупа.
- Давайте пить чай, - сказал Георгий Сергеевич.
Какое-то время они пили чай и ели оладьи. Фома старался не слишком налегать на еду - в конце концов, он-то легко подзаправится у любого хуторянина, чего никак не мог Георгий Сергеевич.
Фома слушал родник. Струйка обжигающе-ледяной пресной воды била из трещины скального выхода с плоской вершиной и весело журчала в бочажке под скалой. Мирное, убаюкивающее журчание... то есть убаюкивающее уставших, а отдохнувших и сытых настраивающее на философский лад. Хибара-развалюха гордо занимала вершину скального выхода. Кто-то в незапамятные времена выдолбил удобные ступени к роднику, но о том, кто это был, не мог ничего сказать и бушмен Нсуэ. Этот никчемный в смысле прокорма оазис долгие годы пустовал, пока Фома не поселил в нем старого учителя. Все равно феодалу не съесть всей собираемой десятины. Феодал может позволить себе держать нахлебника.
Одного. Достойного. И не совсем даром, а в обмен на беседы, удерживающие от тьмы безумия. Не только хуторяне сходят с ума. Феодалы - тоже. Только не так часто. Феодал нужен крестьянам - он зримо ощущает это, наведываясь в каждый оазис, забирая оброк и даря радость общения. Он и нужную вещь принесет, и снабдит свежими новостями, и утолит тягу хуторянина к посиделкам на завалинке. С этой стороны все прекрасно. Но пройдет время, и однажды феодал задаст себе полный простительного эгоизма вопрос: а нужна ли ему такая жизнь? Не крестьянам, а ему самому? Разве он раб, разве он заведенный механизм, чтобы вечно кружить по ничтожному участку Плоскости, уворачиваясь от ловушек?
Безумие не берется из ничего - оно рождается от неотвязных поисков смысла существования.
Фома слушал родник.
Сейчас он не думал о том, откуда на Плоскости берется вода, если здесь неведомы дожди и снег, и куда пропадает испаряющаяся влага. Дивиться каждой несуразности - мозги не жалеть. Он просто слушал журчание воды.