По-хорошему надо было немедленно начинать расследование и вычислять крысу, пока та не вошла во вкус и не переправила мутантам кое-что посерьезнее… Например, минометы с боекомплектами.
Однако Ковач лишь переложил сообщения в отдельную папку, – в картонную с тесемками-завязками. Займется, но чуть позже.
Рапорт разведчика с позывным Гном он просмотрел на экране. Разведгруппа Гнома пыталась нащупать и оттрассировать безопасный для техники путь через Большое Болото, образовавшееся на дне бывшего Нарвского водохранилища, – вода оттуда ушла, но во всех локальных понижениях дна сохранились непролазные скопища ила, не позволявшие ни идти, ни плыть, ни ехать на любом виде транспорта… Разведчики нащупывали путь по возвышенностям и преодолели две трети расстояния до западного берега, когда натолкнулись на кое-что интересное… На следы колес. Судя по сделанным снимкам, оставил их БТР-80 или другая машина того же семейства, на такой же колесной базе.
Событие не самое ординарное… Впервые за год активной разведки на все более расширяющейся территории они натолкнулись на следы людей, не впавших в дикость, не вернувшихся к самым примитивным формам хозяйства (хотелось надеяться, что все же людей, а не мутантов, сумевших каким-то чудом сохранить технику и горючее для нее). Возможно, следы оставили заболотники, о которых у местных ходит множество легенд-страшилок.
Поразмышляв над рапортом несколько секунд, Ковач отправил его в папку, на сей раз компьютерную, озаглавленную «Позже». И продолжил свой заплыв в информационном море.
Наконец удалось зацепить кое-что интересное, имевшее отношение к тем проблемам, что заботили сейчас особиста больше всего.
Небольшой, в половину ладони размером, бумажный листок постоянно норовил свернуться в трубочку, вернуться в ту форму, в какой лежал в тайнике. Обе стороны были густо исписаны, почерк мелкий, но четкий, хорошо читаемый. Большая часть содержания интереса не представляла: выжимки из болтовни, звучащей в местном аналоге трактира, в одной из замиренных деревень.
Какого только пьяного бреда там не несли. Например, дикая история об организме, бродящем по окрестным деревням и выдающем себя за святую Троицу. Один. За Троицу. И якобы кто-то даже уверовал…
Тем не менее информатор имел задание все прилежно фиксировать. Ценную информацию по синьке тоже выбалтывают.
В разговоре, сжато пересказанном в донесении, зашла речь о ценах на базаре, организованном рядом с Базой, с внешней стороны периметра. И мутант по прозвищу Сыч после нескольких кружек свекольной сивухи заявил: ездить на базар без острой нужды незачем, а уж делать накопления в платежных бонах, выпускаемых Базой, так и вовсе глупо. Потому как «кровососам скоро кранты». Появились, дескать, люди, поклявшиеся всех кровососов под корень извести. Их немного, но ребята боевые и под пулеметы дуриком не попрут. А командир их «здорово умеет шарить в чужих мозгах».
Больше ничего интересного Сыч не сказал, разговор ушел в сторону. Однако его слова «умеет шарить в чужих мозгах» привлекли внимание Ковача. Поведение Самурая перед захватом, зафиксированное объективом камеры, попадало именно под такое определение. Как будто в голове у разведчика пошарили, и не слабо, аннулировав не только все навыки бойца, поднаторевшего в беспощадной партизанской войне, но и банальный инстинкт самосохранения. Одно только выражение лица, на пару секунд угодившее в кадр, чего стоило… Ковач не мог припомнить, чтобы видел такую блаженную физиономию у разведчика за долгие годы знакомства. Точно, в мозгах пошарили.
Он написал крупными буквами на чистом листе: СЫЧ. Обвел овальной рамкой, затем медленно скомкал лист, кинул в мусорную корзину.
Взять Сыча и вывернуть наизнанку не проблема. Скорее всего, он по пьяни лишь пересказывал от кого-то слышанное, но ниточка потянется… Надо проверить, нет ли в неводе еще золотых рыбок, среди тины и травы морской. Ковач потянулся к пока еще не разобранным сообщениям, но проверить ничего не успел.
Ожил селектор: вернулась группа Кирилла Званцева, только что пересекла периметр.
БТР подкатил к штабу.
Левое крыло здания занимала медчасть (Ковач подозревал, что медицинские проблемы Полковника сыграли не последнюю роль в принятии решения о такой не совсем обычной планировке).
Не сбавляя скорость, бронированная машина миновала главный вход и проехала прямиком к владениям Рымаря. Значит, не все прошло гладко, есть раненые… Мадам Званцева картинно всплеснула руками и посеменила за БТР. Форма вольнонаемной – тот же камуфляж, но без погон и знаков различия – смотрелась на ее дородной фигуре, как седло на корове. Следом за мадам потянулись и остальные немногочисленные встречающие.
Малой первым выпрыгнул из распахнувшегося бортового люка. Г-жа зампотыл облегченно выдохнула и потеряла интерес к тому, как выгружаются остальные, – сыночек цел, а прочее не так уж важно.
Ковач, наоборот, напряженно всматривался, гадая: кого зацепило? С Малым отправились семеро, и все из старой гвардии, потеря любого станет незаменимой.
Нет, все вроде на ногах, перевязанных тоже не видно… Для чего тогда БТР так эффектно подкатил к медчасти? Вскоре особист понял, для чего. Вернее, для кого… Понял, когда из недр бронемашины показались носилки.
Она, «подтощалая мартышка», узнал Ковач, хотя видел привезенную девушку лишь на кадрах не самого лучшего качества. Молодец пацан, добился-таки своего, – рисковал, конечно, и людьми рисковал, и техникой, но добился. Это лучше, чем осторожность его папаши, к старости усилившаяся сверх всякой меры. Игры пошли такие, что, не рискуя по высоким ставкам, можно в итоге проиграть все…
Признаков жизни пленница не проявляла, но ее запястья и лодыжки стягивали ремни.
– Займись ей срочно, дядь Сережа, – сказал Рымарю Малой, в общении со старой гвардией демонстративно игнорировавший уставные обращения. – Кишки мне выпустить пыталась и по голове получила не слабо. Череп вроде цел, но в себя не приходит.
– Голову сейчас посмотрю, – пообещал Рымарь. – Но потом ее вниз надо, поближе к лаборатории и всему прочему. Нету здесь условий ей всерьез заниматься.
Он был прав. Та медчасть, что наверху, – по большому счету фельдшерский пункт для мобилей, которых без особой нужды старались под землю не допускать. А мутантам вниз вообще дороги не было. Лишь изредка делались исключения для клиентов Рымаря, и для каждого случая требовалось специальное разрешение Особого отдела.
– Вы ведь не против, господин майор? – официальным тоном уточнил доктор у Ковача, хотя были они, разумеется, на «ты».
– Не против, не против… Распоряжусь.
Позже он не раз пожалел об этом своем решении.
Глава 4Народ и его слуги (короткая рокировка черных)
Они пришли впятером. Вся Лизкина гоп-компания, лишившаяся Лизки.
Стояли снаружи, у крыльца, переминались с ноги на ногу и не знали, с чего начать.
Попробовал начать Чупа. Но с речью его сегодня что-то случилось: легкое заикание, обычно почти незаметное, стало гораздо сильнее.
– З-з-з-наешь, М-м-м-марьяш… т-т-т-тут эта… в-в-в-в-в-в… – На очередном слове у него окончательно заело, и он отпасовал мяч приятелю: – Д-д-дрын, т-ты с-с-сам…
Дрын поскреб свою раннюю лысину, покрытую пятнами лишаев, и не стал тянуть резину, бабахнул, как в лоб из обреза:
– Лизу кровососы схватили. Вот.
Они не подозревали, что Марьяша все уже знает. Сестры никогда не афишировали связь между их головами, впервые проявившуюся в раннем детстве. К тому же поначалу сами не понимали, что такая связь существует, да и работала она по малолетству слабо. Например, если гулявшую вдали от дома Лизку кто-то обижал или колотил, у Марьяши, предпочитавшей держаться рядом с матерью, резко портилось настроение. Ну так мало ли от чего оно может испортиться…
Резкий и неожиданный скачок способностей произошел года четыре назад, когда у сестер синхронно случились первые месячные. Они кое-как разобрались в новых своих умениях (не до конца, конечно же, многое еще предстояло освоить), – и Лизка в первом же их состоявшемся мысленном разговоре ультимативно потребовала: «Не смей никому говорить! Застебут наши недоделки, скажут, что один ум у нас на двоих. По половинке, типа, у каждой. Охота тебе полоумной прослыть?»
Марьяша с ней согласилась. Хотя руководствовалась совершенно иными соображениями. В книжках, что она читала, ничего похожего у нормальных людей не встречалось. Значит, уродство… Никому не видимое, сидящее глубоко внутри, но все же уродство. А она-то, дура, гордилась, что все у нее по-правильному, все как у нормальных: и глаза два, и сисек две, и остальное все на месте и в комплекте… Украдкой поднималась на чердак, раздевалась там догола, сравнивала свое тело с картинками в анатомическом атласе, лежавшем в дедовом сундуке, убеждалась: да, она нормальная, в отличие от почти всех вокруг… И тут вдруг вылезло ТАКОЕ. Лучше помолчать… К тому же общество вполне может обнаружившийся талант себе на службу мобилизовать: разлучат сестер, будут использовать как живые рации… А она, Марьяша, не рация. Она человек.
В общем, скрывали, не говорили даже родителям. Хотя мать, похоже, в последний год перед гибелью о чем-то таком догадывалась… А Гунька знал точно. Но никому не рассказывал и не расскажет, на все происходящее наяву ему глубоко наплевать.
В результате Марьяша и сегодня никому не заикнулась о том, что произошло с сестрой пару часов назад, во время судилища. Спросят ведь первым делом: «Откуда знаешь?» – и что ответить? Мол, скрывали мы с сестрой много лет от общества свои умения? За такое, между прочим, могут крысятницей объявить и в Колодец наладить…
Теперь рассказать можно всем. Не об умениях – о схваченной Лизке. Отцу в первую очередь… Он, конечно, отморозок, но дочерей по-своему любит и порвет за них любого.
Ирка-давалка уже ушла, получив свое. А папаша не то при ее помощи прикончил канистру со свекольным первачом, не то добил потом в одиночестве, – и напрочь отрубился.