Марьяша буквально вывалилась в сени, обалдевшая от всего увиденного и услышанного. Следом тотчас же вышел смотрящий. Пошатывался, язык слегка заплетался.
– Н-натаху знаешь? Т-ту, что немая и бес… беспалая?
Она кивнула. Говорить ничего не хотелось.
– О прежнем Су… Судье много болтала… а теперь… ик… теперь вот молчит, как младенец угукает, нечем болтать стало… С-смекаешь, о чем тут я?
Марьяша снова кивнула.
– Ну вот зачем приперлась? – Вопрос был явно риторическим, ответа Семен не ждал. – Я сво… ик… своих подальше отправил, а тут ты… Да что уж… С Судьей не спорят, так что при… ик… приходи через два часа. Приоденься получше и… ну, в общем, вы, девки, сами знаете, что делать, чтоб на вас… ик… чтоб с-стоял крепче. Волоса там расчеши-уложи, п-подмойся… Да, да, подмойся… Т-ты ж не мыться вечером в баньку пойдешь, а свой долг перед обществом отрабатывать.
Она шагала от управы, не видя, куда идет, глаза были полны слез.
– Постой-ка, – окликнул сзади мужской голос.
Марьяша обернулась, смахнула с глаз мутную пелену и узнала хранителя Выру. Пьяным он совсем не казался, как и не пил только что стопку за стопкой.
Этому-то что надо? Не может дождаться вечера и баньки?..
– Вы ведь с сестрой Пахомовы дочки? – спросил Выра так, будто действительно не знал или позабыл.
А ведь когда-то водил дружбу с отцом, и они вместе ходили в Город за добычей, и не то отец там будущего хранителя спас, не то просто чем-то выручил… в общем, иногда говорил по пьяни, подробностей не раскрывая, что числится за Вырой должок, и пусть пока числится, процентом обрастает.
– Ты вот что знай, – сказал Выра, понизив голос и опасливо оглянувшись на окна управы, – за кровососа пленного его начальники уже сполна заплатили… Отпустим мы его или нет, дело второе, но они доплачивать больше не будут, и отпускать на обмен никого не будут, так и сказали.
– Водка? – догадалась Марьяша.
Никогда не появлялся этот продукт в Затопье в таких количествах и не тратился так легко и беззаботно. Берегли, ценили.
– И она тоже… Но ты мне вопросов лучше не задавай. Ты просто знай… И Пахому передай, что должок мой закрыт.
– Да тебя там никак сивухой напоили? – спросил Дрын, потянув носом воздух. – Чудеса… А нам вот чуть плетюганов не прописали.
– Сивухой не поили, – сказала Марьяша чистую правду. – Как ты давеча сказал-то? Говно у нас, а не власть? Ошибся маленько.
– Да ладно…
– Ошибся, ошибся… От говна даже польза бывает, от него картоха лучше растет. А эти хуже, мне кажется. В общем, собирайтесь. Через час выступаем. Что брать с собой, сами знаете.
Все пятеро уставились на нее изумленно.
– К Базе пойдем, – продолжала Марьяша. – Всемером, Бобу тоже возьмем. Главная я. А кто не будет меня слушаться, тому Боба оторвет яйца. Это не шутка, кстати.
Парни переглянулись, не узнавая привычную им Марьяшу, мирную, милую и домашнюю. Она сама сейчас себя не узнавала. А рецепт преображения прост, проще пирогов с толченым горохом: берем зрелище жестокой казни, добавляем попытку изнасилования (жесткую, с разбитым в кровь лицом, с распухшими от ударов губами и шатающимся зубом), смешиваем, разбалтываем, варим час на медленном огне застолья в управе, вливаем три стопки водки, а соль, перец, специи и хватание за грудь добавляем по вкусу… Ах да, еще один непременный ингредиент – подходящие гены, без них блюдо может не получиться, как ни старайся. Но у дочери Пахома-отморозка и сестры не менее отмороженной Лизки с этим был полный порядок.
– Братцы… – протянул шестипалый Жуга с явной ноткой восхищения. – Никак наша Лиза вернулась, а?
– Меня зовут Марьяна, не путай, пожалуйста. Первое тебе предупреждение.
– А сколько их всего бывает? – уточнил Дрын. – В смысле, предупреждений?
– Не скажу. Как без яиц останешься, так и поймешь, что предупреждения закончились.
Несмотря на столь мрачные жизненные перспективы, грозящие ему и приятелям, Жуга прямо-таки расцвел в улыбке.
Глава 5В плену и на воле (ход белым слоном)
Она очнулась.
Мозг включился мгновенно, Лиза вспомнила все, происходившее до отключки, – и поняла, где находится. В плену у гадов-кровососов, где же еще.
Не шевельнулась и не открыла глаза, ничем не выдавала, что пришла в себя. Пыталась лишь на слух и отчасти на запах определить, где конкретно она оклемалась и есть ли рядом кто-нибудь из врагов. Слух у Лизы был очень чуткий, обоняние тоже не подкачало.
Похоже, она не в броневике, рядом с которым ее вырубили. Слишком тихо, никакое движение не ощущается, – но это ладно, броневик и стоять может с заглушенным двигателем, но нет запахов нагретого металла, и сгоревшего пороха, и выхлопных газов… В общем, ничего она не учуяла из того, чем пахнут кровососовские бронированные колымаги.
Скорее всего, за время беспамятства ее успели привезти на Базу.
А никого из гадов рядом нет… Или же притаился особо хитрый кровосос, умеющий по несколько минут не шевелиться и даже не дышать. Решив, что таких не существует, Лиза медленно, избегая светового удара, открыла глаза, – что на нее направлен поток достаточного яркого света, ощущалось даже сквозь сомкнутые веки.
Она лежала на спине и первым делом увидела громадный осветительный прибор, нависший прямо над ней и похожий на несколько соединенных в единый блок прожекторов. Включить такую бандуру на полную мощность, так небось не только ослепит, но и натурально поджарит лежащую внизу, но эта оказалась выключенной. Свет шел от более умеренного источника, остающегося вне поля зрения. Примерно оттуда же доносилось еле слышное гудение. Возможно, издавал его светильник, возможно, какой-то другой прибор.
Попытка оглядеться по сторонам принесла неприятное открытие: шевельнуться Лиза не смогла. Повернула голову совсем чуть, – и в шею тотчас же что-то вдавилось, не позволило завершить движение. Похожая история происходила с руками и ногами и даже с талией: пока лежала спокойно, путы вообще не ощущались. Но при малейшей попытке шевельнуть конечностью выяснялось, что та надежно зафиксирована.
Так что толком осмотреться не удалось. Кроме здоровенного светильника, Лиза видела только участки потолка рядом с ним и кусочек стены, вовсе уж крохотный. Стена была выложена плитками кафеля. Такими же плитками выложены стены больнички в Затопье, только кафель там старый, растрескавшийся, часть плиток повыпадала, – а здесь новенький и сверкающий. Кстати, там, в их больничке, и стол для операций был, очень похожий на этот, – с сыромятными ремнями для привязывания больных. Без них порой никак: если, например, человеку упадет на ногу дерево, раздавит кости, так пострадавшего надо хорошенько закрепить, прежде чем ему ногу отпиливать…
Но все же Лиза не думала, что она в здешней больничке. Что там делать ей, здоровой? И зачем лечить пленников, которым так и так подыхать?
Нет, попала она в место куда более страшное, откуда не возвращаются, но зловещие слухи все-таки как-то просачиваются… Здесь кровососы живых людей потрошат да опыты над ними ставят, чтобы потом других губить сподручнее было. А кафель больничный… так с кафеля в любом разе кровь отмывать удобно, лечишь ты людей рядом с ним или калечишь, без разницы.
И, похоже, ее тут не просто заживо распотрошат… Вернее, не сразу. Очень не понравилась Лизе поза, в какой она лежала. Стол напоминал тот, из их больнички, лишь отчасти. Здешний был короче, а на дальнем от головы конце имел две подпорки, – изогнув шею с риском себя удавить, она сумела их разглядеть. К подпоркам крепились ноги Лизы, каждая в двух местах: лодыжки и колени притягивали не сыромятные ремни, но что-то не менее крепкое, не порвать и не растянуть, как ни напрягай мышцы.
Ноги подняты и широко-широко раздвинуты. А если стол еще и регулируется по высоте, как в их больничке, так лучшей приспособы для изнасилований не придумать, хоть ты мозг сломай.
Ее изнасилуют, ясней ясного. Не один и не по разу, для одного не стоило огород городить и этак ее распяливать. И ничем не помешать. Разве что орать, но многих это лишь сильнее распаляет. Можно еще плеваться, пока слюна не кончится или рот чем-нибудь не заклеят.
В общем, хоть плюйся, хоть вопи, а все равно изнасилуют и лишь потом начнут резать-потрошить. Хотя кровососы могут и совместить эти два занятия, с них станется.
Конечно, когда ты с мужчиной, ничего особо страшного в том нет. Лиза впервые познакомилась с этой стороной жизни еще три года назад и даже порой получала удовольствие. А вот удовольствие поганым кровососам доставлять она категорически не желала, особенно накануне собственной смерти.
Надо что-то придумать, найти какой-то выход…
Однако даже для самого поганого, самого трусливого выхода – наложить на себя руки – нет ни малейшей возможности.
Неподалеку, за стеной, двое мужчин разговаривали о судьбе Лизы. Она их, разумеется, слышать не могла, при всем своем изощренном слухе. Роды дело шумное, и звукоизоляция у родильной палаты была идеальная. Именно туда поместили пленницу, благо последние роды (неудачные) состоялись на Базе давненько, почти шесть лет назад, а новые в ближайшие месяцы не ожидались.
Хотя, как заявил только что доктор Рымарь, эта вот дикарка через сорок недель плюс-минус вполне может порадовать наследником любого, кто рискнет заняться с ней деторождением. Но он, Рымарь, не рискнул бы.
– Все у нее в порядке по женской части, – говорил доктор. – И снаружи, и внутри. А то видимость порой обманчива… Помнишь ту красотку, что бойцы Филина притащили откуда-то из-за Плюссы?
– Да уж… – неопределенно ответил Кирилл Званцев по прозвищу Малой.
Такое не забудешь… девушка и впрямь была красотка, без всякой иронии, – по любым стандартам красавица, и вызвала нешуточный ажиотаж среди мужского населения Базы. Лет восемнадцать на вид, стройненькая, грудастенькая, кожа на удивление чистая, все зубы на месте… И ни единого внешнего признака мутац