Она высоко задрала юбку, исподнее приспустила. Расставила ноги пошире, выпятила низ живота в сторону двери, откинула тело назад, насколько смогла. Словно хотела доказать всем мужикам, что и бабам под силу помочиться на стенку.
Ну! Давай же! Для тебя стараюсь!
Дьявол крайне редко показывался наружу даже самой малой частью, при свидетелях вообще никогда. Но сегодня показался…
Она чувствовала влажное скольжение – из нее наружу. Взгляд не опускала, не всматривалась в темноту, и без того знала: там черный слизистый как бы змеиный хвост, способный на конце утончаться, проникать в малейшие дырочки-щелочки.
Добротно смазанный засов отодвинулся почти беззвучно. Она дождалась, когда дьявол вползет обратно, подтянула исподнее, одернула юбку – и вошла.
Сени загромождали какие-то ящики, коробки, что-то еще – так, что едва можно пройти вдоль стены. Ирка мимолетно удивилась: когда случалось здесь бывать, ничего похожего не видела. Но в голову брать не стала, протиснулась мимо ящиков, и вскоре лишь тонкая перегородка отделяла Ирку от ярко освещенной комнаты и смотрящего Семена.
Оттуда негромко бубнил голос, иногда замолкал, потом начинал бубнить снова. Смотрящий (если она угадала правильно) вслух решает, как наказать взбрыкнувшую девку? Ирка не стала напрягать слух и пытаться разобрать слова. В ее распоряжении был способ получше.
С такого расстояния дьяволов глаз не только позволял разглядеть в мелких деталях, что внутри. Он и в голову человеку умел заглянуть. Нет, мысли дьявол читать не мог. Ирка, когда пользовалась глазом, тоже не могла. Но могла ощутить настрой, эмоции, желания…
Она все разглядела и ощутила. И ей захотелось завыть в полный голос.
На увиденное она почти не обратила внимания, картинка скользнула мимо сознания, хотя в комнате небывалого и удивительного хватало с избытком.
Смотрящий Семен не стал устраивать иллюминацию, запалив всё, что имел: свечи, керосинки и ацетиленки. Комнату заливали светом пять электрических (!) ламп. И пусть крепились их патроны к самодельному и аляповатому подобию люстры без плафонов, но лампы были самые настоящие, светили ярко и сильно. От люстры тянулся провод по потолку и стене к каким-то ящичкам, стоявшим в углу.
Автомобильные аккумуляторы Ирка не опознала бы, даже озадачившись: откуда к лампам поступает электричество? (А она не морочилась этим вопросом.) Когда грянул Большой Трындец, она была слишком мала, чтобы интересоваться тем, что находится под капотами у машин. А позже навеки разрядившиеся аккумуляторы в Затопье без дела не валялись: их быстро раскурочили, извлеченный свинец пошел на изготовление пуль, дроби и прочих нужных и полезных вещей…
Зато предмет, красовавшийся на голове смотрящего, был ей прекрасно знаком. Более того, у нее дома тоже висели на стене наушники, хоть и другие на вид, – как память о тех временах, когда крохотная Иришка сидела в них перед ноутбуком, а на цветном экране разворачивались самые удивительные истории.
Но она не задумалась, зачем наушники смотрящему Семену, и что за черный ящик стоит перед ним на столе, и с кем Семен разговаривает, и что все это значит.
Гораздо важнее для Ирки оказалось другое.
Семен был трезв. Похоже, пил сегодня… но все выветрилось.
Семен был очень сосредоточен и серьезен. Ни следа игривого настроения, что появляется у нормальных людей в компании девушек, особенно если дело происходит в бане.
Разочарования у смотрителя Ирка не ощутила ни малейшего, никто Семена не обламывал. Напротив, распирало его радостное предвкушение чего-то, чего именно, Ирка не поняла, но знала точно: Семен возбудился не от предстоящего ему перепихона, такие эмоции глаз дьявола засекал влет.
К возбуждению примешивалась немалая доля страха. Семен опасался своего собеседника. И еще чего-то, Ирка не стала разбираться, чего именно, – главное было ясно.
Она могла бы по старой привычке прозакладывать свою манду дьяволу, что смотрящий Семен ее сегодня не трахнет, но дьявол давно выиграл этот заклад.
Ирка шарахнулась назад, к выходу. Слепо ударились о ящики, и, наверное, больно приложилась, но не почувствовала боли. Дьявол тоже все видел и все понял (они могли пользоваться глазом вдвоем, одновременно) – и немедленно сорвал злобу на Ирке. Ей словно с размаху засадили раскаленный добела лом, и давешний крайне болезненный зуд и спазмы, заставлявшие ковылять, ухватившись за низ живота, казались теперь легкой щекоткой на фоне новых ощущений.
Матка превратилась в огненный шар и взорвалась, и ее зазубренные раскаленные осколки разлетелись по всему телу, по самым дальним его закоулкам, вспарывая и выжигая все на своем пути.
(Примерно так представлялось ей творящееся внутри. Что матки у нее давно нет, Ирка не догадывалась.)
Ног не стало, ноги тоже сгорели. Ирка начала падать ничком, гадая, что с ней случится раньше: долетит до пола или сдохнет от боли?
Судьба словно бы решила выдать Лизе компенсацию – после всех холодных душей она угодила в натуральную баню… К месту разрыва трубы с горячей водой. Но постоять тут и отогреться не хотелось. Хотелось побыстрее уйти.
Воздух, смешавшись с паром, вонял не пойми чем. Не водой или просто сыростью, нет… Пахло сладко и резко: тухлятиной, снадобьями из больнички, смертью и тем, что случается после нее, – гниением, разложением…
Может быть, взрыв заодно сотворил что-то с вентиляцией, и она гнала сюда воздух из мертвецкой, где кровососы держат своих убитых?
Казалось, что запах ощущается даже физически… Давит со всех сторон, налегает на плечи, хватает за ноги – и старается заставить остановиться и ждать… Чего?
Чертова сладковатая вонь болота… марево, стоящее над моховыми кочками… вот что это напоминало больше всего… болото жарким летним днем так же дурманит голову, манит прилечь на мягкий мох… а ее и не надо манить, она сама давно хотела отдохнуть, полежит немного на мягкой зеленой перине, а потом…
Лиза резко помотала головой, сообразив, что чуть не провалилась в беспамятство, чуть не разлеглась на бетонном полу… Остановилась, упершись рукой в стену. Поднесла скальпель к лицу и втянула его запах. Сталь, пот и немного крови… Пот ее, кровь чужая, а сталь их соединила и повенчала. Именно так пахнет надежда, здесь и сейчас, – надежда выбраться под солнце…
Заснуть от навалившейся усталости нельзя. Пусть та и ведет себя как радушная хозяйка…
Сонливость обнимала мягкой медвежьей лапой. Давила на спину, на шею, на плечи, заставляла все медленнее передвигать уставшие ноги. Чуть отступала, если прикусить кожу ладони, – но с каждым укусом возвращалась все быстрее.
Желтизна работающих светильников успокаивала… и заставляла веки слипаться. Неимоверно захотелось пить, сейчас она жалела, что не зачерпнула из того озерца, где возились полуголые мобили…
Лиза переставляла ноги механически – убраться побыстрее из этого сонного места в бодрящий холодок, – и добралась до развилки, разделившей коридор на два. Замерла, затаившись и вслушиваясь
Правый или левый? Двинулась в левый. То ли из-за тишины, царившей в нем, то ли еще по какой-то причине… Голова варила всю хуже – парилка осталась позади, но подцепленную там сонливость Лиза утащила с собой.
Шла и чувствовала: если не найдет место для привала, сон срубит ее прямо на ходу… Послышался шум, и она вдруг сообразила, что этот шум не первый, что она уже какое-то время слышит шебуршение впереди, но мозг в своем сонном отуплении не желает на это никак реагировать… Плохо дело. Она остановилась и использовала последнее средство, приберегаемое на крайний случай: тыкнула острым кончиком скальпеля себе в бедро… В голове немного прояснилось.
А впереди были люди… За поворотом, совсем близко. Кто-то, похоже, там споткнулся и ругнулся себе под нос. Если она побежит, ее точно так же услышат…
Ей осталось одно: спрятаться в тень, прикрываясь металлическим корпусом непонятно чего, тут стоявшего, и замереть. Если вдруг идут без фонарей, могут не заметить…
Они шли с фонарями, или по меньшей мере с одним. Сначала из-за изгиба тоннеля появился луч света, а затем и фонарь. Вместе со своим владельцем, разумеется. Его спутник, как тут же выяснилось, фонаря не имел либо не включал.
Лиза поняла: сама загнала себя в ловушку из-за идиотской сонливости, и теперь не спрятаться и не удрать, нужно драться. Сменила позицию, встала за выступ на развилке, вжалась в него, затаив дыхание. Скальпель был уже в руке, в левой.
Надо заметить, что единственный фонарь парочки разительно отличался от тех небольших металлических цилиндров, с какими шастали по подземелью недавно встреченные мобили. Здоровенный рефлектор плюс емкий аккумулятор – конструкция была габаритная и увесистая, зато светила на загляденье, далеко посылая яркий конус света. Никакого сравнения с давешними чепуховыми фонариками.
Фонарь был хорош – но как раз этим крайне не понравился Лизе. До сих пор мобили не рисковали сунуться в неосвещенные тупички, светили туда снаружи и шли дальше, ничего толком не разглядев в сплетении теней (и пару раз не разглядев затаившуюся там Лизу). Теперь тот трюк можно забыть: этакий прожектор даже издалека все высветит.
Тот, кто руководил охотниками, делал это грамотно. Ошибок не повторял, усовершенствовал и оснащение, и тактику, и лишь человеческий материал улучшению не подлежал… Разговор, услышанный Лизой, подтвердил это в полной мере.
– Сам-то ее видел?
Ответивший голос был гнусавым, словно его обладатель страдал хроническим насморком:
– Ага, сама тощая, но сиськи годные, торчат и твердые.
– Погодь, погодь… так ты их видел или щупал?
– Ну… как бы… у нее я видал… а у других я щупал… Ну, типа такие же, похожие, щупал…
– Э-э-х…
– Я б такую без базара отодрал бы…
– Не-е… Ковач за такое яйца отрежет и сожрать заставит…
– Да ладно… Он сказал, что, если с ней что, он в нас типа разочаруется… в наряд загонит, делов-то…
– Молодой ты еще… и дурак. Если Ковач в тебе разочаруется – то и значит, что свои яйца жрать будешь.