План этажа!
Некоторые условные значки она не понимала… Но, по счастью, покойный мобиль тоже не был большим знатоком планов и обозначений на них. И кое-что для себя подписал карандашом. Одна надпись, самая длинная, была сделана на полях, от нее через половину плана протянулась нарисованная стрелка. Надпись сразу притягивала взгляд, и Лиза прочитала ее первым делом.
Прочитав, она подумала: нет, не может быть, что-то она не так прочла или не так расшифровала.
Прочитала снова, так и этак повертела в уме сокращения, но иных вариантов расшифровки не придумала.
Вот что там было написано:
пож. лесн 04
(наруж)
мимо —1, —2, —3
И если надпись на полях этажного плана не обозначает пожарную лестницу, напрямую связывающую нулевой и минус четвертый этажи, – проще говоря, поверхность и тот этаж, где она сейчас, – то Лиза готова провести остаток этой ночи (да хоть остаток жизни, что уж мелочиться!) в казарме озабоченных мобилей. Не сопротивляясь и не предохраняясь.
Здраво рассуждая, такие пожарные лестницы должны быть на каждом этаже. Чтобы в случае чего выводить по ним людей мимо этажей других, охваченных пламенем… Но ей все другие лестницы по барабану. Ей нужна эта, единственная и неповторимая.
Что ни говори, два дохлых мобиля оставили ей королевское наследство, и она чувствовала себя королевой, но оказалась неблагодарной наследницей – перерезала мертвецам глотки и намалевала рядом две цифры, угадайте какие… Да, именно те, четверку и пятерку.
Последний штрих нанесен, пора уходить…
Впервые за все время, проведенное на Базе, она знала, куда идти.
Одна беда: не знала, откуда. Нет, понятно, что отсюда, где стоит, – от развилки, где валяются два трупа и осколки фонаря, – но кто бы ей ту развилку на плане указал, кто бы пальцем в нее, развилку, тыкнул: стоишь, мол, ты здесь, шагать тебе – туда. А так-то этих развилок на плане нарисована хренова туча. Но, что характерно, особую примету – два трупа и осколки фонаря – никто у нужной развилки не нарисовал, еще не было той приметы, когда план рисовали, появилась она трудами…
Лиза резко оборвала мысль. Резко пошагала вперед. Либо назад. В смысле, она не знала, куда двинулась: к лестнице или от нее.
В краткий миг просветления она поняла, что мысли движутся все медленнее. Совсем замедлятся – и в следующий (лишь для ее мозга следующий) момент она проснется от фонарей, светящих в лицо. Или от берцев, пинающих по ребрам. Или от того и другого разом.
Надо шагать, не останавливаться. Так или иначе выйдет к чему-то приметному, обозначенному на плане.
Да, она шагала и чувствовала себя королевой… Елизаветой Первой, или даже Елизаветой Великой, владычицей подземелий… Подыхающей от голода и усталости королевой, засыпающей на ходу.
Глава 13Лиза и Медведкин (второе гарде белой королеве)
С Лизой произошло нечто странное.
Ей больше не хотелось спать. И есть. И усталость она больше не ощущала.
Надо бы радоваться, но она не радовалась. И не печалилась. Прочих эмоций тоже не испытывала, все ее эмоции тайком купили билет и укатили на поезде, не попрощавшись. Ее желания заскучали без компании и вскоре тоже двинули на вокзал, догонять эмоции скорым, – Лиза теперь не хотела не только есть и спать, но вообще ничего. Даже выбраться отсюда уже не хотела. Умом понимала: надо, и даже что-то делала для того. Шла, механически переставляя ноги. Определила свое место на карте, оказавшись на уникальном перекрестке, где сходились сразу пять коридоров. Прикинула маршрут и двинулась к пожарной лестнице.
Но все происходило на автопилоте. Согласно программе, заложенной давно, когда у нее еще были желания и эмоции. Если программа даст сбой – например, путь преградит не обозначенная на плане стена, – Лиза тупо остановится и тупо станет на нее смотреть, не зная, что делать дальше. И не желая знать.
Программа и механически переставляемые ноги привели ее в туннель. Он был прямоугольным в сечении и очень низким, крайне неудобным для ходьбы: Лиза шла, сильно пригнувшись, и все равно порой камуфляжная кепка скребла бетон потолка, – а как тут ходили более рослые кровососы (а они порой ходили, в густой пыли была натоптана тропинка), можно только гадать. Лиза не гадала. Ей было насрать.
При этом ширина туннеля вдвое превышала высоту, и какой логикой руководствовались его проектировщики и строители, понять было трудно. Лиза понять не пыталась. И на это ей было насрать.
В нелогичном туннеле царили и властвовали кабели. Неимоверное множество кабелей, самых разных. Толстенные, с руку толщиной. И потоньше, и совсем тоненькие, собранные в пучки, как прутья в рукояти веника. В резиновых оболочках, и в ПХВ-оболочках, и в металлической оплетке. Здесь было царство кабелей. Империя.
Все кабельное изобилие протянулось вдоль стен, удерживаемое кронштейнами, и вдоль свода, подвешенное на крюки, и под ногами, оставляя для прохода неширокую тропинку.
Лиза двигались магистральным туннелем. В стороны уходили ответвления поуже, в них кабелей было значительно меньше. Лиза боковыми ходами не интересовалась, ее программа такого не предусматривала.
Освещения здесь не было. Она не печалилась, шла, подсвечивая фонарем. Потом свет появился – где-то впереди по курсу. Она не обрадовалась, что сэкономит аккумулятор фонаря, едва ли особо емкий, исходя из размера. Шла как шла. Когда стало светло, выключила фонарь.
Вокруг была бетонная коробка, размером примерно четыре на шесть, – сюда сходились четыре магистральных туннеля. Высота оказалась достаточной, чтобы стоять, не сгибаясь, но до свода можно дотянуться рукой. Лизе, возможно, пришлось бы для этого встать на цыпочки. Или слегка подпрыгнуть. Она не стала проверять. В программе такого не было.
Вдоль стен выстроились металлические шкафы – запертые и опломбированные. Похожие на те, что громоздились в пультовой, где Лиза зарезала борова, лишь тем, что тоже гудели, – но были без лампочек-пимпочек, без окошечек, демонстрирующих нутро. Она не отметила разницу. И борова не вспомнила.
Здесь горел свет – с потолка свисал на проводе патрон с тусклой лампочкой.
Еще здесь жили. Или не жили, но все же проводили не так уж мало времени. Стояли три топчана, самодельные, грубо склоченные из неструганых досок. На них лежали куцые армейские матрасики и подушки, такие же сиротские. Ни постельного белья, ни одеял. Пустые бутылки (одна из них разбитая) и прочий мусор были небрежно сметены в угол и там валялись неаккуратной кучей. Какие-то трубы тянулись вдоль стен, но немного. Здесь даже имелась раковина с краном, и зачем-то она была Лизе нужна, но она не помнила зачем, попыталась вспомнить, но сразу не сумела, а затем отвлеклась на какие-то картинки на стенах, – после темного туннеля со зрением на свету творилось неладное, и содержимое картинок Лиза не разглядела. Потом зрачки сузились, но делу это не помогло, сфокусировать взгляд на картинках не удалось, расплывались.
Она поняла, что уже прилично времени стоит и пялится на расплывающиеся цветные пятна, будто те действительно нужны и важны. Механически подняла руку, шлепнула себя по щеке, по другой. В программе такое было. Даже на крайняк ткнуть себя скальпелем сквозь камуфляж – было. Правда, она не помнила, где скальпель. Привыкла, что всегда в кармане халата, а теперь, в новой одежде, – не помнила. Шарила по всем карманам, находила его, – и вскоре забывала, где нашла.
С памятью, как и со зрением, вообще ничего хорошего не происходило… Лиза могла бы вспомнить рассказ Груздя о берлогах и лежках мобилей, таящихся в укромных уголках технических секторов, – и сообразить, что попала в такую берлогу, и надо отсюда валить, пока не повторился сюжет сказки о Маше и трех медведях. Но она не вспомнила и не сообразила. И сказки такой не читала, разве что очень давно могла слушать в пересказе Марьяши.
Не вспомнила, но взамен память подложила свинью, выдала воспоминание о том, что она, Лиза, ищет уголок, где смогла бы подремать хоть пару часов. Лиза уже не понимала, зачем она здесь, и обрадовалась, что в происходившем появилась какая-то логика.
Подковыляла к топчану и села, буквально рухнула на него. Сказка о трех медведях начала повторяться в новом изводе. Правда, все топчаны были одинакового размера, и не понять, кто из медвежьего семейства где тут спит, но Лиза не парилась, все равно не помнила сказку, даже если слышала когда-то от Марьяши.
Ее туловище начало клониться в горизонт, но медленно, со скоростью секундной стрелки, и Лизе казалось, что сидит, как сидела, – лечь очень хотелось, но какая-то часть сознания, какая-то другая Лиза – крохотная и далекая, но не поддавшаяся сонному отуплению, – орала, что делает Лиза-большая не то, неправильное, нельзя тут дремать пару часиков, никак нельзя…
«Ладно, ладно… – нехотя согласилась Лиза-большая. – Тогда десять минут…»
«Хотя бы пять…» – добавила она. Уже лежа.
«Встань, дебилка!!! Поднимись немедленно!!!» – исходило на вопли альтер эго, но оргазматический вопль натруженных мышц, возликовавших от предстоящего отдыха, оказался гораздо громче и все заглушил.
«Ткни себя скальпелем, кретинка!!!» – не унималась Лиза-крохотная.
«Отвянь… Я не помню, где он. Потеряла. Забыла в глазу у мобиля».
Лиза повернулась на бок, устроила поудобнее голову на куцей подушке (десять минуточек… ну ладно, пятнадцать… срок небольшой, надо использовать с толком) – и уперлась взглядом в те самые картинки.
И чуть не сблевала. Реально, с трудом удержалась и не метнула наружу ту горькую слизь, какой блюешь не жравши, с пустым желудком.
Картинки были налеплены густо, сплошняком, даже наползали углами на соседние, – но клеили их с толком, чтоб не закрыть самое интересное… для мобилей интересное, Лизу изобилие голых девок и баб не заинтересовало, и вообще на блевантин пробило не от картинок – от засохших потеков, видневшихся на них в немалом числе.