– Зачем? Ты останешься здесь.
– С какого хера?
– Но ведь мы…
– Забудь. Не было ничего. Приблазнилось обоим.
– Постой… Послушай меня… только не перебивай, хорошо?
– Говори, говори… не перебью. А я пока скальпелек свой поищу, где-то тут валялся.
– Нет. Сядь и послушай. Потом найдешь.
Он говорил долго. И убедительно, как ему казалось. Но так лишь казалось…
– Ты, миленочек, все здорово придумал и расписал… Прям всю нашу жизнь до самых внуков. Но огорчу, уж извиняй: все чутка по-другому сложится. Здесь я останусь, тока если меня мочканут и прикопают. А коли ты меня обрюхатил… и думаешь этим удержать… или не этим, а замками и решетками… я все равно сбегу. Рано ли, поздно ли, но придумаю как – и сбегу. Веришь?
– Верю. После вчерашнего побега – верю.
– Сбегу, сбегу… И даже если вы Затопье обнулите, как Ковач сулил… не от себя сулил, за других говорил, но неважно… Обнулите, так я в лес уйду, выживу, сумею. Веришь?
– И в это верю.
– Коли поздно будет скинуть, рожу где-нить под кустом… И сначала пуповину перегрызу, а затем глотку твоему выблядку.
– Это будет и твой ребенок.
– Насрать. Не надо мне детей от семени поганого.
«Это было наваждение… Солнечный удар темной ночью… У обоих. Теперь она снова стала собой… Хладнокровной убийцей… А я кем стал, когда дурман развеялся? Только он у меня не развеялся… я все равно ее хочу… не эту… ту, что была… бред, бред, бред…»
– За что ты меня так ненавидишь?
– Не одного тебя. Всех вас.
– За что?
– Тебе в натуре надо знать? А зачем? Я же скажу, а ты заспоришь: мы, дескать, не такие, мы белые да пушистые, и хотим, как лучше, да только вот уродцы всякие мешаются, под ногами путаются… Разведем тухлый базар, а толку ноль. Давай заканчивать. Сговоримся и разойдемся. Ну а вдруг потом встретимся, не обессудь, коли подстрелю. И я на тебя не обижусь, если первым успеешь.
– Смешно. Тебе нечего мне предложить. После всего, тобою сказанного, – нечего. А все, что предлагаю я, тебе не интересно. Не о чем нам сговариваться. Я умываю руки. Пусть другие решают, что с тобой станет. Повезет – попадешь под обмен пленными. Не повезет – попадешь к Рымарю, и тогда… В общем, тогда и узнаешь. Прощай.
– Не суетись… Есть у меня кой-что… карта одна козырная в рукаве. Сдам ее тебе, а как уж ей сыграешь, твоя забота.
– Давай без метафор? Коротко и по делу. Устал я как собака, спать хочется…
– Пожалеть тебя? Лови, жалею: бе-е-е-е-едненький… Я-то сама тока со спальни, тока вот с перин пуховых слезшая, кофию даже испить не успевши…
– Или говори, что надумала, или я ухожу.
– Скажу, скажу… Сперва один вопросец тока спрошу: ты ведь запал на меня? Есть малеха, да? Так?
– Так, не так… теперь какая разница… Уже расхотелось.
– Это типа «да»?
– Да! Ты умная… красивая… но раз не сложилось, что уж теперь.
– Дам тебе в обмен за себя такую же умную и красивую.
– В смысле?
– Сестру свою, близняшку. Один в один, и кожей, и рожей, вот только мысли в черепушке другие, тебе понравятся. Она сызмальства книжек старых много читала и крышей кабы потекла слегонца… Не нравится ей жизнь наша, ей старая по душе, та, какую вы возрождать затеялись… Марьяшка за все, тобой обещанное, обеими руками ухватится. Опять же, прикинь, она еще целочка, от всех парней наших нос воротит… Любовь у вас закружится-завертится с полтычка, зуб даю! Ну как, интересное мое предложение?
– Интересное… Только вот сестру ты мне предлагаешь, как овцу на базаре, согласия ее не спрашивая.
– Ха! Да она уже здесь, у забора вашего, – до того вся из себя согласная. Для того и прискакала сюда – сама, своей волей, – чтоб со мной местами поменяться.
– Позвонить, чтобы пропустили?
– Нет. Вместе мы туда, на главный КПП, пойдем. Ты и я. С другой стороны она с… с еще одним человеком. Потом вернешься с ней сюда, а мы уйдем. Или боишься из норы на свет высунуться?
– Ничего я не боюсь. Но обмен состоится не снаружи. Здесь, на территории. И сначала я поговорю с твоей сестрой. Если она не согласна – все отменяется.
– Все-таки боишься… Ладно, пусть так: и поговорите, и на территории… Пошли, чего мешкать. Сигналь своим, мои сейчас подтянутся.
Вот тут бы Малому и призадуматься: а как она собирается оповестить своих? Без рации, без ничего? Не задумался, мысли были заняты другим: и странным преображением девушки, и своей беспросветной тупостью и дебильным чувством юмора…
Лиза всегда была максималисткой, хоть и не знала такого слова.
Она хорошо оценивала силы и возможности сопротивления и понимала: все засады, все нападения на патрули и на постоянные посты в мирных деревнях, – всего лишь булавочные уколы.
Если тыкать булавкой в задницу, это больно, но не смертельно. И рано или поздно не успеешь отскочить после укола, налетишь на ответку. Колоть надо в сердце. Именно потому, что сил крайне мало, нечего распылять их на мобилей, все равно новых навербуют. Бить надо по логову кровососов, по Базе.
Все остальное, что она придумывала и затевала, служило этой цели. Раздобыть хорошее оружие, научиться справляться с матерыми кровососами, сплотить и натаскать парней…
Рыская в окрестностях Базы, они случайно натолкнулись на вход в старую штольню, километрах в пяти от ограды. Заросший, мимо сто раз пройдешь и не заметишь, и они бы не заметили, да удачно Чупа в кусты по большой нужде забился. Показалось: вот он, путь к победе. Не бывает штолен самих по себе – значит, примыкает к остальным выработкам. Позабытый отнорок, лазейка, ведущая в подземные владения кровососов. К самому сердцу.
А булавкой, воткнутой в сердце, должна была стать взрывчатка. Единственное, в чем Затопье и другие не сдавшиеся могли с кровососами потягаться. Взрывчатки здесь всегда хватало с избытком. Не военной, шахтерской, – аммонала.
Штольня то поднималась почти к поверхности, то заглублялась, следуя за сланцевым пластом, но вела в правильном направлении. Воду никто не откачивал, в двух местах подтопило, но пройти было можно, хоть и по пояс в воде. В одном месте случился обвал, и давненько, завалил путь. Они намаялись и убили месяц, расчищая. Одновременно Лиза начала скупать аммонал, понемногу, подозрений не вызывая. На рыбалку, дескать. Многие на Плюссе так рыбачили.
Все пропало впустую – и труды, и то, что на взрывчатку потратили. Отнорок оказался непозабытым. Кровососы его на большом протяжении перекрыли взрывами, да еще и бетон залили между обломками. Проще новую штольню продолбить, чем эту расковыривать. Не то что к подземному сердцу не подобраться, даже на территорию не попасть – заглушка начиналась снаружи ограды, хоть и невдалеке.
Разочарование было велико… Но аммонал они под землю все-таки перенесли, к самой заглушке, и к взрыву все подготовили. Лиза решила задействовать штольню в любом новом плане (что придумает такой, не сомневалась) как обманный удар: когда рванет, и неслабо, у самой ограды, все внимание кровососов будет приковано туда. А они ударят с другой стороны, с какой, она пока не знала…
Новый план родился, кто б сомневался, и был дерзким до наглости: вторжение поверху на трофейном броневике… Чем завершилась его самая первая стадия, известно.
И она решила использовать штольню для собственного спасения. Без нее, Лизы, все равно не пригодится. Что ячейка в ее отсутствие рассыплется и перестанет существовать, она не сомневалась: никто там не годился на роль командира.
А Марьяшу на Базе она не собиралась оставлять, еще чего… Это был блеф, разводка для глупого кровососа. Да и собралась бы, Марьяша туда не пойдет, разве насильно, связанной… Не сложилось что-то у них с кровососом, не заладилось.
Рассветало, солнце выкатилось из-за горизонта, и утро намечалось красивое – безоблачное, тихое, мирное, безмятежное… Но этим четверым было не до красот просыпающейся природы.
– Отойдем в сторонку, – сказала Лиза. – Туда, вдоль ограды. Потолкуем там без помех.
Пошагали, и в ухе Кирилла зазвучал голос Ковача:
– Все под контролем. Амбал на прицеле у Савина. Но сдается мне, что наша Елизавета Пахомовна что-то затевает… Может, не ждать затеянного? Прострелить ногу амбалу и упаковать всех троих? Решай сам. Ничего не говори, но если согласен, подними левую руку как бы случайным жестом. Затылок, типа, почесать.
Малой не то что руку не поднял – демонстративно запихал ее в карман, в бинокль Ковач прекрасно разглядел этот жест. «И думать не смей, дядь Валера», – так, наверное, стоило толковать увиденное.
Да он и не сомневался, что Малой откажется. Но предложить должен был. А вот что задумала Лиза, действительно не мог понять. Отходи от КПП не отходи, – мало что изменится. На открытой территории Базы не сыграть в ту игру, что удалась Лизе в подземелье. Прорыв периметра? Смешно… Они идут вдоль четырехрядного проволочного заграждения, но это лишь последняя, внутренняя линия обороны. Дальше пустая полоса запретки, потом на землю густо уложены спирали Бруно, а еще дальше минное поле. И проход в нем не расчистить, не разминировать, – если не имеешь аппаратуры, дистанционно отключающей датчики движения.
Хотя одно преимущество Елизавета Пахомовна своим маневром все же выиграла. Савин, лежавший рядом, негромко сказал:
– Далековато ушли. И держатся плотно. Как бы мне не зацепить кого не надо.
– При любой нештатке работай только наверняка и только в амбала, – сказал Ковач. – Не появится такая возможность, не стреляй.
Между сестрами тоже происходил диалог. Мысленный, разумеется.
«Да что там у вас случилось? Что ты волком на него глядишь?»
«Отстань».
«Не отстану… Слушай, он влюблен, как пятнадцатилетний… Может, ты действительно… Всей Базой ведь будешь вертеть. Через него».
«Отстань! Ничего у нас с ним не будет! Никогда!»
«М-да… Давно ли ради него сестру родную прикончить грозилась?»
«Я возвращаю тебе обещание! Делай с ним что хочешь, убей сама, скажи Бобе, чтоб порвал на куски!»