ать в полную силу. Атмосфера, создаваемая на предприятиях перестраховкой против Него, опасением чужих ошибок, недоверием всех ко всем и к самим себе, в первую очередь, повлияла непредсказуемым образом на биотронные мозги станков, приборов, конвейеров и прочих рабочих комплексов. Мы имеем налицо отлынивание автоматики от полноценной работы. Они работают лишь на одну десятую возможностей. Производительность их труда не возрастает. Свободное время они заполняют отдыхом, решением посторонних задач и разработкой теории гипотетического появления Его в образе биотрона.
Таким образом, лишь одна двадцатая производства направлена на создание материальных ценностей, а из этой двадцатой лишь одна десятая реализуется в полной мере. Мы производим пока всего лишь одну двухсотую от того, что можем. И пока обеспечиваем себя всем необходимым. Однако — население растет, производительность падает.
Комиссия оставляет делать выводы руководству планеты. Решать не нам.
Комиссия предлагает как первый шаг создание при оранжевой службе группы убеждения. Она будет вести широкою пропаганду среди биотронных систем о том, что необходимо работать с полной отдачей.
Эта моя фраза вызвала смех и оживление зала. А я-то надеялся возглавить группу убеждения.
Доклад длился пять часов. Это был провал, понял я по лицам президентов. Рогулька бесцеремонно улыбался и переговаривался с соседями.
Начались прения. Все были против моих выводов. Я почти не слушал. Все было ясно. Из колеи не выбиться, даже если она заводит в тупик. Попросил слова Джеб. Как же без него!
— Уважаемые президенты! Мы выслушали любопытный, но увы, паникерский доклад Бажана. Если бы он те же слова произнес вне этого зала, то подобные призывы и выводы неминуемо привели бы его на Г/А. Здесь-то мы настроены либерально и готовы выслушивать любой бред.
Основной вывод Бажана: промышленность реализует лишь мизерную часть своих возможностей. Но представьте себе. Сейчас мы в изобилии имеем все нужное нам. Если всего станет в двести раз больше, мы погибнем, заваленные лишним. Бажан утверждает, что уже более ступени нет зубных щеток и более трех ступеней мы не можем наладить выпуск липкого пластыря. Мы с этим справимся. А вот почему он не обратил внимания на замечательное перепроизводство прошлогоднего снега? Ведь план по прошлогоднему снегу превышен в три раза! Мне кажется, это преступная слепота! Вместо того, чтобы высветить наши успехи, Комиссия извлекает из неметенных углов мелкие фактики и тычет их нам под нос.
Он еще долго говорил. Никто и не заметил, что я говорил не об увеличении производства в двести раз, а о прекращении ненужных усилий, консолидации сил в ином направлении, хотя бы на духовную деятельность. Но ведь и духовную деятельность они понимают как перепродажу афоризмов и малевание бездарных картин, нюхание книг и так далее. И не о зубных щетках я пекся — хотя и это деталь броская. А прошлогоднего снега уже нет — растаял. Мне же уже сообщили — снега не хватит. Сделан чудовищный шаг — послано за снегом в другую планетную систему, мы растранжирили уймищу энергии. А, да что там!..
Я сидел и думал о своем. Я перебирал в уме разговоры с Фашкой, пытаясь вычленить из ее демагогии полезное для себя. Она говорила, о галактика, ночью, при лучине, мне, сгорающему от нежелания выслушать умные мысли:
— В развитии каждого общества бывает один, довольно краткий момент, когда оно может выбирать свой путь, когда оно стоит на развилке. Налево пойдешь — обретешь духовные ценности. Направо — ничего путного не сыщешь, в развитии каждого общества наступает период, когда изощренность фантазии его лучших представителей не идет дальше снабжения всех его граждан всем необходимым. Наконец эта благородная цель реализована. Фантазии необходимо лететь дальше, парить выше. Она и взлетает выше, но по той же прямой: теперь-де снабдим всех кроме необходимого еще излишним. Сделано. А фантазия оголтело: еще комфортнее! Но ведь у Агло впереди пролеты, сотни ступеней существования, немыслимые прежде возможности идти дальше и дальше — в космос. Ну, освоим новые планеты, что частично сделано, ну заполним их вещами, продуктами, агломератами, домами, шиманами. Но дальше? Еще шиманы, еще нарожать, чтобы было кому еще больше потреблять? Чем заполнить будущие времена, кроме все новых и новых предметов роскоши и средств прокормить безмерно разбухающее население? Мы можем почти весь труд агломератов заменить машинным. Но ведь допетрили — уже не заменяем, потому что тут философский тупик, потому что агломератов больше нечем занять. Мы обязаны стабилизировать численность населения и довести воспитание каждого члена общества до уровня, который требует Духовная Революция, якобы у нас уже закончившаяся. Как же мы, гуманнейшее общество, допускаем, что некая статистическая часть агломератов совершает преступные действия, попадает на Г/А? Не пришло ли время обратить внимание на судьбу каждого агломерата? Пусть лучше мы не наштампуем миллион дверных ручек нового типа или два миллиона моднющих комбинезонов, чем допустить, чтобы такой-то агломерат или такая-то агломератка проплакали весь вечер или наглотались до одурения таблеток. Слеза ребенка пролилась, та самая, которая не перевешивает всех благ, приобретенных миллиардами. Ну, пролилась, не воротишь. Мы построили свою сверхцивилизацию на слезах миллионов детей… И что построили?! О галактика!
Тогда я не слушал ее, а сейчас вот всплыло в памяти.
— Бажан, вам предоставлено последнее слово.
Я встал и сказал:
— Я согласен с замечаниями. Мы пересмотрим в корне результаты наших трудов. Комиссия допустила ошибки.
Все, пусть только отвяжутся.
Я увидел счастливые улыбки на лицах президентов. Это ли не награда желанная?
Вечером пришел Пим, а с ним какой-то агломерат, поразивший меня своим дерзким видом. Его комбинезон был прорван в нескольких местах, пуговиц не хватает. Но самое ужасное — прострочен ярко-зелеными нитками!
Брат приказал своему знакомому посидеть в комнате, а меня увел на кухню.
— Бажан, этого агломерата преследуют, ему грозит Г/А. У триначальника его не станут искать. Квартира вместительная…
— Он нонфунст?
— Нет. Хотя теперь и нонфуистам не сладко. Ты слышал, мы призвали к неподчинению, а за это высылают в Аграрку. Теперь любой агломерат может попасть в Аграрку — мы подсказали способ…
— Так этот из движения за раздурачивание?
— Хуже.
— Что может быть хуже?.. Любомудр?
Пим кивнул.
— Ты с ума сошел, Пим! Ты — нонфуист, ты — против насилия, а подпольная группа любомудров требует уничтожения всех лиловых и оранжевых, прекращения космических контактов, насильственного расселения по всей планете, взрыв Агломерации и переход к аграрному образу жизни, истребление всех сопротивляющихся и — это уже после уничтожения Защиты! Давать приют таким… авантюристам? Никогда!
Дверь распахнулась. На пороге возник любомудр с искаженным от ярости лицом.
— Ну, Пим, падла, куда меня привел? В квартиру оранжевого!
— Это наш друг, — сказал Пим, — и мой брат!
— Мне на х… не нужны такие друзья!
Я содрогнулся от его слов. Пим вытолкал любомудра из кухни, и они стали громко препираться в прихожей. Постепенно голоса становились тише. Пим вернулся.
— Он согласен просить прощения.
— Через галактику извинения! Пусть остается. Но прежде надо уговорить жену.
Мена приветливо откликнулась на мой стук в дверь: «Входи, я заканчиваю работу. Что у тебя там за шумливые гости?»
Она сидела за письменным столом — книги, чертежи, — готовится к реконструкции одного из цехов на производстве, где она директором.
— Меночка, — сказал я по возможности ласковей, — я тебя редко прошу об одолжениях… Нам надо помочь приятелю Пима. Он недолго поживет у нас.
— Нонфуист? — погасив улыбку, спросила жена.
— Да. Знаешь, из этих несчастных овечек, которые блеют глупости о непротивлении.
— Не знаю, никогда не видела овечек, — может, они чрезвычайно опасные звери.
— Но, Меночка… В конце концов, необходимо проявлять дальновидность. Сейчас мы поможем им, а когда начнутся события, это может выручить нас.
— Какие еще события?
— Милая моя, мы прекрасно понимаем друг друга. Так вот, не приведи случай, вспыхнут события, а это, похоже, неизбежно, тогда нам пригодится и мое родство с Пимом, и маленькая услуга, о которой я сейчас говорю…
— В случае чего, мы будем стоять насмерть. Нам не нужны их милости.
— Будь гуманной, этого агломерата швырнут на Г/А! Ведь ты представительница Победившего Разума!
— Разум потому и победил, что все кругом кровью залил. Давно ли ты слал агломератов на Г/А сотнями?
— Нельзя же шеренгами, строем отправлять всю Агломерацию на Глубокий Анализ!
— Можно. Если мое терпение лопнет, я и тебя…
Конечно, угроза пустая, а внутри тренькнуло.
— Да и я могу тебя… — сказал я. — Кто первый — тот и выиграет.
Ей слишком лестно быть женой такого молодого триначальника, тем паче, несладко ей приходится на директорском посту — все презирают, плюют в лицо. Моя власть — ее утешение. Мне есть чем шантажировать. Но до определенного предела. Например, сумел отправить своего сына к дедушке в Аграрку, но дочь она, несмотря на мои ухищрения, оставила в городском интернате.
— Все в порядке, — вернулся я к Пиму. — Пусть живет, но только для жены он нонфуист. Прикажи ему вести себя смирно, иначе я сам кликну лиловых.
Президенты не желают, чтобы такие преданные агломераты, как я, подставили свои спины и спасли Защиту. Тем хуже для них. Преданность тому, кто терпит поражение и не хочет видеть этого, равносильна глупости.
Я вновь и вновь перебираю в памяти вехи пути, пройденного мной за последние ступени. Не могу не признать, моя психология, мои убеждения претерпели значительные изменения. Это тревожно, ведь этого не должно быть. Было бы преувеличением сказать, что я не приемлю официальных доктрин, но время от времени я позволяю себе мысли, которые партитурно не совпадают во всех своих элементах с настроениями, доминирующими в массах, не в последнюю очередь благодаря аудиовизуальным средствам.