Возможно, тут Чадаев спутал спустя столько лет – он как управляющий делами СНК (правительства) был по сути «секретарем» Сталина, главы правительства (перешел «по наследству» от Молотова) и вполне мог этот разговор Сталина и Молотова видеть около 12.30 в кабинете Сталина, а не Молотова. И было это не через два часа после выступления Молотова, а видимо, раньше – до 13 часов еще. Ведь в 12.30 к Сталину прибыли Микоян и Ворошилов, а в 13.05 прибыл Вышинский, зам Молотова по МИДу, и в 13.15 Шапошников.
Молотов по журналу вроде как вышел от Сталина в 12.05, но скорее тут описка секретаря. Молотов ушел из кабинета Сталина в свой – для выступления по радио однозначно не позднее 11.50. К нему в кабинет, что находился на одном этаже со сталинским, и приехали радиожурналисты с аппаратурой.
Кстати, Чадаев рассказывал Куманеву, что часто находился в приемной Сталина, и бывало, что и стенографировал такие совещания, но в «журналах посещения» его фамилию вы найти не сможете. Возможно, «секретаря» СНК и стенографиста этих совещаний у Сталина не отмечали как «посетителя»?
«Сталин подошел к телефону, немного послушал наркома обороны, потом заявил:
– Внезапность нападения, разумеется, имеет важное значение в войне. Она дает инициативу и, следовательно, большое военное преимущество напавшей стороне. Но Вы прикрываетесь внезапностью. Кстати, имейте в виду – немцы внезапностью рассчитывают вызвать панику в частях нашей армии. Надо строго-настрого предупредить командующих о недопущении какой-либо паники. В директиве об этом скажите… Если проект директивы готов, рассмотрим вместе с последней сводкой… Свяжитесь еще раз с командующими, выясните обстановку и приезжайте. Сколько потребуется Вам времени? Ну, хорошо, два часа, не больше… А какова обстановка у Павлова?
Выслушав Тимошенко, Сталин нахмурил брови.
– Поговорю сам с ним…» (с.483)
Тимошенко с Ватутиным и Жуковым прибыли к Сталину на доклад – именно в 14.00. Но как видите, Тимошенко уже около 13 часов 22 июня предлагает Сталину некую директиву округам. На что Сталин дает согласие – рассмотреть её вместе с последней сводкой о положении на границе-фронте. И дает указание еще раз связаться с округами и еще раз уточнить обстановку перед подписанием директивы «№ 3». В 14.00 Тимошенко, Жуков и Ватутин прибыли к Сталину и ушли от него в 16.00 – «24. Тимошенко 14.00–16.00, 25. Жуков 14.00–16.00, 26. Ватутин 14.00–16.00».
Директива у военных уже готова, Сталину покажут последнюю сводку с границы, и директива о нанесении удара из КОВО, одобренная Сталиным на основании этих сводок и докладов военных, уйдет вечером в округа…
«Сталин положил трубку на аппарат и сказал:
– Павлов ничего конкретного не знает, что происходит на границе! Не имеет связи даже со штабами армий! Ссылается на то, что опоздала в войска директива. Но разве армия без директивы не должна находиться в боевой готовности?»
Павлов врет о директиве «б/н» о приведении в полную б.г. – якобы она «опоздала» в войска. Уже пытается этим прикрыться. А ведь его армии уже в 2 часа ночи стали подниматься по тревоге, кроме 4-й армии Коробкова. И вскрывали свои «красные» пакеты. Но более важной в этих директивах была все же именно «директива б/н». Ведь это еще по ней надо было будить войска, выводить их из казарм и приводить в полную б.г… После чего телеграмма о вскрытии пакетов и на ввод Планов прикрытия в действии официально была бы уже «формальностью». Разрешавшей занимать окопы на границе. Или указывать вторым эшелонам, куда им выдвигаться окончательно. Эти директивы по времени были практически одномоментны и их на местах воспринимали военные как одно общее распоряжение ГШ.
Но Павлов, понимая, что ему достанется за Коробкова по любому, и пытается прикрыться тем, что, мол, директива ГШ «б/н» (и тем более «№ 1») пришла слишком поздно и ее приняли в армиях округа, когда нападение уже произошло. Хотя именно в его округе, в отличие от ПрибОВО и КОВО, после 2 часов ночи и вскрывали свои «красные пакеты», и судя по показаниям командиров ЗапОВО, в этом заслуга самого Павлова.
Однако подобное «объяснение» тому, что творили Кирпоносы, не поднимавшие войска по тревоге, потом стали выдавать и жуковы в мемуарах, а за ними и современные историки пытаются повторять, совершенно не считаясь с фактами…
«Через какое-то мгновенье, сдерживая свой гнев, Сталин добавил:
– Надо направить к Павлову Шапошникова. Я не сомневаюсь, что он поможет организовать управление войсками, укрепить их оборонительные позиции. Но наши войска, видимо, не могут справиться с задачей прикрытия западной границы. Они оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов. С первых часов вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация… Да, не успели мы подтянуть силы, да и вообще не все сделали… не хватило времени. Надо немедля нанести контрудары по противнику, а одновременно поручить кому-то заняться эвакуацией населения, предприятий и другого имущества из прифронтовых районов на Восток. Ничего не должно достаться врагу. Обсудим этот вопрос на заседании, а вот товарищу Чадаеву поручим подобрать группу расторопных работников, чтобы они немедля связались с местными партийными и советскими органами прифронтовой полосы и дали конкретные предложения.
Сталин подозвал меня поближе к себе.
– Надо организовать взятие на учет всех недостроенных, пустующих и других помещений, которые могут быть использованы под эвакуированные предприятия… У Вас, конечно, тьма других работ. Но сейчас это дело поважнее и им следует заняться в первую очередь. О первых результатах доложите Вячеславу Михайловичу. А теперь можете идти». (с. 484)
Все это было именно около 12.30, и Шапошников прибыл к Сталину уже в 13.15…
Как видите, Сталин вопрос по эвакуации начал продумывать в первый же день войны. Но как же было принято решение, а точнее, утверждено предложение военных по «Директиве № 3», по контрудару всеми силами КОВО «на Люблин», по «южному» варианту военных? Похоже, в разговоре со Сталиным, но после 14.00 нарком последней сводкой и доложил похоже положение на границе – «наши войска, видимо, не могут справиться с задачей прикрытия западной границы. Они оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов» – и предложил Сталину еще раз идею нанесения немедленных ударов. Ведь в КОВО вроде как все готово для этого, да и остальные округа якобы способны к таким ударам ответным…
И судя по всему, в сводке на 14.00 также уже показывается – где немцы наносят свой главный удар – по ЗапОВО и Бресту! И именно с учетом этого принимается решение о нанесении ответного удара из КОВО – это должно помочь Павлову, отвлечет силы немцев, прущие на него.
Если в сводке на 14 часов главный удар немцев по Павлову уже обозначен, а в КОВО вроде как пока «затишье» (Венгрия вообще не наступает, а Румыния не сильно атакует границу), то в данной ситуации Сталин вполне мог согласиться с директивой наркома и нГШ на эти контрудары по немцам. Опять же – в его присутствии к 16.00 писаться могла директива с одними контрударами, а при отправке ее в округа после 21.00 в нее Тимошенко мог внести уже более «глобальные» задачи для того же КОВО. После чего ее подписал Маленков, и ее отправили в округа. Но, увы, пока не будет найден черновик данной директивы и та же сводка на 14 часов (если она была) – так и будем только предполагать…
«В первый день войны мне довелось присутствовать на двух заседаниях у Сталина и вести протокольные записи этих заседаний. Что особенно запомнилось – это острота обсуждаемых вопросов на фоне отсутствия точных и конкретных данных у нашего высшего политического и военного руководства о действительном положении на фронтах войны. Несмотря на это, решения были приняты весьма важные и неотложные».
Чадаев уверяет, что протоколировал оба совещания у Сталина 22 июня, с 5.45 до 12.05 и с 12.30 до 16.45, но в «журналах посещения» он не отмечен – видимо, «секретари» действительно не фиксировались в журналах посещения Сталина. Но вот бы еще глянуть те протоколы, что вел Чадаев… Однако, похоже, реально никто не был так уж встревожен, не бился в «истерике», сочиняя «Директиву № 3» на нанесение ответного удара всеми силами КОВО плюс армии и корпуса других округов, как это пытаются вещать «резуны» и не только. Увы – Чадаев никаких «истерик» при принятии решения на нанесение из КОВО ответного мощного контрнаступления силами практически всего округа – не показывает. Решения на эту директиву принимались вполне спокойно и на основании докладов военных о положении на 14 часов 22 июня на границе. Вопрос обсуждался хоть и остро, но точно не истерично. И, увы, «на фоне отсутствия точных и конкретных данных <…> о действительном положении на фронтах войны»…
Чадаев: «В течение 22 июня после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они еще не испытывали тогда больших тревог и волнений. Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина, я шел позади К. Е. Ворошилова и Г. М. Маленкова. Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия как кратковременную авантюру немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и В. М. Молотов». (А. Г. Куманев. Говорят сталинские наркомы, с. 484–485)
Как видите, ситуацию все оценивали как вполне спокойную. Военные, правда, ничего толком доложить не могут по ситуации на границе – где прет и какими силами враг, но подсовывают «тирану» свою авантюрную директиву по встречному наступлению «на Люблин». Согласно «южному» варианту военных.