Отпуск пролетел, как сон. Каждый день был заполнен до отказа. Найденовы вместе с сынишкой и друзьями пару раз выезжали на мыс Святого Ильи, где купались в море, загорали и ловили рыбу; а еще успели побывать на концерте «Звезды дискотеки 90-х» в Ялте и совершили экскурсию на Ай-Петри.
За день до окончания отпуска Найденова с Македонским и Воронина родные проводили на автовокзал и долго махали вслед отъезжающему автобусу.
Максим не отрывал глаз от Лики, пока она не скрылась из виду за поворотом дороги. Он посмотрел на боевых товарищей. Теперь они вновь стали Максом, Вояжем и Крабом. Впереди их ждали огневые позиции.
… — Отбой! — проорал Гром, выпустив последнюю автоматную очередь из развалин, когда-то бывших школой.
Находившийся в паре метров от него пулеметчик отвалился от раскаленного «Корда»*, остальные бойцы тоже прекратили стрельбу. В пятиэтажке на другой стороне улицы стрельба тоже стихла. В воздухе, буквально пропитанном запахами пороха и тротила, медленно оседала кирпичная пыль.
Больше суток, в перерывах между ударами минометов и артиллерии, рота безуспешно пыталась продвинуться вперед. Но никак не получалось. Засевшие на этажах дома напротив нацисты жестоко отбивались, поливая развалины огнем.
— Беса ко мне! — передал по цепи Гром.
Сквозь нагромождения обломков кирпича и бетона к нему переполз командир ДРГ.
— Слушаю, ротный. — Он вытер с лица пот вперемешку с копотью, отчего копоти стало как будто больше, и оперся спиной о часть уцелевшей кладки.
— В лоб их нам не взять, — кивнул Гром на пятиэтажку. — Зайдешь ночью со своими ребятами в тыл, и по сигналу ударим с двух сторон.
— Добро, — согласился Бес. — За нами не заржавеет.
— Эй, москали! — донеслось с другой стороны улицы. — Прыймайтэ подарунок!
Бойцы насторожились, зная по опыту, что ничего хорошего от противника ждать не приходится. Особенностью боев в городской застройке было то, что украинские военные активно использовали гражданских и как заложников, и как живой щит… Так и на этот раз… Через минуту из среднего подъезда, держа за руку мальчика лет пяти, вышла молодая женщина и неуверенно, оступаясь, пошла вперед, по направлению к позициям ополченцев. Когда до роты Грома оставалось метров двадцать, позади хлестнул выстрел. Вскрикнув, женщина упала ничком на асфальт.
— Мама! — закричал малыш, стал тормошить мать, тянуть ее за руку.
Тут же стукнул второй выстрел. Головка ребенка взорвалась красным. Внезапно над полем боя установилась звенящая тишина, а потом из развалин на улицу с ревом плеснула рота. В секунды пронеслась через улицу к дому, противник не успел среагировать вовремя, пулеметные очереди ударили с явным запозданием, бойцы Грома уже ворвались в здание сквозь оконные проемы нижнего этажа и разбитые дверные проемы подъездов. Закипел рукопашный бой. Изнутри доносились матерные ругательства, звуки ударов и редкие выстрелы. Минут через десять все закончилось. Оборонявшие дом нацисты были уничтожены. Пятерых захватили в плен, выстроив у стенки, провели опрос. Все оказались боевиками «Карпатской сечи»*.
— Кто стрелял в женщину и ребенка? — выдохнул сквозь стиснутые зубы Гром, взгляд командира пылал ненавистью.
Боевики, пряча глаза, молчали, только на руках мелко дрожали пальцы.
— Огонь! — скомандовал Гром и отошел назад.
Резанули короткие очереди, нацисты повалились на штукатурку, дергаясь и подплывая кровью.
Командир дал приказ осмотреть здание, вдруг остатки карателей прячутся в развалинах, также нужно было удостовериться, что нигде не оставлены мины… Когда добрались до подвала, обнаружили там два десятка гражданских: стариков, женщин и детей. Те испуганно смотрели из полумрака в свете двух коптилок.
— Не бойтесь, родные, мы свои, — сказал ротный.
Чуть позже жильцов дома, напоив водой из фляг и поделившись сухпаем, отправили в тыл. Позади сопровождавшие недавних заложников бойцы несли завернутые в плащ-палатки тела матери и сына.
В этом бою Максим зарубил лопаткой двух «сечевиков». Безжалостно. То были не люди — звери. Очистив от трупов дом, заняли позиции в квартирах с окнами, выходящими на соседнее жилое здание, занятое врагами. Многие обратили внимание, что украинские войска оставляли после себя хаос и грязь. Квартиры все были с выбитыми дверями, хозяйство прежних владельцев было разграблено или уничтожено с каким-то диким вандализмом, стены повсюду испохаблены бандеровскими речевками.
— Зверье, — положив на подоконник автомат, уселся под ним на пол Вояж.
— И откуда они такие берутся? — Расположившись рядом, Дизель вщелкнул в свое оружие новый магазин.
— Воспитывают на месте, — отозвался от соседнего окна Краб. — Помнится, старлеем ездил во Львов с двумя мичманами за «молодыми». Тогда Крым еще был в составе Украины. Ну и решили познакомиться с городом. Слов нет, красивое место. Посетили разные культурные достопримечательности: Высокий замок, ратушу, оперный театр, в общем, гуляли, смотрели по сторонам, восхищались… А потом решили отдохнуть и перекусить. Увидели на площади рядом вход в ресторан с интересной вывеской «Крыивка». В переводе с украинского — блиндаж. Так что вы думаете? Внутри самый настоящий музей бандеровской «славы». С их символикой, плакатами и портретами вождей. Ну да ладно, местная специфика, наверное. Занимаем столик, делаем заказ. За соседними столами в основном сидит молодежь, говорят только на своем. Приносят еду, выпиваем по сто граммов, закусываем. Заказали еще…
— И что пили? — спросил от двери недавно пополнивший группу боец с позывным Есенин.
— Горилку. У них там все национальное. Сало, колбасы и другая хрень. А потом один из компании за соседним столиком встает, выбрасывает от груди вверх руку и орет: «Слава Украини!» Остальные — все, кто в зале, — вскакивают, как подкинутые пружиной, и вопят во всю глотку: «Гэроям слава!» Меня так и перекорежило. Дед в Отечественную освобождал Львов с Тернополем. Рассказывал, что те «гэрои» творили. — Краб замолчал.
— Ну, и чем дело закончилось? — поторопил рассказчика нетерпеливый Есенин.
— Чем-чем… Ну, мы им и дали, — Краб потряс сжатым костистым кулаком, — летали по залу, как мячи. А когда вернулись в часть, спросил у военкома про тот кабак. Он всю жизнь прослужил в Закарпатском военном округе, а родом был из Воронежа. Полковник и рассказал, что бандеровщина в этих местах была всегда.
В 1955 году тогдашний первый секретарь ЦК КПСС Хрущев амнистировал более двадцати тысяч таких «гэроив», сидевших за свои зверства в лагерях. Практически все вернулись в родные края, где были реабилитированы и восстановлены в правах. Так мало того, им еще и дали «зеленую улицу». Многие вступили в партию и стали работать в органах местной власти, а некоторые доросли до республиканской. Тот же первый президент Украины Кравчук, который в президенты незалежной двинул прямо из секретарей ЦК, на одной из встреч с журналистами сообщил, что в детстве помогал УПА*, доставляя ее бойцам в лес продукты…
— Это который с Ельциным и Шушкевичем подписал Беловежские соглашения? — поинтересовался кто-то.
— Он.
— Гад, — харкнул под ноги Вояж, а Есенин с чувством выругался.
— Ладно, кончай травлю, всем приготовиться. Сейчас снова начнется, — выглянул в оконный проем Бес. И не ошибся. В тылу ополчения ударила артиллерия, линия вражеской обороны вспухла разрывами. С обеих сторон заработали пулеметы, в воздухе понеслись с глухим шипением мины.
В один из коротких промежутков меж боями в роте, сопровождаемые заместителем командира батальона, появились российский военкор с оператором. Фамилия военкора была Поддубный, многие видели его репортажи. Он взял интервью у ротного и у нескольких бойцов, рассказал последние новости на участке фронта. Как сообщил военный корреспондент, ребята из «Вагнера» штурмом захватили Углегорск, а за Пески и Марьинку шли жестокие бои.
А еще узнали, что Киев усилил обстрелы Донецка и тех территорий, которые были освобождены союзными войсками, с применением дальнобойных американских гаубиц и ракетных систем «Хаймарс».
— Не понимаю я все-таки многое в этой спецоперации, — сказал Бес, когда москвичи с заместителем вечером ушли в тыл. Он вместе со своими готовился к ночному поиску в оборудованном под блиндаж подвале. Здесь же находился и комбат, дававший перед этим группе инструктаж.
— И что именно тебе непонятно? — закурив, прищурился на Беса командир батальона.
— Почему в первые часы нашей специальной операции не нанесли удар по украинским казармам в зоне АТО? Об этом, как акте милосердия, объявило в своем брифинге российское Министерство обороны… Дальше. По каким причинам до сих пор не разбиты Бескидский тоннель на Львовщине и железнодорожный узел на станции Чоп в Закарпатье? Именно через них для Киева эшелонами завозится оружие из США и Европы. И еще. Кому были нужны эти позорные переговоры в Гомеле, когда нашу делегацию возглавлял Мединский, начальник по историческому просвещению?! Может, собирались просветить фашистов насчет нашей общей истории и воинской славы?!
— Спроси чего-нибудь полегче, — нахмурился Колыма, выдохнув и выпустив носом струю дыма. — Я сам это хрен понимаю. В штабе корпуса, насколько знаю, тоже.
— А для меня по первому вопросу все ясно, — сказал молчавший до этого Краб. Все с интересом посмотрели на него. — Лопухнулась наша военная разведка.
— В смысле? — не поняли остальные.
— Перед началом операции дала неверную информацию в Генеральный штаб о низкой боеготовности и моральном состоянии украинских войск в зоне АТО. Там и решили не наносить упреждающих ударов по местам расквартирования их личного состава. Ожидали, что те побегут или начнут сдаваться. Как было раньше в Иловайске и Дебальцево.
— Во-во. А получилось наоборот, — поддержал его Есенин, недавно переведенный в группу. — Эти суки заняли оборону и уперлись рогом.
— Да, — согласился молчавший до этого Максим. — Это совсем не те укропы, что были восемь лет назад. Воюют будь здоров. Хотя и подло.