Взгляд Павсания остановился на Аристиде, чистый, без единой морщины лоб покрыла тень.
– Мне нужно поставить на оба крыла наши самые дисциплинированные фаланговые части. Спарта будет удерживать правый фланг вместе с тегейцами и феспийцами.
Он поднял чашу в знак признательности, и представители названных им полисов ответили таким же жестом. Павсаний кивнул и перевел взгляд дальше по кругу.
– Коринф и Аркадия будут нашим центром. С учетом халкидийцев, левкадийцев, эретрийцев наберется около тридцати тысяч…
Он называл каждую группу с легкостью, которая порадовала и удивила Аристида. Рядом с ним что-то бормотал Тисамен, возможно перечисляя тех, кого регент мог забыть, но даже если и так, заслуги Павсания это не умаляло.
Запомни имя человека – и ты почти наверняка обеспечишь его преданность. Аристид уже знал этот секрет. Это же было верно и в отношении городов. Он видел, как улыбаются люди, когда спартанец называет их родину. Конечно, они пришли, чтобы спасти себя, но также и соседей. К своему удивлению, Аристид ощутил прилив эмоций, от которых у него перехватило горло и защипало в глазах. Вино было явно крепче, чем он предполагал.
– Левый фланг, – продолжил Павсаний, – будут держать Афины с Мегарой и Платеями. Они не свернут, я знаю. Руины Платеев откроются вам завтра, когда мы пересечем хребет Киферон по высоким перевалам. Что несет нашей земле Персия, станет ясно всем, если кто-то до сих пор этого не понял. Мы выстоим, нас семьдесят тысяч против втрое большего числа. Мы встретимся с македонцами и фиванцами, а также с персами, мидийцами и индийцами. И все же я не боюсь их, не боюсь этого врага. У них есть конница, которой не хватает нам, и земля, желанная для них. Но это не их земля. Она наша. Сегодня вечером я мог быть только здесь, и нигде больше. И я бы не выбрал никого другого, кто стоял бы рядом со мной, кроме вас. Мы уничтожим этого врага. Сами боги пообещали пять побед моему прорицателю Тисамену. Эта битва, недалеко от разрушенного города Платеи, будет первой.
Павсаний снова поднял кубок, и все встали в благоговейном молчании. Аристид не удержался и пробежал взглядом по кольцу собравшихся в поисках слабости или страха. Но видел только решимость. Павсаний тоже огляделся, и их глаза встретились. Аристид склонил голову в знак признательности. Регент кивнул в ответ.
Выйти на поле брани – что может быть проще? Они сами это выбрали. Кто-то из них наверняка погибнет, возможно, даже все. Но они пришли сюда, чтобы встретиться лицом к лицу с огромным войском.
Аристид почувствовал, что защипало в глазах, и сам удивился, как глубоко тронули его слова спартанца.
– У меня только один тост перед войной, – добавил Павсаний. – За дом!
– За дом! – повторили они как один и выпили.
Ксантипп наблюдал за Периклом, раскачивающимся на привязанной к рее веревке. Парнишка еще не мог состязаться в ловкости и проворстве с опытными членами команды, но учился всему быстро. Арифрон увереннее чувствовал себя на палубе, хотя, когда Перикл попытался задеть его, показал младшему брату, что́ на самом деле значат дополнительные месяцы практики владения мечом. Их поединок привлек толпу ликующих гоплитов. Перикл хорошо переносил атаку брата, пока Арифрон не ударил его по костяшкам пальцев плоской стороной клинка, заставив выронить меч. Арифрон заявил тогда, что это военная добыча, и отказался вернуть меч. Ксантипп услышал подробности от Эпикла, но, поскольку сыновья не просили его вмешаться, предпринимать ничего не стал.
Флот, возглавляемый спартанским царем Леотихидом, был опытен, чтобы не соваться в открытое море. Никто из них не пересекал еще глубокие воды Эгейского моря, где шторм мог налететь внезапно, словно ниоткуда. И подобно аргонавтам или Одиссею, они ходили на веслах от острова к острову, выбирая известные маршруты, где каждый следующий пункт назначения можно было увидеть либо с борта, либо с горы, на которую поднимались на суше.
Шли они медленно, но целенаправленно, на восток от Афин, по торговому пути между островами Сирос и Тинос. Следующим был Миконос. Каждый раз, завидев огни на берегу или встретив рыбацкую лодку с уловом, они останавливались и платили за новости о персидских галерах. В первые три дня все только пожимали плечами. Никто из местных не хотел иметь ничего общего с гоплитами или какими-либо военными кораблями. Их жизнь шла своим чередом, а война казалась чем-то далеким. Некоторые явно опасались, что даже разговор об этом принесет несчастье, старались уклониться, уйти и отказывались отвечать на самые обычные вопросы.
За приближением этой рыбацкой лодки Ксантипп наблюдал уже некоторое время, заметив что-то необычное, хотя она была еще довольно далеко. Маленькие лодки отклонялись в сторону всякий раз, когда видели большие военные корабли. Эта же направилась прямо к ним. Он нахмурился, гадая, напились они там, что ли, или уснули.
На корме стоял человек, державший руку на руле. Ветерок был слабым, и флот нашел пристанище у Миконоса, где вода казалась необычайно голубой, более бледной, чем обычно, на фоне белого песка.
Перикл тоже заметил приближающееся суденышко и быстро соскользнул вниз по канату, но шмякнулся на пол из-за того, что обжег ладони. Поднявшись, он кивнул в сторону лодки, и Ксантипп показал рукой, что знает.
На палубу вышел из трюма Эпикл. Арифрон тоже сосредоточенно встал возле отца. Обычно другие суда не спешили спускать на воду и отправлять на поиски новостей небольшие лодки. Эта могла бы пройти мимо них, если бы Эпикл не помахал ей. С триеры сбросили канаты, суденышко привязали. Рыбак спустил парус с жесткими от соли складками и сам поднялся на борт галеры.
Это был седой, смуглый от моря и солнца мужчина. Широкоплечий, босой, он носил свободную одежду, стянутую кожаным поясом и застежкой.
Оглядев с явным удовлетворением военный корабль, он одобрительно кивнул и спросил:
– И кто хозяин этого чудесного судна?
Ему сказали, и рука Ксантиппа неожиданно попала в крепкий мозолистый захват.
– Слышал, вы предлагали серебро за новости о персах, – без предисловий перешел к делу рыбак.
Ксантипп кивнул, с любопытством глядя на незнакомца. Скорее всего, он был готов рассказать что угодно, если только за это заплатят добрыми афинскими драхмами. Вообще-то, Ксантипп не рассчитывал кого-то увидеть. Персидский царь увел часть флота домой, чтобы защитить корабельный мост через Геллеспонт. Остальные корабли рассеялись после поражения в Саламинском проливе. Возможно, некоторые из них вернулись в империю за прошедшие месяцы, тогда как оставшиеся еще бродили, словно акулы, совершая набеги и поджигая греческие поселения. Из-за них флот и пришел сюда и за ними охотился. Но сколько их, об этом греки понятия не имели. И вот…
От рыбака пахло солнцем, вином и рыбой. В нем ощущались теплота и дружелюбие, хотя вопрос о том, стоит ли ему верить, оставался открытым. Персидское золото могло легко перевесить афинское серебро.
– Мы, конечно, заплатим за точные сведения, – медленно сказал Ксантипп. – Шестьдесят драхм.
Мужчина пристально посмотрел на него, и Ксантипп увидел едва заметный молочный блеск в глубине одного его глаза.
– Да? Что ж, доставай свои монеты, куриос, – сказал незнакомец. – Я знаю, где они.
В горах засели персидские разведчики, и для греков, особенно афинян, хорошо знавших эту местность, было непривычно, что за ними наблюдают в походе. Хребет отмечал границу Аттики и начало Беотии, где Фивы славились свои храмами и рынками. Более того, за высокими перевалами лежали центральные равнины, на которых росли виноград и ячмень, а всадники могли скакать галопом. Вполне логично, что Мардоний устроил там зимний лагерь, поместив гнездо червей вглубь здоровой плоти. Все утро впереди, на утесах и вершинах, появлялись одинокие фигуры – темнокожие мужчины в тюрбанах и накидках, надежно укутанные от горного холода. Одни были верхом, другие наблюдали с таких круч, где мог устоять только мальчишка или козел. Оценив численность греческого войска, они исчезали, убегали по тропинкам, чтобы поскорее доложить об увиденном.
Союзники, выступив затемно, достигли горного хребта, когда солнце было еще низко. Колонну возглавляли спартанцы, которых вели Павсаний и Тисамен. Заранее отправленные гонцы с рогами на шее должны были предупредить, если обнаружат засаду или ловушку. Павсаний следовал правилам похода на враждебной территории. Илоты взяли тяжелое снаряжение. Каждый спартанец теперь сам нес свой щит, копье, меч на бедре и копис на поясе. Шедшие сзади видели перед собой только колышущуюся красную массу.
Вдалеке мелькнула белизна перевала, где земля обрывалась вниз, дразня полоской голого неба. Павсаний не знал, что ждет его там, лишь ощутил, как, ухая, заколотилось сердце. Ему и раньше доводилось командовать в одиночку, но он впервые принимал все решения без царя Леонида. Чтобы успокоиться, Павсаний сделал несколько глубоких вдохов. Если он приведет армию Спарты к поражению и уничтожению, то до конца будет жить в бесславии и позоре как человек, погубивший свой народ. Ответственность лежала тяжелым грузом, и регент даже споткнулся.
Тисамен бросил на него понимающий взгляд и сказал:
– Я так долго шел. Может, пробежимся?
Павсания била мелкая дрожь, трясло от волнения. Повсюду были уши, и о праздных разговорах люди могли потом насплетничать дома, поэтому он промолчал. Он был регентом Плейстарха, сына Леонида! До конца года мальчика объявят военным царем, а Павсаний… будет свободен. Или мертв. Во всяком случае ему не быть больше регентом и первым воином в Спарте. Он сглотнул, крепче сжимая ременную петлю на щите. Горло как будто пересохло и распухло.
Он знал, что между эфорами не было согласия и шли яростные споры. Все понимали, сколь высоки ставки в этой кампании. Если бы совет эфоров приказал Плейстарху возглавить поход, это был бы конец всему. Но в Спарте железные законы. Пока Плейстарху не исполнилось восемнадцати лет, он не может командовать армией на войне. Пока у него не родится сын, он не может покинуть Лаконию. Его род слишком ценен для народа.