Павсаний вознес благодарственную молитву Аполлону – за дисциплину наследника. Конечно, Плейстарх тяжело переживал решение эфоров. Но оставшийся без отца сын Леонида подчинился тайному правилу пейтархии: полное послушание до самой смерти.
Тисамен посмотрел на регента, ожидая ответа. На мгновение Павсанием овладело дикое желание сорваться с места и устремиться вперед, но он подавил порыв, укрепляя себя мыслью о Леониде и его сыне. Дисциплина не то же самое, что медлительность.
– Бегом! – крикнул Павсаний.
Услышав приказ, воины надвинули шлемы на связанные в пучки волосы. Суровые и холодные, как горы, лица застыли над отливающей золотом бронзой щитов. Движение впереди прокатилось эхом от начала в конец колонны. Копья ударили о щиты, подтверждая готовность пойти в атаку по приказу Павсания.
Вдыхая прохладный ветерок в тени известняковых скал, он ускорил шаг. Тисамен легко шел рядом. У него не было щита, только длинное копье. Серо-голубой плащ развевался за спиной. Десять тысяч спартанцев и периэков плавно перешли на более быстрый темп, как ежедневно делали на тренировках. Бежали легко, без напряжения, без усилий. Могли выдержать столько, сколько потребуется.
Павсаний почувствовал, как уходит беспокойство, и издал громкий крик, унесшийся вниз с холмов. Они прошли перевал, за которым сияло яркое солнце.
Позади Аристид видел только колыхание движущейся колонны. Он тоже заметил персидских разведчиков, следящих за ними издалека. Но не прозвучало ни призыва к оружию, ни предупреждающего сигнала рога. Казалось, спартанцы просто отреагировали на опасность окружения и ушли вперед, отрываясь от идущих позади. Дорога через перевал была здесь довольно широкая и утоптанная – по ней ходили купцы и пастухи. Дальше простирались равнины, и там, вероятно, заканчивался путь.
Аристид почувствовал на себе взгляды командиров и, вздохнув, вознес молитву божествам этого горного хребта. Фалес Милетский однажды написал, что мир полон богов. В такой день, высоко над равнинами, в это верилось легко.
– За ними и не отставать. Держать строй, – приказал Аристид.
Колени протестовали, но, слава богам, не скрипели.
Восемь тысяч воинов, ухмыльнувшись, удвоили темп и высоко подняли копья. Молодые ежились от холода, но ни один не роптал. Никто из них даже не мечтал выступить вместе со Спартой против общего врага. Несмотря на весь ужас и кровь, которые могли ожидать их впереди, в тот день они были в прекрасном настроении.
Пройдя через перевал, спартанцы оказались над огромной равниной далеко внизу. Отсюда, сверху, даже персидское воинство выглядело крошечным на этих бескрайних просторах. Вся армия Мардония выстроилась перед лагерем.
Павсаний остановил запыхавшихся людей. Азарт ушел, а вместе с ним и легкость. Регент оглянулся на сырое ущелье, куда никогда не проникали солнечные лучи. Илоты и союзники еще не появились. Он приказал спартанцам отойти в сторону, на северные склоны горы Киферон. Он знал, что до персов примерно день пути, а казалось, протяни руку – и можно легко схватить и раздавить врага двумя пальцами.
На равнине Павсаний увидел клубы пыли от разведчиков, спешащих с докладом. Конные полки проходили рысью вокруг лагеря, похожего издалека на новый, построенный на пустынном месте город. Он знал, что персы увидят греков, и только надеялся, что его войско не покажется маленьким, если смотреть с равнины.
Солнце на такой высоте грело все сильнее, распаляя себя тем, что людям негде укрыться от него. Без продовольствия и воды безрассудно было оставаться на склоне горы. Павсаний нахмурился, ощутив, как забилось быстрее сердце. Если спуститься на равнину, персы пошлют конницу, которой у него нет. Если ждать, люди начнут выдыхаться через пару дней. Даже с припасами, когда их доставят илоты, долго не протянуть. Надеяться на то, что удастся разжиться чем-то внизу, где весь скот съели за зиму персы, не приходилось.
– Может, спустимся и отрубим ему голову? – предложил Тисамен.
Павсаний невольно усмехнулся и похлопал ладонью по плечу прорицателя:
– Мардоний подождет еще день. Нам нужно найти хорошее место для лагеря на горе, но только пониже, откуда мы не будем скатываться во сне. Одно можно сказать наверняка: они не смогут подняться нам навстречу. Хотел бы я, чтобы они это сделали! Мы будем решать, где и когда начать бой. А пока пусть эти персидские выродки подождут.
Тисамен видел, как его друг набирается уверенности в себе. Впервые за все время, сколько он его помнил, постоянно приподнятая бровь регента опустилась. Он и сам не сомневался в человеке, который всю жизнь изучал военное дело. В конце концов, Павсаний был племянником царя Леонида. Столкнувшись с тактической задачей непосредственно у поля сражения, спартанский вождь отбросил сомнения и колебания, чтобы принять твердое решение.
Павсаний повернулся к командирам. Первым делом он приказал подсчитать запасы, имеющиеся в распоряжении колонны, а также поручил илотам поискать источник в окрестных горах. Остальных он отправил вниз по склонам – найти ровные места, где можно было бы поспать, завернувшись в плащи.
Закончив с этим, Павсаний призвал всех союзных полководцев присутствовать вечером на его трапезе. В жизни восстановился порядок. Он смотрел сверху вниз на непримиримого врага, в три раза превосходящего его собственные силы, на конницу, лучников и персидских «бессмертных», рвущихся отплатить за унижение при Фермопилах. Так или иначе, судьба взяла его за руку и направила к этой равнине, недалеко от Платеев.
Ксантипп управлял маленькой лодкой, пока Перикл обливал парус водой из кожаного ведра. Солнце припекало, ветер напоминал о себе легким дуновением. В полной тишине Ксантиппу захотелось посмеяться над собой из-за их нелепого положения. Прошло едва восемь дней, с тех пор как они покинули Афины. Предполагалось, что они проведут недели или даже месяцы, бороздя Эгейское море в поисках персидских кораблей, проверяя каждый слух и ложное донесение, хотя это стоило им труда, повреждений и драгоценных припасов. Он нахмурился при этой мысли. Из ста шестидесяти кораблей, собранных ради мести персам, два утонули. Один из них напоролся на подводную скалу и отправился прямиком на морское дно. Спасти удалось только шесть человек. В другом открылась течь, которую плотник не смог залатать. Корабль тонул медленно. Команду успели снять, хотя в завершение спасательных действий люди пробирались по палубе, уже залитой водой, что вызвало неприятные воспоминания о Саламине.
В последние дни Ксантипп сохранял мрачное выражение лица, хотя эта простая работа приносила ему удовольствие. Гребцы трудились, но не до изнеможения. На каждом встречном острове они высаживались, задавали вопросы и покупали все необходимое. По вечерам он и его сыновья ужинали на борту или присоединялись к спартанскому наварху, царю Леотихиду. Как ни странно, спартанец оказался приятным собеседником, хорошим рассказчиком занимательных историй, которые часто заканчивались тем, что Перикл прыскал со смеху, вино вылетало через нос и его приходилось хлопать по спине. Не будь они в состоянии войны с грозным врагом, картина получилась бы до неловкости идиллическая. Каждый свободный час Ксантипп заполнял отработкой действий с сигнальными флагами и маневрами, повторяя их снова и снова, пока не убеждался, что союзники сделают все как надо и в боевых условиях. В этом заключалась вся цель такой работы, чтобы люди не терялись, когда корабли с треском сталкиваются один с другим и кровь брызжет на палубу.
В этом отношении спартанский царь полностью ему доверял. Ксантипп ожидал увидеть такого же вспыльчивого наварха, каким был Эврибиад при Саламине, но Леотихид был слишком уверен в себе, чтобы во всем видеть неодобрение или неуважение. Едва поняв, насколько опытен на самом деле Ксантипп, он отступил и махнул рукой, предоставив ему свободу заниматься знакомым делом. В этом спартанец напомнил Аристида.
Если бы им удалось застигнуть персидский флот стоящим на якоре, Ксантипп заплатил бы рыбаку столько, сколько он потянул бы на весах, и оно того бы стоило. Подумав об этом, он сжал руль в безмолвной надежде. Перикл поворачивал маленький парус то в одну, то в другую сторону, пытаясь поймать ветер. Парень чувствовал себя на воде как дома, и это радовало отца. Компетентность – это все, чего он требовал от сыновей. Было приятно, почти удивительно видеть, как растет их уровень, и знать, что он может задремать на волнах и позволить ребятам управлять лодкой.
Перикл оторвал от моря хмурый взгляд, искавший на воде бурные участки. Когда обогнули косу, Ксантипп заметил, что лицо сына просветлело. Перикл обернулся, и Ксантипп поднял руку, предупреждая его крик.
– Вижу, – сказал Ксантипп; его сердце колотилось, и он заставил себя замедлить дыхание. – А теперь мы возвращаемся назад, и как можно осторожнее, не привлекая к себе внимания. Я поставлю сеть, и, кто знает, может быть, мы даже обеспечим себя рыбой на ужин.
У персов была мера длины, которую они называли «парасанг», равная примерно тридцати стадиям. Флот, стоявший на якоре у Самоса, находился, насколько мог судить Ксантипп, всего в трех или четырех парасангах от них. Такое расстояние человек может пройти за утро.
Ксантипп вывел свою маленькую лодку с подветренной стороны острова Икария. Он знал, что Икар упал в это самое море, после того как сбежал из тюрьмы, это было совсем в другую эпоху. Ксантипп и его сыновья плыли вдоль этого берега весь день, следуя описанию рыбака и проходя слева от другого острова, входящего в группу островов Фурни. Море там было спокойным, волны мягкими, и это облегчало плавание.
Огромный флот укрылся у берегов Самоса, в этом не было никаких сомнений. Ксантипп мельком увидел множество мачт, тонких как волоски, но расстояние было слишком большим, чтобы их сосчитать. Корабли могли быть только персидские, и они стояли на якоре в безопасных водах у побережья острова, рядом с материком. Наверное, персы думали, что укрылись далеко и от Афин, и от тех, кто их ищет. Он задавался вопросом: боялись ли они возвращаться домой после поражения при Саламине или просто искали убежища на зиму и нашли безопасную гавань? Во втором случае они могли выйти из бухты и отправиться куда угодно в любой день. Ксантипп чувствовал, как в нем нарастает возбуждение.