Когда на рассвете следующего дня Эврибиад отважился выйти в город, то обнаружил, к своему неудовольствию, что цены в Афинах резко выросли. Небольшой запас серебряных монет, который он носил с собой, был подарком брата. Даже час пребывания в купальне стоил ему половины дневной платы! Неприятно поразили и цены на провизию, которую предлагали уличные торговцы. У него дома ни один спартанец никогда не стал бы есть на улице. Воины принимали пищу в общих залах, где были только простые миски и ложки. Настроение не улучшилось, когда он купил вареного мяса, а потом обнаружил, что оно напичкано всеми возможными приправами.
Прошлой ночью Эврибиад заметил, что вдова задержалась у двери в его комнату. В Афинах все женщины были шлюхами. Ему пришлось сбросить подушки с кровати, расстелить плащ и спать на деревянном полу. Засыпая, он молился Аполлону, чтобы тот уберег его от грязных искушений.
Судьба изменилась к худшему после возвращения в Спарту. Кто-то распространил слух о том, что афиняне – и, в частности, Фемистокл – не воспринимают его как наварха. Капитаны-спартанцы рассказывали обо всем, чему были свидетелями, но, конечно, не потрудились объяснить трудности его положения. Из уважаемого военачальника Эврибиад превратился в человека, чье доброе имя опозорено, а репутация разорвана в клочья. В Спарте именно репутация имела ценность, и теперь Эврибиад впервые в жизни познал бедность.
Когда он спрашивал о Фемистокле, люди, что удивительно, предлагали ему выпить. Увидев красный плащ, они хлопали его по спине и требовали принести вина. При всем том, что понятие о чести у них отсутствовало, в тот год они считали спартанцев союзниками. Его постоянно спрашивали, был ли он в сражении при Платеях. Конечно не был. Уходя на войну, этот дурак Павсаний оставил нескольких достойных спартиатов управлять городом. Одним из тех, на кого регент взвалил эту ответственность, оказался Эврибиад.
В мрачном настроении он шел через город к гимнасию, который, как ему сказали, принадлежал Фемистоклу. Снова и снова Эврибиад спрашивал себя, не избегает ли встречи с ним этот афинянин. Дважды за утро он оказывался в местах, где говорили, что Фемистокл только что ушел. Спартанец почти столкнулся с ним на Пниксе, но ближе к полудню подумал, что найдет его там, где он ест. Владелец таверны указал направление, приняв в оплату за услугу серебряную монету.
«Хорошо бы не застрять здесь еще на несколько дней», – с грустью подумал Эврибиад.
Запас афинских монет катастрофически истощился. Но долг есть долг, и он был бы рад его погасить. Возможно, ему было бы легче перенести то унижение, которому его подвергли, оставив дома в то время, когда народ одержал величайшую победу. Стиснув зубы, Эврибиад прошел мимо недостроенной местами стены. Губы сами собой скривились в усмешке. Спартанцам стены не нужны. Какой враг осмелится бросить вызов воинам, победившим Персию? О да, афиняне там присутствовали, но если бы где-то нашлись гигантские весы, Спарта перевесила бы всех остальных. В этом не было никаких сомнений.
Только сегодня утром Эврибиад пытался втолковать эту истину группе рабочих. Они предложили ему воды из ковша и не взяли денег. Все, что им было нужно, – это его воспоминания о Платеях. К тому времени, как он закончил объяснять, они охладели к теме. Двое из них даже следовали за ним, пока он не показал копис и, откинув красный плащ, не бросил им вызов на улице. Они мгновенно отстали и исчезли! Шлюхи и трусы, вот кто такие афиняне. Даже просто находясь среди них, он чувствовал, что успел испачкаться. Что ж, он пришел исполнить обязательство. И как только это будет сделано, он вернется домой, к уединению и покою.
В гимнасий Эврибиад прошел свободно, хотя у входа стояли два дюжих раба. Они лишь почтительно поклонились, тогда как третий сразу убежал – наверняка доложить хозяину о госте. Прогулка за город позволила расслабиться, что было нелишним в его возрасте. Тем не менее он призадумался, не стоит ли размяться с каменными гирями или пройти круг по беговой дорожке. В последнее время затекало левое бедро, и его не мешало бы напрячь. Эврибиад стоял в оцепенении, наблюдая за мужчинами, которые плавали и упражнялись под утренним солнцем. Здесь царила атмосфера спокойствия, умиротворявшая его дух, и само место больше походило на тренировочную площадку в Спарте, чем на пивные и притоны города, который он только что покинул. Эврибиада научили презирать удовольствия, которые неизменно ведут к слабости. Временами он почти жалел, что Персия не поглотила этот народ. Однако судьба Спарты ненадолго переплелась с их судьбой. Волею Аполлона, больше это никогда не повторится.
Эврибиад испытал облегчение, когда узнал, что Фемистокл выйдет к нему. Афинянин появился в простом хитоне, на ходу вытирая рот салфеткой. Ни доспехов, ни щита. Что ж, в конце концов, Эврибиад пришел не для войны, а чтобы расплатиться за позор. То, что Фемистокл появился безоружным, даже без меча, могло быть как любезностью, так и оскорблением, но решить это для себя гость не успел.
– Наварх Эврибиад, – произнес Фемистокл вместо приветствия.
Спартанец сухо ответил:
– Фемистокл, война окончена. Я сказал, что приду, и пришел.
– А ты человек слова.
К удивлению Эврибиада, афинянин похлопал его по плечу как старого друга:
– Такой длинный путь. Ты уже остановился в городе или пришел прямиком сюда? Будь моим гостем. Выпей со мной вина.
Спартанец понял, что спешить не стоит. Он по достоинству оценил человека, который так великолепно продемонстрировал бесстрашие перед лицом близкой смерти. Мужество стоило того, чтобы его вознаградить, и, по правде говоря, у него пересохло в горле.
– Это было бы кстати, благодарю, – сказал Эврибиад.
По знаку Фемистокла слуги принесли стол с двумя табуретами. Вовсю светило солнце. На глазах у Эврибиада им с хозяином налили вина из одного кувшина – красивого, черно-коричневого, с нарисованным сюжетом о воинах. Это была работа настоящего мастера. Эврибиад невольно задержал взгляд.
Фемистокл налил немного воды из кувшина поменьше, сделал большой глоток и причмокнул губами:
– Вот, это и есть радость. Пожалуйста, выпей. Думаю, ты знаешь, что я не отравлю гостя, даже спартанца.
Эврибиад натянуто улыбнулся, но, поскольку под сомнение поставили его храбрость, он осушил чашу и протянул слуге, чтобы тот снова наполнил ее. Тепло и аромат растеклись по телу, слегка закружилась голова.
– Очень хорошо, Фемистокл. Ты всегда был скор на колкости. Бывают моменты, когда я сожалею о том, что произошло между нами.
– Понятно, – задумчиво произнес Фемистокл. – А тебе никогда не казалось, что ты, возможно, был не прав?
Спартанец вопросительно посмотрел на него, и Фемистокл принялся объяснять, активно помогая себе руками:
– Мы отступали и отступали – война на море была для всех нас в новинку, ты сам знаешь! Флот появился у нас только несколько лет назад, и мы никогда не сражались в большом строю. У персов кораблей было намного больше. Думаю, мы с тобой почти одновременно пришли к одному и тому же выводу. Мы не могли победить. Не там и не против того флота. Все, что мы могли, – это замедлить, отступая, их продвижение. То был для меня… да, худший день войны.
Эврибиад внимательно слушал, а Фемистокл говорил, глядя куда-то вдаль, и, когда взгляд его прояснился, он ухмыльнулся и подмигнул собеседнику. Спартанец понял – этот человек не переживает из-за старых решений. Прошлое было для него мертво. Вполне возможно, афинянин так и не понял по-настоящему, почему Эврибиад пришел к нему, и не верит, что уйдет отсюда только один из них.
– В тот момент отчаяния и катастрофы, – трагически продолжил Фемистокл, – ты, как наварх, отдал приказ, исполнить который я не мог, – отвести весь флот, полностью оставив Афины персидской армии. Ты сказал, что мы можем прикрыть и защитить Пелопоннес, где находятся Спарта и Коринф, но не мою жену, не моих детей, которые достались бы персам.
Во взгляде, обращенном на Эврибиада, скрывалась немалая толика гнева, и спартанец кивнул, как бы признавая значимость объяснения. Он и раньше видел это презрение. Видел у Павсания, видел в отношении к нему эфоров дома. Однако он всегда вел себя дисциплинированно и с честью.
– Легко, оглядываясь назад, говорить, что и как должно было сделать, – сказал Эврибиад. – Все, что ты сказал, правда. Я понимаю – не чурбан. Я ставил целью спасти флот и выиграть затяжную войну. Я просил слишком многого – и ты отнял у меня командование. Ты выставил меня на посмешище.
– Тогда скажи, что я был прав, – сердито проворчал Фемистокл. – Признай, что твой приказ был невыполним и ты не должен был его отдавать.
– Нет, я этого не признаю. Ты должен был проиграть на Саламине! И ты это знаешь. Победа досталась тебе только благодаря удаче и глупости персидского царя. Ты не мог знать, что Ксеркс разделит свой флот! Вы должны были проиграть ту битву, а ваши женщины и дети должны были попасть в плен на Саламине! Вас всех спас случай. Нет, я был прав, афинянин! – Эврибиад вдруг заметил, что подался вперед и тычет пальцем в воздух. Он выпрямился и добавил: – В любом случае ты ослушался моего приказа во время войны. Ты подорвал мое командование. Учитывая, как обстоят дела, здесь, в Афинах, тебя не предадут суду или казни…
– Только не за это, – беспечно перебил его Фемистокл. – Да, я делал кое-что такое, что им не нравилось, но только не это! Я спас афинян! По моим подсчетам, несколько раз! Здесь на каждом углу в честь меня должны стоять золотые статуи! Историю моей жизни будут рассказывать каждому ребенку еще тысячу лет. Но вместо этого… Они не знают, что со мной делать. Жизнь продолжается, и им хочется оставить войну позади. Или назвать тысячу героев, а меня сделать только одним из них. – Он махнул в отчаянии рукой. – И вместо золота, земель и статуй я получаю… тебя, вознамерившегося отомстить за оскорбление, такое мелкое, такое ничтожное, что мне хочется плакать. Ты отдал неправильный приказ, напыщенный глупец. Никто, пребывая в здравом уме, не смог бы его исполнить.