Добравшись до царского дворца, Фемистокл с облегчением обнаружил, что никаких новых гостей нет и развлекать никого не требуется. В длинном зале было темнее, чем раньше, и пусто – ни привычной толпы, ни даже слуг, которые обычно окружали царя, как призраки. Только переводчик стоял рядом с троном, как статуя из промасленного дерева.
Ксеркс сидел на троне, перекинув через подлокотник голую ногу. Поднимаясь, он пошатнулся, и Фемистокл прикусил губу, чтобы не улыбнуться. Царь был так же пьян, как и его подданный. Долгая поездка отрезвила, и Фемистокл чувствовал себя почти как обычно. По правде говоря, он умирал с голоду. Опустившись на пол, он прижался лбом к прохладному полированному камню, подождал немного и поднялся – посмотреть на Ксеркса.
Молодой царь был в юбке, украшенной золотыми лентами, а на плечах у него висело что-то вроде золотого доспеха, держащегося то ли на проволоке, то ли на нитях. На подданного он смотрел остекленевшими глазами.
– Я знал, что ты придешь, Фемистокл. Раз я попросил… Ты мне верен.
Язык у царя слегка заплетался, и слова звучали не вполне внятно, но, конечно, не в переводе на греческий.
Фемистокл поклонился в ответ. Таким Ксеркса он еще не видел, но подозревал, что пьяный царь так же опасен, как и трезвый. И конечно, они были здесь не одни. Где-то в кромешной темноте по периметру зала, там, куда не доставал свет факелов, наверняка стояли вооруженные люди. Он медленно вдохнул, стараясь успокоиться.
– Я пришел сюда увидеть отца, – сказал Ксеркс и, взмахнув рукой, в которой держал чашу, расплескал вино на полированный пол. Он посмотрел на капли, похожие на кровь, и повел плечами. – Я приходил сюда, когда он умирал, и он попросил меня закончить начатое им. – (Лицо его сморщилось от горя, как у ребенка.) – Я не смог этого сделать. Я подвел его. Я потерял Мардония и его сыновей. Потерял Гидарнеса и «бессмертных»… начальника конницы Масистия. Сотни кораблей. Ничего больше нет.
Фемистокл почувствовал, как между лопатками у него выступил холодный пот. Он следил за чашей, которой размахивал царь, и не мог отвести от нее глаз. Странно, что никто не подошел, чтобы наполнить ее. Можно ли ему попросить вина?
– Если бы не ты, я бы тоже… лишился жизни. Ты, афинянин. – Ксеркс ткнул рукой в воздух. – Ты предупредил меня, чтобы я защищал корабельный мост. Надо же, спасти меня выпало греку. – Он то ли рассмеялся, то ли разрыдался – понять было трудно. – Ты можешь в это поверить?
Фемистокл подумал, что отвечать не обязательно. Он ждал, время от времени переводя взгляд. Было ясно, что царь пьян. Молодые люди могут упиваться до состояния экстаза, когда мир становится простым и они не контролируют самих себя. Похоже, Ксеркс достиг этой точки.
– Моему отцу потребовались годы, чтобы собрать армию и флот для вторжения в Грецию. Я пытался закончить его работу и… не смог. Потерпел неудачу. Но знаешь, чего у меня не было? Чего не было у моего отца?
Фемистокл поднял глаза и почувствовал, как сжался от страха желудок.
– Да, – кивнул Ксеркс, – у него не было тебя, Фемистокл. В тот вечер, когда ты пришел ко мне, я крикнул: «У меня есть Фемистокл!», потому что ты – ключ к возвращению. Тебя я сделаю своим полководцем, который, – он схватился за воздух, его рука сжалась, как клешня, – соберет их под одним троном и единым правлением… Ты будешь моим сатрапом всей Греции.
Он торжествующе уставился на Фемистокла:
– Ты примешь мою руку? Поклянешься своими богами, что возглавишь мои армии? Однажды ты спас меня. Я знаю, что ты предан мне, а ты знаешь греков лучше, чем кто-либо другой. У тебя есть хитрость, которая мне нужна, ум. Ты сделаешь это?
Фемистокл воспользовался моментом, чтобы снова упасть на пол. Но теперь он всем телом ощутил холод камня.
Поднимаясь, он посмотрел вниз, ожидая увидеть свое дрожащее отражение.
– Для меня, великий царь, это было бы огромной честью. Я согласен.
– Поклянись в этом своими богами. Я знаю, Фемистокл, что ты набожный человек. Поклянись ими, и я обниму тебя, как брата.
Фемистокл рассмеялся:
– Это слишком большая честь, великий царь, но я клянусь служить тебе и быть верным трону. Я клянусь в этом покровителем поэтов Аполлоном, богом войны Аресом и самой Афиной. Я поведу армии Персии в Грецию.
Ксеркс спустился по ступенькам так быстро, что Фемистокл испугался, как бы он не упал. Молодой царь обнял его, вымазав шею слезами и вином.
– Я хочу услышать твои планы, Фемистокл, – сказал Ксеркс, отступив, и медленно поцеловал афинянина в щеки, а затем и в губы.
– Великий царь, с этого момента я буду работать над ними, клянусь. Я не буду спать, пока не смогу вернуться сюда с планом вторжения. Великий царь, ты оказываешь мне честь, которой я не заслужил.
Переводчик повторил слова грека, и Ксеркс рассеянно кивнул. Энтузиазм быстро угасал, от выпитого набухал живот. Он прижал ладонь к голой плоти – под рукой урчало и стонало. Поднимаясь по ступенькам, царь искал взглядом, куда бы облегчиться.
– Возвращайся через… три дня, Фемистокл. Я соберу главных начальников, чтобы они выслушали тебя. А теперь ступай, афинянин, – с моим благословением.
Фемистокл третий раз пал ниц и вышел через длинный коридор, сопровождаемый гулким эхом шагов.
В свой дворец на холме он вернулся на следующий день и всю ночь до самого восхода не ложился спать и только писал.
Результаты его трудов лежали стопкой на столе, и на каждом листке значилось имя того, кого он любил. Аристид. Ксантипп. Кимон. Фемистокл написал жене и детям. Рядом со столом горела маленькая жаровня, защищая от ночного холода. Воспользовавшись ею, он пометил каждое письмо свечным воском и впечатал в него серебряную монету – чтобы послания дошли до адресата.
Ночь выдалась прохладной, за что он был благодарен. Он налил себе вина, но оно грозило принести тоску. Полная чаша стояла перед ним. Когда забрезжил рассвет, он посмотрел на долину, где приютился его город. Там уже загорались огоньки кухонных костров, семьи просыпались, начиная новый день. Прекрасная картина. Вот бы его жена увидела это хотя бы раз.
Фемистокл собрал письма, прижал к губам и бросил вместе с монетами в жаровню. Они свернулись и потемнели.
Он взял лежавший рядом нож, осушил чашу с вином и опустил лезвие на запястье. Вставало солнце, обещая хороший день. Он надавил сильнее – железо вошло в плоть.
Его нашли домашние рабы. Подняли крик, разбудили стражу. Управляющий, побледнев, осмотрел тело и поник головой, испугавшись, что отвечать придется ему.
Афинянин был мертв.
Солнце уже взошло, и мир согревался.
Историческая справка
Философ Джон Стюарт Милль однажды назвал битву при Платеях более важным для истории событием, чем битва при Гастингсе. Не беря во внимание Фермопильское или величайшее морское сражение при Саламине, можно утверждать, что платейская победа стала событием, которое спасло независимость Греции, а вместе с ней и идею демократии. Возможно, эта идея возникла бы где-то в другом месте, но история не терпит сослагательного наклонения. Действительно, если бы союз греческих городов-государств потерпел поражение, Персидская империя простерлась бы на запад. В этом случае не было бы Рима – города с населением всего лишь сорок тысяч человек на момент персидского вторжения.
У истории много отцов и много событий, на которых зиждется будущее. Сейчас прошлые события могут показаться неизбежными, но в то время никто не мог знать, выживет ли Греция. Афины были сожжены, и огромная армия захватчиков бродила по равнинам в сопровождении тысяч греков, которые связали свою судьбу с Персией. Самые известные из них – фиванские гоплиты, но была также конница из Лариссы и Фер, а на спартанском полуострове Пелопоннес город Аргос оставался нейтральным и не посылал войска в помощь грекам. Влияние Персии было огромным, ее потенциал безграничным. Легендарные несметные богатства Креза составляли лишь небольшую часть персидской сокровищницы.
Собака Ксантиппа в самом деле бросилась вплавь за хозяином на остров Саламин и утонула. Мы не знаем, как ее звали. Место захоронения собаки было известно в течение последующих столетий, но в наши дни утрачено.
На море Фемистокл, Ксантипп и Кимон вместе с частями союзного флота удерживали пролив против значительно превосходящих сил противника. Не будет преувеличением сказать, что они не смогли бы победить, если бы Фемистокл не отправил послание царю Ксерксу. У персидского царя уже были греческие союзники на море и на суше, поэтому идея Фемистокла не показалась бы ему странной. Первое сообщение было уловкой с целью разделить флот и постараться вырвать победу в безвыходной ситуации.
Когда половина персидского флота пошла в обход Саламина, чтобы взять греков в клещи, Фемистокл отправил второе послание, что было гениальным ходом. «Обнаружив» угрозу корабельному мосту, он заставил Ксеркса в панике сложить свой шатер на берегу и покинуть Афины, отведя значительную часть флота и армии, чтобы прикрыть отступление. Благодаря этой уловке греки выиграли войну – и заслуга принадлежит Фемистоклу. Если учитывать тот факт, что в первую очередь именно Фемистокл убедил афинское собрание построить большой флот, то сложно переоценить сыгранную им роль. Это историческая личность, герой, который практически в одиночку спас западную цивилизацию.
Мне всегда нравились моменты, когда история поворачивалась из-за одного-единственного человека, как было, например, когда монгольские армии Субэдэя возвратились домой из великого похода по причине сердечного приступа хана. Сражение у Саламина – событие такого же, а то и большего масштаба.
Я отправил Ксеркса домой на борту его флагманского корабля, но историк Геродот утверждал, что он ушел по суше, захватив с собой бо́льшую часть армии. Это, вероятно, объясняет, почему его потрепанный флот оказался на Самосе для ремонта. Как это часто бывает, реальные события происходят медленнее, чем мне хотелось бы, и описать их во всех подробностях не позволяет объем книги. Ксеркс ушел, но у афинян было достаточно времени, чтобы отправить к нему посыльного с вопросом, как он собирается заплатить за ущерб от его вторжения! Нельзя сказать, что он когда-либо по-настоящему понимал греков. Ксеркс в замешательстве указал на Мардония, объявив, чтобы плату взыскали с него. Возможно, он пытался угрожать таким образом, но Мардоний на самом деле заплатил за все собственной жизнью в битве при Платеях.