– Ну чисто Наполеон, – пробормотал Двуха.
Тяжко загудела торжественно-мрачная мелодия, вроде тех, что традиционно используются в скверных кинофильмах при появлении главного злодея, и в нижней части портрета дробь невидимой печатной машинки выбила в две строки четкими белыми буквами: «Иван Иванович Ломовой. Капрал».
Затем на большом лбу седоусого клеймами проступили одно под другим три кроваво-красных слова:
Вор
Бандит
Убийца
Ролик закончился.
– Как тебе? – поинтересовался Двуха.
– Шедевр, – оценил Сомик. – С душой ребята поработали. По всем правилам этюд разыграли.
– По каким еще правилам?
– Я читал где-то, – потер лоб Женя, – чтобы надежно скрыть правду, нужно задействовать два уровня лжи. Первый уровень – ложь под видом лжи. Второй – ложь под видом правды… В нашем случае получается: ложь под видом лжи – это информация, которую масс-медиа выдают. Ну, телевизор, то есть, и газеты. Несчастный случай, стечение обстоятельств, возможный гоп-стоп или пьяная драка… помним-любим-скорбим в финале. А второй уровень – ложь под видом правды – версия, озвученная в ролике, который мы только что посмотрели. Ну а сама правда…
– Грохнули нашего Гогу, чтобы под Капрала начать подкоп… который этого деятеля в итоге свалить должен, – договорил за Сомика Двуха.
– Да, – кивнул Женя. – Как Олег с самого начала и предположил.
Парни замолчали. За стенкой, в единственной, скудно обставленной комнате неназойливо лопотал старенький телевизор, накрытый сверху кружевной салфеткой, на которой выстроились по росту полдюжины фарфоровых слоников. И лопотанье это нисколько не разрушало, а наоборот – плотнее стягивало частыми стежками все больше мрачнеющую тишину. Кажется, в этот момент обоим, и Жене, и Игорю, пришла на ум одна и та же черная, тяжелая и вязкая, как смола, мысль: ведь нет уже его, Витьки Гогина, как ни странно осознавать это; нет его и больше никогда не будет.
– Знаешь, на что это ощущение похоже? – выговорил вдруг Сомик, не сомневаясь, что Игорь поймет его. – Как будто бы вот… из города детства навсегда уехал. Понятно, что сможешь через сколько-то лет вернуться, но того самого города уже не застанешь – он исчез безвозвратно. Без-воз-врат-но… – повторил Женя последнее слово по слогам, словно пытаясь полнее прочувствовать всю жуткую глубину его смысла.
– Какого человека загубили… Твари, – кашлянув, присовокупил сырым голосом Двуха. – И ради чего, главное… Этот Иван Иваныч мудацкий… Капрал гребанный… и мизинца нашего Витьки не стоит…
Пронзительно запиликал дверной звонок. Женя вздрогнул, шаркнув по глазам ладонью:
– Хозяин вернулся!
– Квартиросъемщик, если быть точным, – поправил его Игорь. – Сиди, я открою.
– Ага, – согласился было Сомик, но тут же вскочил. – Он же сегодня на связь должен был выходить! Со своим информатором!
Олег Гай Трегрей, войдя, молча снял куртку, стряхнул с воротника несколько серых, успевших уже подтаять крупинок… Парни переглянулись. Они достаточно хорошо знали своего друга и соратника, чтобы понять его особое, отстраненно-сосредоточенное выражение лица: новости действительно важные.
– Ну? – не выдержал первым Женя Сомик. – Не томи!
– Кто следующим за Гогой будет? – неуклюже ляпнул Двуха.
– Дурак, что ли? – толкнул его Сомик.
Однако Олег к вопросу Игоря отнесся неожиданно серьезно.
– Или я, или Никита, – ответил Трегрей.
– То есть? – вытаращился Двуха.
– Противник предполагает уничтожить всех, кто имеет непосредственное отношение к инциденту с рейдерским захватом пекарен, – объяснил Олег. – С той же целью, ради которой был убит Виктор.
– Вот волки! – ахнул Игорь.
– Приехали, конечная остановка… – дал свой комментарий и Сомик. – Так надо Ломова немедленно найти!
Двуха тут же глянул на часы.
– Я сюда как раз из «Витязя» нашего, – сказал он. – Когда уходил, к Никите бухгалтер явилась – ну, конец месяца же. Обычно они долго не рассиживаются, уже закончить должны… А, да чего гадать, позвонить же можно! – он сунулся за мобильником.
– Я уже связывался с Никитой, – предупредил его порыв Трегрей. – Он подъедет, как только закончит с делами. Прямо сюда, к нам. Нуржана и Евгения Петровича тоже известил. Они охрану детдома скорейше организуют. Хотя маловероятно, что туда сунутся…
– Да за детдом теперь опасаться и не надо! – заявил Сомик. – Туда и полк регулярной армии не прорвется. Две дюжины ребят, первую ступень Столпа постигших, – это, знаете ли… А вот занятия на Полигоне придется пока прекратить. На всякий случай…
– Уже сделано, – сообщил Олег.
– И наших пацанов, которые не из детдома, тоже предупредить надо… Может, им спокойнее будет на первое время, пока все не уляжется, в детдом перебраться?
– Уже сделано, – повторил Олег.
– Остается – Никита только, – сказал Сомик. – Эх, он-то единственный из наших, кто в постижении Столпа не преуспел… Лучше бы его самим забрать – мало ли чего…
– Точно! – поддержал Игорь Женю.
– С ним – Мансур, – сказал Олег.
Это известие моментально успокоило и Сомика, и Двуху.
Гибель Витьки Гогина как-то особенно тяжело придавила душу Никиты. Не то чтобы он чувствовал вину за смерть старого товарища… но и отделаться от мысли: «Эх, если б я там был…» – тоже все-таки не мог.
А тут еще и наемный бухгалтер, грузная, похожая на тряпичную матрешку пятидесятилетняя женщина, раз в месяц разгребавшая в «Витязе» бумажную мутотень с налогами, пошлинами и зарплатами, вместо того, чтобы заняться прямыми своими обязанностями, прямо с порога расстрекоталась, трагически закатывая глаза:
– Я знаю все, знаю!.. Писатель Гогин ведь вашим другом был? Какая глупая нелепая смерть!..
– Ничего в ней нет нелепого, в этой смерти, Алевтина Юрьевна, – хмуро ответил Ломов. – Тем более – глупого. На войне солдаты гибнут – никто ж не говорит: мол, глупо и ни за что…
– Так то на войне! – не поняла бухгалтер, взявшаяся уже наливать воды в чайник. – Сейчас, слава Богу, у нас в стране мир и стабильность.
Никита не стал возражать ей. Сказал только:
– Давайте сразу к делу, Алевтина Юрьевна, а то поздно уже.
– Да я чайку просто хотела с вами… У меня в сумке вот… чай зеленый, релаксирующий, из Таиланда в этом году привезла. Подумала, вам поговорить хочется…
– Мне душ принять хочется, – не очень деликатно, зато вполне откровенно сообщил Никита. – И переодеться. Дел по горло, вторые сутки на ногах… Начнем, Алевтина Юрьевна?
Выражение вдохновенного сочувствия увяло на лице бухгалтера. Эх, не вышло чаепития с проникновенною беседой… не сбудется, значит, проронить таинственно на ближайших посиделках с подругами: «А я про этого писателя, который по телевизору с моста упал, тако-ое знаю…»
– Начнем… – кисло согласилась бухгалтер.
А потом позвонил Олег.
Новость, сообщенная им, Никиту не удивила и не испугала. В том, что теперь смертельная опасность грозит и ему, усматривалась даже некая логика: Ломов ведь совершенно искренне сожалел, что не выпала ему возможность оказаться в тот роковой момент рядом с Гогой. Наверное, поэтому настойчивое предложение Олега взять в спутники Мансура Ломов воспринял без особого энтузиазма. Да нет, не только поэтому… Он ясно чувствовал, что соратники (даже и прямые подчиненные!) воспринимают его тем, о ком нужно проявлять особую заботу, кого необходимо постоянно держать под защитой. Как Олег назвал его тогда? Слабое звено… Все это очень обижало Ломова, хотя он и понимал, что правда здесь не на его стороне.
– Я и сам за себя постоять смогу, – буркнул он в трубку.
– Не сможешь, – безапелляционно ответил Трегрей. – Столкнувшись с такими – не сможешь.
– С какими «такими»? – покосившись на Алевтину Юрьевну, которая изо всех сил делала вид, что ее нисколечки не интересует телефонный разговор, Никита вышел из кабинета. – Думаешь, у них по таким делам секретные суперагенты с самостреляющими ботинками работают? Обычные уголовники, из тех, что до поры до времени на привязи держат.
– Возможно, – не стал спорить Олег. – Но пусть Мансур обязательно будет с тобой. Так спокойнее.
– Ладно…
– Ни на шаг пусть не отходит.
– Хорошо, хорошо…
– Из офиса сразу ко мне.
– Понял, – ответил Ломов.
– Помни, о чем я говорил тебе.
– Где тонко, там и рвется… – пробурчал Никита. – Помню.
«Все равно домой заеду, – со злым упрямством подумал он, почувствовав в этот момент, что ему даже хочется, чтобы убийцы Гогина повстречали его. – Пусть только попробует кто-нибудь сунуться. Я им не Гога, этим сволочам. Меня так просто не возьмешь. Пусть только сунутся. Мозги вышибу гадам! А Трегрей-то!.. Как с мальчишкой со мной!..»
Распрощавшись с бухгалтером, Никита вызвал к себе Разоева, у которого как раз закончилась суточная смена на одном из объектов. Разоев прибыл незамедлительно.
– Проблемы какие-то нарисовались, э? – с надеждой осведомился Мансур, втиснувшись в кабинет Ломова. – Хорошо бы… А то скучно что-то последнее время, мамой клянусь. Нормальной драки желаю…
– Да ничего серьезного, – ответил Никита, в самый последний момент раздумав посвящать чересчур ретивого кавказца в детали. – Прокатишься со мной.
– А куда?
– К Олегу, – сказал Никита. – То есть, сначала ко мне домой, потом к Олегу. Переоденусь, а то несет от меня, как от коня…
– Значит, я получаюсь телохранитель, да?
– Типа того.
– Никита, темнишь ведь, э? – погрозил Мансур пальцем. – Что-то случилось, да?.. Слушай! – внезапно вскинулся он. – Тех шакалов, которые Гогу примочили, нашли, да? Скажи, что так и есть!
– Очень хотел бы сказать, что так и есть. Но – нет, не нашли, – сознался Никита. – Хотя почти угадал, – мысленно добавил он.
Дождавшись, пока Мансур выйдет из кабинета, он открыл сейф, достал оттуда боевой пистолет системы Макарова, проверил обойму, сунул пистолет в поясную кобуру, лежащую в том же ящике, и, поднявшись, приладил кобуру к ремню.