Кристинка дважды себя просить не заставила.
– Сынок!.. – прошамкала вдруг бабулька. – Скажи, пусть ружжо уберет этот… Мне в уборную надо, сынок милый! Отпусти бабушку… ирод ты безжалостный…
Полковник неприязненно посмотрел на бабульку, буркнул державшему ее на мушке:
– Отставить… – и отошел от двери купе.
К нему приблизился боец, отыскавший корешки билетов бесследно исчезнувшей троицы.
– Все, товарищ полковник, – тихо произнес он. – Не достанем мы их уже. Проверка документов ведется, но… нутром чую, ничего она не даст. Что это за типы вообще такие? Кто они? В приказе информации о них нет. Серьезные ребята, по всей видимости…
– Нет информации – значит, и не надо. А что серьезные – это сразу было понятно, – ответил полковник, припомнив текст приказа: «В случае малейшей попытки к сопротивлению открывать огонь на поражение…»
Перрон железнодорожной станции городка Разинск остался далеко позади. Трое прошли через негустой лесок по извилистой тропинке, остановились на опушке, неподалеку от перекрестка двух загородных трасс. Сбросили с плеч дорожные сумки, уселись на них.
Когда они сошли с поезда, только-только занимался рассвет; теперь же наступил тот особый, таинственный и тишайший момент безвременья, когда на западе еще величественно высилась стена могучей тьмы, а на востоке полновластно царствовал разлитый по горизонту солнечный свет.
Довольно долго молчали все трое, поеживаясь от пронзительного утреннего холода. Лишь когда принялась истаивать тьма, освобождая небо для света, они заговорили. Женя Сомик первым подал голос:
– А я ведь и вправду подумал тогда, Олег, что ты… бежать собрался.
Тот, кому предназначалось это высказывание, промолчал. Улыбнулся только, не отрывая взгляда от ало пылающего востока.
– Нет, не потому что струсил! А – просто решил, что пришла пора отступать. Капитулировать, то есть…
– Да хрена им на воротник – капитулировать! – хмыкнул Двуха. – Мы их, гадов, с фланга обойдем и в тыл влупим. От души влупим – по самые помидоры, через все потроха до гланд, чтоб голова не качалась!..
Сомик аж поперхнулся от такого оборота. И Олег покрутил головой:
– Однако!..
– А то! – самодовольно хмыкнул Двуха. И тут же стер ухмылку с лица.
Поднялся, открыл свою сумку и, порывшись там, извлек четвертинку водки.
– Давайте пацанов наших помянем, – серьезно предложил он. – Я эту бутылку на вокзале еще купил. Хотел в поезде достать, но там… как-то не так было. А вот теперь – самое подходящее время.
Скрутив крышку, он поднял четвертинку на уровень лица.
– За Гогина Виктора Николаевича. За Ломова Никиту… как его по отчеству, Олег?
– Сергеевич, – подсказал Трегрей.
– За наших, – договорил Игорь, – живых и мертвых. За всех ненормальных… Если б все были, как эти двое, жизнь совсем другая б стала…
Он отпил большой глоток.
– Все – это многовато, – хмуро высказался Женя, принимая бутылку. – Если б даже каждый десятый таким был, как они, уже достаточно… Вечная память павшим!
И он выпил. И передал четвертинку Олегу.
Тот посмотрел сквозь бутылку на густое, как кровь, рассветное пламя, текущее вверх.
– За Гогу и Никиту, – сказал Трегрей. – За Переверзева Николая Степановича. За Беликову Марию Семеновну. За… Глазову Светлану Алексеевну. Вечная память павшим.
Он глотнул водки. Закашлялся…
– Ты прямо как в первый раз, – проговорил Двуха. – Выдыхать же надо перед глотком! Погоди-ка… – он недоверчиво прищурился на Олега. – Неужели и вправду первый раз в жизни водку пьешь?
Олег кивнул, подтверждая.
– Дела-а… – хмыкнул Игорь. – Что ж, у вас там… водки не было, что ли?..
Вопрос был задан как бы между прочим, но Двуха, тем не менее, продолжал пытливо смотреть на Олега. Да и Сомик заметно подобрался, явно ожидая ответа.
– Отчего же… – произнес Трегрей. – Была.
– Ага, – непонятно к чему сказал Двуха. И тут же осторожно поинтересовался. – А что еще было? У вас… там?..
– Много чего было, Игорь, – произнес Трегрей. – И есть…
Он снова замолчал.
А Двуха и Сомик переглянулись.
– Ладно тебе, Олег, – проговорил Женя почему-то басом. – Давно уже всем понятно, что ты… не отсюда. Столп Величия Духа… имперский боевой комплекс… Нас-то можно посвятить в… тайну своего происхождения, разве нет? Это кто-нибудь чужой тебя сумасшедшим назовет, а мы – поймем.
– К чему загадочность-то наводить? – просительно высказался и Двуха.
– Не имею права ничего рассказывать, – став сумрачным, сказал Олег. – Сожалею, но – не имею права.
– Да почему?! – в один голос воскликнули Игорь и Женя.
Трегрей помедлил, прежде чем ответить.
– Я не могу знать принципов перехода, – сказал он. – И о причинах его – могу только лишь строить предположения. И не могу быть уверенным, что преданные гласности доказательства существования иного мира, моего мира… не принесут вред моему Отечеству…
Сомик потер подбородок, осмысливая сказанное. А Двуха, как ни странно, уловил суть быстрее:
– Короче, если по-простому… – объяснил он Жене, – Олег наш Трегрей боится: а вдруг местные мыслители загадку этого самого перехода разгадают – и хлынут тогда из нашего болота в его идеально правильный мир толпы немытых варваров… Так, что ли?
– Приблизко, – хмуро ответил Олег. – Понимаю, что для вас это звучит оскорбительно…
– Оскорбительно, – подтвердил Сомик. И вздохнул: – Хоть и справедливо. Варвары-то не каменными топорами вооружены. А ядерным и биологическим оружием.
– А с чего вы взяли, что варвары обязательно воевать кинутся? – не сдавался Двуха. – Оно им надо, варварам?.. Вот торговлю наладить, взаимовыгодное сотрудничество…
– Неизвестно, что хуже… – обронил Олег. – Так или иначе, этот мир ни к какому взаимовыгодному сотрудничеству пока не готов. Печально, но это так.
Он снова закашлялся – видно, водка здорово обожгла ему горло. И, словно рифмуя этот кашель, заурчал, приближаясь, невидимый пока за поворотом, укрытым лесом, автомобиль. Олег посмотрел на часы.
– Вовремя, – сказал он.
Серая «нива-шевроле», подлетев к перекрестку на немалой скорости, лихо продемонстрировала что-то вроде пресловутого «полицейского разворота» – правда, едва не перевернувшись при этом.
– Ну, дает, гад, мажорик наш! – восхищенно проговорил Двуха. – Как был выпендрежником, так и остался. Будь достоин! – выкрикнул он.
– Будь достоин! – повторили Сомик и Олег.
– Долг и Честь! – белозубо откликнулся, высунувшись в окошко с водительского сиденья, Саня Командор, он же – Александр Вениаминович Каверин. – Вот я гнал-то… Думал, опоздаю. Успел!
Он выскочил из машины, по очереди обнялся со всеми троими.
– Прямо как в старые добрые… – умиленно проговорил Каверин. – Мансура вот только не хватает!.. Как он, кстати? Я так понял, вроде несильно его зацепило?..
– Выживет, – ответил Двуха. – В такого бугая всю обойму разряди, он через недельку здоров будет.
– А вы, я погляжу, тут не мерзли, амигос, – заметил Каверин, кивнув на почти пустую четвертинку, стоявшую у ног Олега. – А я вам тоже кое-чего привез – погреться…
– Довольно уже греться! – настрожился Олег.
– Да я не это самое… – с готовностью возразил Командор. – Я чая горячего привез. В термосе. Вы же с поезда… Ну и еще кое-чего.
Он открыл багажник, недолго покопался там среди пакетов и свертков и картинно взмахнул руками:
– Прошу к столу, амигос!
Угощение оказалось нехитрым, но пришлось, как тут же оценил Трегрей, «превесьма кстати».
Пока Командор, обжигаясь, разливал по металлическим походным кружкам чай, Двуха сноровисто раздавал увесистые бутерброды с розовато-коричневыми, толсто нарезанными ломтями мясистого сала.
– Каково будет мнение специалиста? – осведомился Каверин у Сомика, который первым откусил протянутый ему бутерброд. – Ты ж у нас деревенский…
– Подходяще, – с видом знатока ответил Женя.
– Мировой харч! – поддержал его Игорь. – По запаху чую.
– То-то! – высказался Командор, протягивая кружку Олегу. – Засолить сало всякий дурак сумеет. А вот правильно свинью вырастить – это наука. Мы их, свиней, так кормим: неделю до отвала, дня три – впроголодь. Потом опять неделю пусть жирует, а три дня постится, ну и так далее… Вот и получается сало напополам с мясом. Поглядите, какие прожилки толстенные!..
– Приятно видеть человека, искренне увлеченного любимым делом, – сказал Олег без тени усмешки.
– Шибко надысь озимые взошли? – в тон ему поинтересовался у Каверина Двуха.
– На руки-то его посмотрите! – обратил внимание и Сомик. – Настоящие трудовые…
– А про такие ногти моя мамахен говорила: «Траур по китайской императрице…» – добавил Игорь. – Там чернозема на добрый цветочный горшок хватит. Выходит, совсем не мажор ты теперь. Аграрий! Земледелец!
Александр Вениаминович Каверин даже слегка растерялся. А потом, тряхнув головой, рассмеялся:
– Сам не ожидал, что так выйдет. Кто бы мне сказал, амигос, в армейке еще, что я в фермеры подамся, ни за что бы не поверил.
– Вот и поведай, как оно все получилось, – предложил Двуха.
– А то вы не знаете. С тех пор, как Олег в Саратов вернулся, я с ним постоянно на связи.
– Желательно из первых уст историю услышать, – сказал, с удовольствием жуя бутерброд, Сомик. – Усладить, так сказать, не только желудок, но и слух…
– Да чего рассказывать… Дембельнулся я. Отец меня прямо на руках носил первое время. Говорил: так, мол, и знал, что армия из меня человека сделает…
– Ну, допустим, не армия из тебя человека сделала, а… – попытался было вставить ремарку Двуха, но осекся под взглядом Олега.
– Недельку отдохнул дома, – продолжал Саня, – самому, признаться, быстро скучно стало. А потом отец меня в столицу отправил. Учиться. На юридический факультет, само собой. На коммерческое отделение. Ну, а на коммерческом свои обычаи: не хочешь учиться – плати. Хочешь учиться – учись себе на здоровье. И плати. В общем, вышел у меня конфликт с одним преподом. Историю философии вел, между прочим. И философия у того дяденька была проста – ничего в жизни даром не дается. Будь ты хоть новым Шопенгауэром, но такса одна для всех. Позвонил я куда следует, выдали мне меченые купюры… Дяденьку, конечно, отправили на заслуженный отдых, но и я, как и следовало ожидать, недолго после этого знаменательного события в институте продержался. Поехал обратно в родной Разинск. Только не один, со мной еще двое парней с курса – они сначала постижением Столпа увлеклись, а потом и жизнь понимать начали по-другому… правильно начали они жизнь понимать. Я-то рассчитывал, вернувшись, дело какое-нибудь замутить, чтобы самого себя обеспечивать; думал, отец меня поддержит – как он мною после армейки-то гордился! А отец чего-то психанул. Мол, мало того, что, придурок, на коммерческом отделении не смог удержаться, так еще и двух дармоедов с собой притащил. Нет, они, естественно, не дармоеды никакие, но с его-то точки зрения… Большой скандал вышел. Отписал мне отец старый дом бабушкин, заброшенный, в деревеньке неподалеку. И участок земли еще. И дал понять, что никаких больше вложений в меня делать не собирается.