Когда передвижной штаб свернул с трассы во двор гостиницы «Таежная», там уже стояли два автомобиля Северной Дружины. Одинаковые новенькие иномарки, черные, приземистые, с отчетливо читаемыми эмблемами на бортах, они производили сильное впечатление – особенно по сравнению с полицейскими «газиками» и «уазиками», тупомордыми и лупоглазыми, с угловатыми буквами «ППС», будто налепленными синей изолентой…
К «мерседесу» подбежал руковод Заяц. Здорово он изменился за те три с лишним года, что пробыл в Дружине. Из тощего большеголового пацаненка, похожего на перевернутый восклицательный знак, превратился в крепкого широкоплечего парня с твердым и острым, словно гвоздь, взглядом. Как и большинство ребят, занимавшихся в Северной Дружине больше полутора лет, Заяц давно достиг призывного возраста. Но военкомату Капрал пацанов, миновавших восемнадцатилетний рубеж, отдавать не спешил. «Успеете послужить, бойцы, – говорил он. – Покуда вы нужнее – здесь». У Кости потеплело на душе, когда он увидел Зайца. Он искренне гордился парнями, которых за время своего существования воспитала Северная Дружина.
– Все выходы блокированы, – доложил Заяц. – Объекты в своем номере на втором этаже – через окно хорошо просматриваются, не скрываются. Пухлячок этот, журналист, которого они перехватили, тоже с ними. Какие распоряжения будут?
– Начинайте захват, – приказал Костя. – Журналиста только не мните особо. А с этой троицей – пожестче.
– Слушаюсь, – кивнул Заяц. Но отчего-то не спешил отходить от «мерседеса».
– Чего мнешься? Забыл, как ходить? Вот так, ножки переставляй – раз, два… – руковод Кастет «пошагал» пальцами, указательным и средним.
– Я вот тут чего подумал… – негромко проговорил Заяц, – а если эти трое – сопровождающие нашего борзописца, а? Ну, присматривают за ним? Журналист-то… сам понимаешь, с каким заданием здесь. А то, что спецслужбы нами заинтересовались, – это ж очевидно. Странно еще, что до этого никак себя не проявляли… Уверен, что нам стоит этих ребят трогать? Тем более, они с головой хотят встретиться, поговорить. Может, сначала с ними того… мирно побеседовать? Узнать, чего им надо и все такое?
– Это с каких пор у нас приказы обсуждаются? – сведя брови, осведомился Костя.
– Сам же нас учил: сначала думать, потом делать, – безбоязненно ответил Заяц, в широкой улыбке обнажив крупные передние зубы, которым и был обязан прозвищем.
Костя, сбросив гримасу нарочитой суровости, усмехнулся и хлопнул руковода по плечу.
– То, что подумал, молодец, – сказал он. – Только и я не дурак. Сам смотри: если б чекисты имели желание с Капралом пообщаться, они сами бы на него и вышли, безо всяких там выкрутасов. Это раз. О журналистишке мы справки навели – действительно, работает в известной московской газете, внештатный репортер, кроме того, сотрудничает с несколькими журналами и интернет-изданиями. Куча материалов на всякие горяченькие темы под его именем уже лет десять как всюду появляются. То есть, не липовый он, а самый что ни на есть настоящий газетчик. Да и не похож он на агента. Хотя бы потому, что мы его в два счета выкупили. Это два. И три – даже если он с конторой как-то и завязан был, не стали бы они светиться, выручая его, балбеса. Сомнения сняты?
– Не совсем, – признался Заяц. – С девочкой-администратором говорили. Она почему-то не помнит, как и когда эти трое вселялись. Очень удивилась, что тот номер, где они сейчас находятся, оказывается, занят. И еще… С Грачом-то они что сотворили? Вроде как загипнотизировали его. Он только сейчас в себя пришел. И тоже ничего не помнит.
– Странно, верно, – согласился Костя. – А что это доказывает?
– Ну… Не знаю.
– Ты полагаешь, что Северная Дружина, столкнувшись с чем-то необъяснимым, должна тут же сложить лапки и пойти на любые выдвинутые ей условия?
– Да нет, конечно! Но…
– Что «но»? Эти типчики мутные открыто противопоставили себя нам! Дружине! И получат за то по полной. А вот уж потом… – Костя ударил кулаком в кулак, – и поговорим, раз они так на этом настаивают.
Заяц подумал секунду и качнул головой:
– Больше вопросов не имею.
– Тогда действуй.
– Ну, как? – поинтересовался Олег, выходя из ванной уже полностью одетым, но с полотенцем на шее.
– Хреново, – ответил стоящий у окна Двуха. – Прямо даже совсем.
– Что так?
– Десять раз звонил этим администраторам чертовым, – объяснил Игорь, оборачиваясь, – никто трубку не берет. Будто вымерли все. Так что не видать нам завтрака, как зулусам зимней Олимпиады.
– Да я не о том вовсе, – улыбнулся Трегрей.
– Да я понял, – обернулся Двуха. – Две тачки с ихними картинками стоят у крыльца. Еще одна подъехала только что, побольше. Микроавтобус. Начальство, видно, пожаловало, – забегали бодрее дружиннички…
– Понятно, – сказал Олег. – Что насчет кофе?
– Готов. Налил уже. Всем. Даже этому…
– Теперь – все! – завыл притулившийся на одной из кроватей «винни-пух». – Теперь никуда не смоешься! Спорим, они уже гостиницу обложили со всех сторон? Раньше надо было думать! Я вам говорил… А вы…
– Да не ной ты! – поморщился сидевший напротив мужичонки Сомик. – Давай, продолжай… Итак, получил ты задание от редакции: прокатиться в Туй, пообщаться с местными, на месте, так сказать, вникнуть во все тонкости деятельности Северной Дружины. Вот неделю почти и вникал, регулярно выкладывая добытые сведения в интернет-журналы, с которыми договорами о сотрудничестве связан… Так?
– Ага… – пискнул мужичонка. – Я выкладывал! А они, Дружина эта, меня выследили и решили поквитаться!
– Получается, твой интерес к девочкам школьного возраста не имеет никакого отношения к тому, что тобой Дружина заинтересовалась. Допустим. И чего ж они на тебя так взъелись, дружинники? Может быть, ты свои интервью с ними не согласовывал? Так положено делать, я знаю.
– Я, видите ли… самих дружинников не интервьюировал. Меня, видите ли, всегда больше всего интересует взгляд со стороны. Это, знаете, мой творческий метод. Я с местными жителями беседовал.
– Ну и? Так на что дружинники-то обиделись, я все никак не пойму?
Кажется, «винни-пух» иронии в голосе Жени Сомика не уловил.
– Понимаете… – торопливо начал докладывать он, – журналистика – сфера деятельности довольно специфическая. Основная наша задача: подать материал так, чтобы он… э-э… играл. Настоящая статья – это вовсе не сухое перечисление фактов. Я бы даже сказал, что факты в журналистике не столь важны. Нужны, видите ли, эмоции. Необходимо зажечь читателя! Необходимо на каждую проблему взглянуть под таким углом, чтобы она воспринималась неоднозначно. Журналист-профессионал своим материалом зачинает, видите ли, некую дискуссию, которая, в свою очередь…
– Ясно, – остановил его Женя. – Подвирал малость, а?
– Не подвирал! Не подвирал! Я это… придавал явлению эмоциональную окраску, видите ли…
– То есть, подвирал все-таки?
– Ну… самую малость. Но исключительно в целях привлечь внимание читателя к проблеме.
– Извините, что прерываю, – Трегрей с двумя чашками кофе в руках подошел к «винни-пуху». – Не изволите ли?
– Ага… – всхлипнул тот, принимая чашку.
– Олег, – представился Трегрей, протягивая мужичонке освободившуюся руку.
Двуха с Сомиком переглянулись. Они только сейчас вспомнили, что так и не догадались спросить у отбитого у дружинников журналиста его имя.
– Вла… Владимир, – ответил мужичонка. – Владимир Познер.
– Да ладно! – удивился Двуха.
– Чего ты врешь-то? – усмехнулся Сомик. – И не похож совсем.
– Я не тот Познер! – пискнул журналист. – Я другой. Однофамилец. И одно… это… именец. Я не виноват, что у моего папы такая фамилия была! Мне, чтобы путаницы не было, пришлось псевдоним брать.
– И какой же, позвольте полюбопытствовать? – осведомился Олег.
«Винни-пух» Владимир Познер вытер подсыхавшие уже на щеках слезы, выпрямился, едва не пролив кофе себе на колени, и с достоинством произнес:
– Гарик Рысак-Подбельский! Не слышали? Это мой творческий псевдоним.
– Гарик Рысак… – припоминая, закатил глаза Игорь. – Погодите, где-то я уже…
– Ритуальное поедание младенца! – торжествующе провозгласил Сомик. – Ну точно! Нет, все-таки к детям ты точно не равнодушен. Да-а, брат… Насолил ты Северной Дружине изрядно. Удивительно еще, что они тебя целиком из твоего номера вынули, а не по частям…
– Теперь, по крайней мере, я уверен, – высказался и Олег, – то, в чем вас обвиняют, суть – подлог.
– Подстава, да, – согласился и Сомик. – Скорее всего…
Игорь Двуха хотел еще что-то добавить. Но, выглянув в очередной раз в окно, вдруг отвел поднесенную было ко рту чашку.
– Начинается, – объявил он отвердевшим голосом. – Заключительная часть Марлезонского балета. Ух, братцы, разомнемся сейчас!
Свирепая команда гулко ударила в закрытые окна гостиничного номера:
– Ярь!
– Кстати, что это за ярь такая? – осведомился Двуха. – Я так и не понял…
– Поверь мне, ты знаешь, что это, – сказал Олег. – Приготовьтесь, битва не будет легкой.
Владимир Познер, более известный своему читателю под псевдонимом Гарик Рысак-Подбельский, с малых лет придерживался, что называется, здорового образа жизни. Ни в каких видах он не употреблял в пищу мясо, старался спать не меньше восьми часов в сутки, вставать и ложиться в одно и то же время. Занятий спортом также избегал, поскольку свято веровал, что всякие перегрузки для организма губительны. Ну, само собой, никогда не пил и не курил. Гарик намеревался прожить как можно дольше. Не потому, что стремился оставить след в истории, свершив что-нибудь эдакое. И не из желания понянчить помимо внуков еще и правнуков (к слову сказать, Гарик являлся убежденным холостяком, так как полагал семейную жизнь изнурительно нервной). Гарик Рысак-Подбельский попросту очень боялся умереть.
Поэтому после слов Двухи о Марлезонском балете он вскочил на ноги и, никем не удерживаемый, немедленно нырнул в заранее присмотренное убежище – под стоящую в дальнем углу номера кровать. И притих, зажмурившись, в пыльной темноте, ничего совершенно не видя комичного в своем положении, а ощущая только нестерпимую тревогу и ломкую надежду на то, что в пылу схватки о нем забудут. В том, что сейчас в этом гостиничном номере грянет бой, Гарик Рысак-Подбельский нисколько не сомневался.