Да и не только от следователей, точнее, их загрузки зависит срок ожидания адвоката на втором кордоне. Конвоиры – тоже люди, у них бывают отпуска. Кабинет-то свободен, а некому выводить. Два конвоира на шесть этажей изолятора. Наконец, твой подзащитный может быть в бане, на допросе в оперативной части, на прогулке. Хотя с прогулкой зэка задержки долгой не предвидится, вся она укладывается в сорок минут.
В этот раз повезло. И часа не прошло, а Шеметова получила еще один жетон – с номером кабинета. После третьего кордона работа, можно сказать, началась. Потому что Ольга уже находилась в знакомом кабинете – она, наверное, во всех них перебывала за прошедшие, не столь уж длинные годы. Этот – типичный: три привинченных к полу стула, стол, тоже привинченный. Раньше, до борьбы с табакокурением, была еще привинченная к столу пепельница. Вот, собственно, и вся мебель.
Не считая подоконника, на который можно было кинуть куртку с сумкой, а можно и самой сесть, Шеметова не считала зазорным посидеть на подоконнике, если так удобнее разговаривать.
Этот кабинет считался большим. А потому в него вошло еще одно, весьма специфическое сооружение. В просторечии «клетка». Крохотная зарешеченная камера в камере. Туда сажают особо опасных преступников, в основном убийц и маньяков.
Подумала об этом Шеметова и сама себя остановила.
Конечно, адвокату не все равно, кого защищать. Хотя он обязан защищать каждого. Но если даже говорить про убийц и маньяков, достаточно вспомнить дело Чикатило. Вряд ли кто пожалел о расстреле злодея, мучившего и убивавшего детей. Однако все ли помнят, что до его поимки за те же самые убийства были пойманы и расстреляны еще несколько человек? И, скорее всего, кто-то из них сидел в этой «клетке», а на него со страхом, недоумением и презрением смотрели люди. Этих-то, расстрелянных по ошибке, хоть после смерти, но реабилитировали. А сколько осталось нереабилитированных?
Нет, Шеметова за прошедшие семь лет работы напрочь отучилась от бескомпромиссных формулировок.
Конвойный привел «ее» Ахмета.
Здоровый черный парень. И волосы как смоль. И кожа смуглая. И нос обширно простирается за пределами узкого лица. Прямо готовый портрет для плаката обиженных умом националистов.
– Я ваш адвокат, Ольга Шеметова, – улыбнулась она.
Парень, ничего не ответив, настороженно смотрел в сторону. В этих стенах он явно не ждал хорошего ни от кого.
– Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – спросила Шеметова.
– Да, – кивнул Ахмет.
– Со всем предъявленным согласны? – Ольга уже читала первые протоколы.
– Да.
– Все девятнадцать грабежей ваши?
– Да.
– Что-то не верится. Разные районы, разные почерки. Не чужое на себя берете?
– Какая разница? – Похоже, Ахмет удивился.
Уже хорошо.
– Разница есть, – терпеливо объяснила Шеметова. – За один грабеж, и тот неудачный, вы получите, скорее всего, по нижней границе статьи. За девятнадцать – по верхней. А разницу вам придется отсиживать годами.
– У меня нет выхода, – глухо ответил тот.
– Что за ерунда? – тоном смягчила смысл Ольга. – Кто вам это сказал?
Парень замолчал.
– Вы подписывали протоколы без угроз и нажима? – спросила она.
Парень молчал.
– Ну, хорошо, – продолжила Шеметова раскачивать психику Ахмета. – Вот вы признались в девятнадцати грабежах. Но жертвы вас не опознают. У вас необычное лицо, запоминающееся. Как подтвердите свое участие?
– Там либо ночь, либо маска, – односложно ответил тот.
Ох, как лопухнулась Ольга! Даже стыдно стало.
Да, читала бегло. Но почему не заметила сама? Одно, безусловное, нападение днем, с открытым характерным лицом и в людном месте. Все остальные, – условные, скажем так, – ночью либо в маске.
Да, следаки дают жару. Улучшают показатели, как могут.
– И вы всерьез хотите подарить им звездочку в обмен на годы тюрьмы? – осторожно спросила она.
– А что мне остается? – от душевного напряжения парень повысил голос.
– Отказаться от чужого, только и всего, – спокойно сказала Ольга. – Плохо, что себя оговорили. Теперь придется потрудиться. Но наверняка все им рассыплем. Наверняка по паре случаев у вас будет алиби. Наверняка будут показания свидетелей, опровергающее ваше участие. Вон вы высокий какой. Там, в масках, все были такие высокие?
Грубо работают ребята. Можно отбиться. А может, сами сдадут назад, когда жареным запахнет. Фальсификация уголовного дела – это не шутки.
Ахмет сидел молча, закрыв голову руками.
Ольга его не торопила, время у них было, а без содействия обвиняемого ее задача становилась малоразрешимой.
Наконец он сказал:
– Моих три грабежа.
– Я вас об этом не спрашивала, – быстро сказала Шеметова.
– Моих было три, – как будто не слыша ее, повторил подследственный. – Забрал у тетки сумку с продуктами. Есть хотел очень. Мобильник у школьника, до сих пор стыдно. Девчонка, думал, будет последняя. Продам телефон, куплю билет, уеду обратно. Здесь оставаться – все равно поймают. Лучше дома бедствовать, чем в тюрьме. Не вышло.
– Послушайте, – максимально внятно сказала Ольга. – В данном случае меня больше интересует то, что вы точно не делали. Восемнадцать пришитых эпизодов. Я уверена, их реально отбить. Если не будете рассказывать про теток и школьников, может, обойдется условным. Вы же первый раз судимы.
– Ох, господи! – вместо ответа простонал Ахмет.
– Что «господи»? – упорно не понимала адвокат. – Зачем вам тюрьма за чужие преступления?
– Я не могу! – Парень, здоровенный и накачанный, чуть не плакал.
– Что не можете?
– Я ж поехал на свадьбу заработать, – наконец начал он. И… замолчал снова.
– Не заработали. Свадьбы не будет. Но и в тюрьме тоже не свадьба.
– Свадьба-то будет, – выдохнул Ахмет. – Роксана любит меня.
– Тогда я уже ничего не понимаю, – развела руками Шеметова. – Вас любят, а вы от нее – в тюрьму на долгие годы?
– У нас говорят так, – глухо ответил он. – Кого уважает жена, того уважает весь мир.
– Роксана зауважает вас за девятнадцать грабежей?
– У них видео, где эта девушка…
В мозгу Шеметовой снова как вспышка сверкнула.
– Видео с вашим избиением? – чуть не вскрикнула она.
Тот кивнул, едва не плача.
– Это позор, – прошептал он. – Лучше тюрьма, чем потерять честь.
«Ох, как все запущено», – подумала Ольга. Где-то она уже такое слышала. Про позор и про честь. Под этот рефрен отвергнутый любимой женщиной участковый в архангельской деревне превращал в кошмар жизнь ее сына. И в конце концов лишился своей[4]. Да и еще истории могла бы припомнить из своей, не такой уж богатой адвокатской практики. Высокие слова часто становятся лишь прикрытием низких дел.
– Я – женщина, – наконец сказала Ольга. – И я точно знаю, что любимый рядом – пусть избитый, пусть без денег – гораздо лучше, чем любимый в тюрьме. Женский век недолог, ты же знаешь. – Она намеренно перешла на «ты», парень был младше ее.
– У вас в Европе так, у нас по-другому, – ответил Ахмет, но ясно было, что зерно сомнения заронено.
– Везде одинаково, – заверила его Шеметова и перешла в окончательное наступление: – Ладно, давай по порядку. Ты знаешь, что девушка, которая тебя избила, – чемпионка Москвы по контактному карате?
– Нет, – сказал тот. – Какая мне разница?
– Принципиальная. Даже по Кодексу знание и применение приемов единоборств приравнивается к применению оружия. Если б она тебя ножом пырнула – это был бы не позор?
– Ножом? – задумался Ахмет. – Ну, нож – другое дело.
– А если б из «ТТ» пальнула? – докручивала парня адвокатесса.
– Но она ж не из «ТТ», – отбивался он. Однако оба понимали, что процесс пошел.
– «ТТ», нож, опасные приемы – Кодексу почти без разницы. Это все – оружие. Ты был безоружен, она – вооружена. Нет позора.
Ахмет, глубоко задумавшись, молчал.
Ольге оставалось лишь нанести последний удар.
– И еще. Видео – вещдок. За его утерю или разглашение следует серьезное наказание. Мы отдельно упомянем это в нашей жалобе. Никто из следаков не станет рисковать карьерой ради того, чтоб уязвить некоего Ахмета Гараева. Я тебе это гарантирую. И последнее. Те же видео могли остаться на сервере обслуживающих компаний. Даже если ты договоришься со следователем, возьмешь на себя все и надолго сядешь в тюрьму, нет никаких гарантий, что видео не появится в открытом доступе.
Ахмет потупил взор, напряженно размышляя.
– Короче, парень, – забила последний гвоздь Шеметова. – Тебя втянули в плохую игру. Ты им – звездочки на погоны, они тебе – тюрьму. И более ничего. Потому что ничего более они сделать не в силах, понял?
– И что мне теперь делать? – тихо спросил он.
Вот теперь пошла настоящая работа…
Москва. Антон химичит со свидетелями. Первый суд в мировом суде. Гескин заболел
С Гараевым все получилось, как в сказке. Или в фильме про суперадвоката – в жизни так бывает нечасто. Но вот случилось же с Шеметовой!
Впрочем, неверная трактовка. Это не с ней случилось. Это она, попав в соответствующую ситуацию, организовала такой случай, чем имела полное право гордиться. Даже Гескин, пришедший со своего медобследования каким-то невеселым, обрадованно улыбнулся, узнав о подробностях. И поздравил Ольгу с отличной адвокатской работой.
А дело обстояло так.
Шеметова добилась личной встречи со следователем. Он отказывался, ссылаясь на занятость, но Ольга намекнула, что ему эта встреча нужна не меньше, чем ей.
Пришла, начала спокойно рассказывать все, что узнала. Без угроз, без экспрессии. Только факты и предположения, пока не оформленные как факты.
Следователь сам ее остановил, предложил продолжить общение в ближайшем кафе. Может, опасался прослушки. А может, почуял проблему в самой Шеметовой и собирался прощупать, насколько она готова к серьезной конфронтации.
Сели в тихой полупустой кафешке, заказали по соку, причем адвокат принципиально заплатила за сок сама.