— Я провожу вас в вашу комнату, — сказал Хитчмен. — Отдохните, а затем вы познакомитесь с вашим учеником.
Ник отнес мои баулы вверх по лестнице в дом. Выбора у меня не было, и я последовала за ним. В прихожей с голым каменным полом и с растрескавшейся штукатуркой на стенах я нерешительно остановилась. Из дверей в комнаты тянуло холодным сырым сквозняком. Со стороны лестницы появились женщина и двое мужчин. Хитчмен представил суровую, одетую в черное женщину как Рут, экономку, но не назвал мужчин, столь же молчаливых и грубых на вид, как Ник. Я испытывала отчаянное желание бежать, спастись, но прежде мне предстояло выманить злодея из его логова.
— Могу я теперь познакомиться с моим нанимателем? — спросила я.
— Сожалею, он в отъезде по делам, — сказал Хитчмен. — Вернется через день-другой.
У меня оборвалось сердце.
— После вас, мисс Бронте. — С ироничной любезностью Хитчмен указал на лестницу.
Я сомневалась, что мистер Слейд захочет, чтобы я осталась здесь в ловушке ждать злодея, однако его карьера и жизни ни в чем не повинных людей зависели от меня. И я поднялась по лестнице впереди Хитчмена в спальню. Мебель покрывала затейливая резьба, но предметы были, видимо, из разных гарнитуров и сильно поцарапанные; фарфоровые кувшин и тазик на умывальнике щеголяли щербатостью, а позолота на раме зеркала почернела; турецкий ковер выцвел. Внезапно мне припомнились рассказы моей мамы о Корнуолле. Заманивание судов на рифы и пиратство было одно время обычным здешним занятием. Корнуольцы выжидали, когда судно напорется на прибрежные рифы, а затем захватывали груз; кроме того, они нападали на суда в море. Я прикинула, не обставлена ли эта спальня плодами кораблекрушений и грабежей.
Ник поставил мои баулы у кровати и ушел. Хитчмен спросил:
— Вам что-нибудь требуется? Может быть, перекусить?
Я отказалась. Я не сумела бы проглотить ни куска. Я поглядела в окно, сквозь стекло, изъязвленное ветрами и солью. Из моря вставала пристань на сваях. Залив был скрыт ото всех, кроме рыбаков на дальних суденышках. Я вспомнила, что другим излюбленным времяпрепровождением в Корнуолле была контрабанда. Когда-то контрабандисты доставляли олово с рудников на Континент, а в Англию везли горячительные напитки, табак и шелка. Укромные бухточки и заливы вроде этого давали приют баркасам, груженным контрабандой. Быть может, этот дом когда-то принадлежал особо удачливому контрабандисту.
— Кстати, мне следует упомянуть несколько правил, которые вы должны соблюдать, — сказал Хитчмен будто между прочим, но когда я обернулась к нему, его взгляд сулил жестокую кару за ослушание. — Вам разрешается пользование этим этажом и нижним. Верхний этаж и подвалы запретны. С наступлением темноты вы остаетесь в своей комнате. И не покидаете дом без сопровождения. И не будете говорить с посторонними о порядках этого дома. Вы поняли?
— Вполне, — ответила я невозмутимо, хотя внутренне ужаснулась тому, как мало свободы мне предоставлено.
Хитчмен ухмыльнулся, будто почувствовав мою растерянность и смакуя ее. Нас захлестнула волна взаимной антипатии.
— Ну, так я покину вас. Спуститесь вниз, когда будете готовы. Обед в шесть.
Он пошел к двери, обернулся и добавил:
— Ваша предшественница нарушила правила. Долго после этого она не протянула.
И Хитчмен удалился. Пока его шаги затихали на лестнице, я полностью осознала смысл его прощальных слов. Меня привезли сюда заполнить вакансию, открывшуюся после того, как его подручные убили Изабель Уайт. Такая же судьба ожидает и меня, если я не подчинюсь ему или его партнеру. Я погрузилась в трясину ужаса и тут внезапно вспомнила листок, тайком переданный мне на вокзале. Я закрыла дверь, развернула квадратик и прочла следующие строки:
Если возникнет нужда во мне, пойдите в Устричный коттедж на Бей-стрит. Удачи! Уничтожьте записку.
Но хотя весточка от мистера Слейда согрела мое сердце, я вновь отчаялась. Как смогу я добраться до него, не нарушив правил Хитчмена и не поставив под угрозу свою жизнь? Я поняла, что мне нельзя рассчитывать на помощь мистера Слейда, остается положиться на собственную находчивость. Изнемогая от утомления, я прилегла на кровать и час отдыхала. Затем встала, умылась и привела себя в порядок. Затем тихонько спустилась и вошла в гостиную. Она была обставлена с той же подержанной роскошью, что и моя спальня. Когда я прищурилась на витрину с безделушками, из-за нее кто-то выпрыгнул.
— ЙАА! — выкрикнул он, угрожающе вскидывая руки.
Весь мой подавленный ужас, вся тревога в моей груди вспыхнули, как от удара молнии. Я закричала. Отпрянула, выставив перед собой ладони, пятясь.
— Ха-ха! — загоготал нападавший. — Я вас напугать!
Это был мальчишка, невысокий и худощавый. Темно-синяя шапочка плотно облегала его голову. Черные волосы были заплетены в длинную косу. Как в тумане, я увидела синюю куртку с высоким воротником, застегнутую крючками, широкие черные штаны и босые ступни, всунутые в черные шлепанцы, но тут же мое внимание сосредоточилось на его круглой смеющейся физиономии. Узкие раскосые глаза, которые вместе с высокими скулами указывали, что он — китаец, первый увиденный мной китаец, если не считать иллюстраций в книгах.
— Вы глядите такой удивленной. Смешно! — Тыча в меня пальцем, он согнулся пополам от смеха.
— Кто… кто вы? — еле выговорила я.
Смех мальчика оборвался. Он выпрямился и устремил на меня властный взгляд.
— Я Куан Тин-нань! — И вместо того, чтобы спросить, кто я такая, он добавил: — Вы моя учительница.
Я поняла, что этот мальчик, должно быть, сын злодея. Логика доказывала, что злодей тоже китаец. Сын говорил с акцентом, похожим на отцовский, хотя далеко не так правильно. Каким образом китаец оказался в нашей стране? Почему он замысливает заговоры и убийства здесь, в такой дали от своей родины? С ответами приходилось подождать. Я должна думать, как мне выжить, и мальчик передо мной станет первым испытанием.
Выпрямившись во весь рост, я сказала строгим тоном, которым часто пользовалась, будучи гувернанткой:
— Я Шарлотта Бронте. Ваш отец поручил мне обучать вас нашему языку. Видимо, несколько уроков пойдут вам на пользу. И больше вы никогда не будете так меня пугать.
Но моя тирада не внушила Тин-наню искомого уважения. Презрение искривило его губы.
— Мне не надо учительницы, — сказал он. — Я НЕ РЕБЕНОК!
Посмотрев пристальнее, я заметила на его лице пробивающиеся черные волоски усов и бороды. Да, он был не ребенком, а юношей, возможно, восемнадцати лет. Его небольшой рост ввел меня в заблуждение.
— Вы не говорить мне, что делать, — сказал он. — Вы слуга, я господин. — Выражение самодовольного превосходства напомнило мне многих привилегированных избалованных детей, которых я должна была учить. Он протянул руку и толкнул меня в плечо. — Вы уйдете.
Оскорбленная, я не уступила ни на йоту.
— Меня нанял ваш отец. Уйду ли я или останусь, решать ему, а не вам. И сомневаюсь, что он будет доволен услышать о вашем дурном поведении.
Хотя Тин-нань нахмурился, его храбрость заметно пошла на убыль. Я ощутила в нем страх перед отцом, неприязнь к нему. Однако его глаза вновь вспыхнули озорством. Пригнувшись, он опять закружил вокруг меня, и я была вынуждена поворачиваться следом, чтобы следить за ним.
— Вы откуда? — спросил он.
— Из Йоркшира, — ответила я. — С севера Англии.
— Англия! — Он с отвращением выплюнул это слово. — Маленькая страна. Я смотрю карту. Англия — как птичья срака на океане. (Кто бы ни обучил его малой толике английского, он явно не скупился на грубые выражения.) Англия урод. Люди уроды. — Взгляд Тин-наня сказал, что это относится и ко мне. — Я из Китая. — Теперь он надулся гордостью. — Китай большой. Китай красивый. — Он также обучился манерам, которые не украсили бы и землекопа. — Леди в Китае ходят в красивой одежде. Почему вы носите простое дешевое платье? У вашей семьи нет денег?
— Денег у нас меньше, чем у одних людей, и больше, чем у других, — сказала я колко. — Пока вы в Англии, вам следует понять, что тут полагается вести себя прилично. Джентльмен не позволяет себе оскорбительных личных замечаний, не толкает людей, не критикует их страну.
Тин-нань отмахнулся от моих наставлений.
— Я не хочу понимать. Я ненавидеть Англия. Мой отец тоже ненавидит. Когда-нибудь мы вернемся домой в Китай. И тогда мне не нужно говорить или вести себя по-английски.
Я не упустила шанса узнать побольше о моем таинственном нанимателе.
— Почему ваш отец ненавидит Англию?
— Англия для Китая плохо, — сказал Тин-нань.
— То есть как? — спросила я, торопясь узнать, какой обидой мог его отец оправдать убийства.
Но Тин-нань только ухмыльнулся, точно ребенок, смакующий секрет.
— Но если он ненавидит Англию, почему он тут? — сказала я.
— Дела, — с горечью сказал Тин-нань.
— Какие дела?
Юноша перестал кружить вокруг меня, выражение его лица стало настороженным.
— Мой отец ездит туда, ездит сюда, — сказал он с неопределенным жестом. — Иногда берет меня ездить с ним. В другой раз оставляет меня там-сям. Пока его нет, меня стерегут люди. Держат меня в доме. Запирают меня. Никогда не выпускают из дома, только ночью. Никогда одного. — Его глаза сверкнули от яростной досады. — Дома в Китае я хожу куда хочу. У меня есть друзья. Мне весело. А здесь никого. Никаких забав, в Англии я пленник.
— Почему? — сказала я.
— Мой отец не хочет, чтобы нас видели.
Китайцы в Англии редкость, и я заключила, что злодей стремится избежать внимания, которое привлекла бы его внешность и внешность его сына. Жалость смягчила мою антипатию к Тин-наню. Подобного одиночества и пребывания взаперти мне никогда не приходилось испытывать.
— Но, конечно же, вам позволяют гулять у залива? — сказала я. — Там ведь вы укрыты от посторонних глаз.
Сощурившийся взгляд Тин-наня высмеял мое предположение.