Оставались загадки, связанные с происхождением Аркадия, на которые не удавалось найти точных ответов. Так, например, было известно — рассказал один очевидец, переживший гетто и немного знавший Бернштейнов, — что малые дети были сразу у трое молодых женщин из этой семьи, причем у двух вроде бы родились мальчики… Именно по этой причине — выбирать-то приходилось бы сразу из трех возможных вариантов — Лев Гуревич и решил дать Аркадию свое отчество, потому что, кто именно были его настоящими мамой и папой, разобраться было невозможно.
И вот только сейчас Аркадий, благодаря попавшей к нему копии дневника его родной тетки, смог наконец узнать и обстоятельства своего спасения, и то, почему к Гуревичу его привела литовка, и то, как в действительности звали его родителей: маму звали Соней, папу — Авраамом.
Михаил, хотя и был занят координацией усилий по поиску и вызволению своей сестры, тоже успел прочесть эти записки и тоже был потрясен до глубины души.
Он пришел к отцу в кабинет, некоторое время стоял у него за спиной, положив ему руку на плечо, затем, подавив тяжелый вздох, уселся в кресло по другую сторону стола.
— Хотелось бы знать, — задумчиво сказал он, — успела ли Юля прочесть эти записки? До того, как ее похитили? Она ведь прилично знает идиш.
— Думаю, что нет, — Аркадий Львович подался чуть вперед, водрузил локти на стол и положил подбородок на сцепленные кисти рук. — Думаю, что нет, во всяком случае, не полностью, не до конца. Иначе Юля мне непременно бы позвонила.
— Да, ты, наверное, прав, папа, — Михаил покачал головой. — Просто невероятная история… Интересно, как эта тетрадка не только сохранилась, но и попала в Калининградский облархив? — помолчав немного, он сам попытался объяснить эту загадку: — Я так думаю, что эта женщина, зашифрованная, как Д., не смогла по какой-то причине передать талес и тетрадку. Потом в Литве началась партизанская война, где все перемешалось: "лесные братья", "ястребки", зачистки со стороны внутренних войск… Судя по тому, что эта тетрадь попала в органы, ее изъяли при обыске. Дело, наверное, происходило где-то в приграничном районе… тогда Литве передали часть Восточной Пруссии вместе с Мемелем, нынче — Клайпедой. Плюс еще времена борьбы с "космополитами"… вот органы и проявили бдительность: дали кому-то прочесть, чтобы определить, нет ли там какой-нибудь антисоветчины или иной крамолы… Но это все версии, а как было на самом деле, сейчас уже трудно сказать.
Гуревич-старший пригладил рукой свою уже почти сплошь седую шевелюру, затем вновь застыл в прежней задумчивой позе.
— Миша, а ты обратил внимание на фамилию хозяина хутора? — спросил он спустя какое-то время. — Тебе эта фамилия не кажется знакомой?
— Конечно, обратил… а как же! — Михаил тут же встрепенулся. — Я как раз и хотел с тобой поговорить об этом.
— Удалось установить, на чем поднялся тот Йонайтис, который является главным контрагентом в ходе реализации нашего "прибалтийского" проекта?
— Семенова из Вильнюса дополнила наше уже имевшееся на него досье новыми сведениями, — сказал Михаил. — Она занимается сбором информации через дружественно настроенные к нам круги в самой литовской столице и делает это параллельно своему главному заданию…
— Так на чем он поднялся? И кто его близкая родня?
— Отца его зовут Миндаугас. Дяди у него нет вроде бы… но надо будет еще раз перепроверить. На чем поднялся? Но ты ведь должен его помнить?
— Тогда он мне казался обычным серым чиновником из системы республиканского Минздрава, — задумчиво сказал Гуревич-старший. — Не ожидал, что он так развернется…
— Но и от тебя, наверное, такой прыти никто не ожидал? То, что ты такую махину, как наш "Росфармаком", поднимешь. Гм… Ладно, это так, реплика по случаю. А теперь о деле. Скажу о том, что удалось пробить. Литовцы, когда вводили свои талоны, временный суррогат денег, который они сами называли "вагнорками", по имени своего тогдашнего премьера, — это было в начале девяностых — заныкали примерно четыре с половиной миллиарда "деревянных" рублей, которые в то время еще имели полное хождение на бывших советских территориях. Никто у них эти рубли назад не потребовал. Ну и пошел обычный шахер-махер… Сколотили команду из предприимчивых людей, практиков, у которых были связи с союзными министерствами и директорами крупных заводов, выдали каждому определенные суммы… Те отправились в Россию и другие республики и через свои контакты закупили на эти бесхозные рубли различное оборудование и сырье, подключив для додставки этих партий железную дорогу и даже транспортную авиацию. Тогда же такой бардак был, что уму непостижимо… Ну вот: Йонайтис-старший занимался закупкой резко подешевевших на короткое время лекарственных препаратов и различного медоборудования… И есть основания считать, что неплохо на этом наварил. Ну а дальше он запустил процесс приватизации аптечной сети и складов лекарственных препаратов, а также стал лоббировать свой интерес через литовский сейм и чиновников в правительстве…
— Ты же понимаешь, Миша, что я не об этом тебя спрашиваю.
Михаил, в раздумчивости потеребив пальцами подбородок, поднял глаза на отца.
— О том, что он поднялся на "еврейском золоте", на "еврейских зубах"… таких сведений ни у Саныча с Семеновой, ни у меня пока нет. Но я твою мысль понял. Как бы ни развивалась далее ситуация с Юлей, мы эту сделку с Литвой разорвем!..
Аркадий Львович медленно качнул головой из стороны в сторону.
— Не руби сплеча, Михаил… С этим Йонайтисом, возможно, мы и вправду не будем иметь дела… если выяснится, что он или, вернее сказать, его предки поднялись на отобранных у евреев ценностях. И уж тем более, если кто-то из его близких предков замарал свои руки еврейской кровью… Но рубить вот так, с ходу не нужно! Ты ведь внимательно читал дневник?.. Вспомни, что писала моя тетя и твоя, соответственно, внучатая бабушка… Хороших людей — больше. Да и есть ли в мире безгрешные люди, кроме единиц праведников? Вот эта Д., которая спасла мне жизнь… У нее ведь тоже были дети, как минимум — двое. У тех, возможно, тоже есть дети, а может, и внуки уже пошли. Так что — всех теперь ненавидеть и в чем-то подозревать? Но если я узнаю… если я узнаю, что кто-то там делает свой гешефт, откопав кубышку с награбленным… сделаю все, чтобы у них горела земля под ногами!
Некоторое время они сидели молча, затем Михаил спросил то, о чем он уже когда-то спрашивал у своего отца:
— Папа, а ты совсем ее не помнишь? Эту вот женщину, которая тебя выкормила и потом какое-то время выдавала за одного из своих детей?
Аркадий Львович помассировал пальцами ломившие от усталости виски и ответил, как отвечал почти на все вопросы сегодня, не сразу, а с задержкой.
— Смутно, Миша, очень смутно… Ты учти, какое было время, равно как и то, что я попал в чужую языковую среду. Когда меня передали Льву Гуревичу, мне было… как я сейчас уже понимаю, немногим более двух с половиной лет. Ты многое помнишь из этого своего возраста?
Михаил отрицательно покачал головой.
— Кажется, вообще ничего не помню. Я начал себя ощущать где-то лет с трех… а может, даже позднее.
— Вот и со мной та же история…
— Вот что, папа, — переключаясь на другую тему, сказал Михаил. — Тут особисты одну важную вещь пробили. Выяснилось, что, когда Юля была у одной своей университетской подруги, она оттуда, с ее домашнего телефона, звонила тому чечену, которого убили на прошлой неделе… Звонила накануне поездки в Кёниг…
— Исрапилову? Да, я уже знаю, Демченко мне обо всем доложил. Боюсь я, Миша, что все это неспроста…
Он не успел договорить, потому что в этот момент заработал селектор внутренней связи.
— Аркадий Львович, это Демченко, — раздался из динамика голос особиста. — Тут какой-то подозрительный звонок… требуют вас лично… говорят, что это касается вашей дочери.
Гуревич-старший чуть побледнел, но тут же взял себя в руки.
— Переключите линию на меня.
Он торопливо снял трубку, не забыв включить динамик, чтобы и Михаил мог слушать. И в ту же, казалось, секунду из трубки донесся незнакомый мужской голос:
— Аркадий Гуревич?
— Да, я вас слушаю.
— Слушайте, и очень внимательно слушайте. Потому что это касается судьбы вашей дочери.
Ослабив и без того уже расслабленный узел галстука, Аркадий Львович сказал:
— Я понял. Говорите, вас слушают.
— Слушаете? Первое: прекратите всякие контакты со спецслужбами и приостановите все ваши акции по розыску!
— Но… я ведь не заявлял… в официальном порядке. Что с моей дочерью?
— Пока жива и здорова. Но вы нарушаете наши условия! Для начала вы получите ее палец, возможно, уже в скором времени…
— Секундочку…
— Не перебивайте! Так вот: а потом, если будете и дальше нарушать или если вздумаете затягивать переговоры, получите всю вашу дочь — но отдельными кусками…
У особистов ушло немного времени, чтобы выяснить и без того очевидную вещь: звонили с "серого" мобильного телефона, пробить который практически не представляется возможным.
Глава 37 ЗАЛОЖНИКИ ВРЕМЕНИ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Как только старик, привычно подсвечивая себе фонарем, переступил порог камеры, Юля тут же рывком соскочила с топчана, сразу выбрав всю двухметровую длину закрепленной на ее запястье прочной стальной цепочки.
— Убийца! — крикнула она в лицо вошедшему. — Сволочь ты, дед! Если и не ты, старик, сам лично убивал евреев, то твой отец… твой дед или твой дядя! Иначе… иначе откуда бы тебе знать все те слова, которые ты тут недавно произносил… азох’н’вэй!
Она еще сильнее натянула цепь, норовя вцепиться в лицо этому ненавистному ей пожилому человеку.
Старик поймал ее за руку, развернул и с неожиданно обнаружившейся в его годы силой почти по воздуху пронес ее обратно, усадив на топчан.
— Палаук…[40] — пробормотал старик. — Сескет прашом, поня!..[41]