Иногда я ездил на гастроли, а она из-за работы ездить со мной не могла. Я предложил ей уйти с работы.
– Я помогаю семье, – сказала она.
Семья у неё была плохо обеспеченная. Папа работал инженером в каком-то разваливающемся НИИ.
Я выплатил ей зарплату за год, и она ушла с работы. Теперь надо было её куда-нибудь устроить. Нельзя же просто так бездельничать. Ей двадцать лет, надо учиться.
И я устроил её на мидовские курсы. Там готовили секретарей-делопроизводителей. Преподавали английский, этикет, макияж, правила хорошего тона и чёрт знает что ещё. Это как раз для неё, особенно последнее.
Больше всего на свете её интересовало, как она выглядит. Мы с ней встречались год. За этот год я только один раз видел, как она плачет.
У неё случилось настоящее горе – ей плохо покрасили волосы.
В августе я был очень занят и отправил её с девушкой моего друга на Кипр. Она поехала за границу первый раз в жизни. Её не было десять дней.
Я сам себе не поверил, я по ней скучал. С чего бы это?
Они вернулись, две красотки, загорелые, весёлые и ясноглазые.
Приятель терзал расспросами свою девушку, а я Галке поверил во все её рассказы. Они обе как шерочки-машерочки рано ложились спать, ни на какие дискотеки не ходили и никаких новых знакомых не завели. Море, пляж, Афродита, выходящая из пены. Пену не привезла. Сама приехала – и прекрасно.
Всё чисто – конкретно – стерильно.
Через месяц подруга Галки раскололась и рассказала мне, что Галка всю ночь провела в бассейне с каким-то зубным врачом из Крыма.
Казалось бы, что такого? Купались, болтали. Скучно ведь двум молоденьким девушкам. Но противно было враньё.
Пушкин говорил: «Отелло не ревнивый, он – доверчивый».
Мы когда-то, в самом начале, договорились: не врать друг другу.
Более того, когда мы начинали встречаться, у неё был парень. Скрипач. Он звал её с собой в Америку. Она с ним встречалась при мне, и я об этом знал. Я только сказал ей:
– Если ты будешь встречаться с этим скрипачом – твоё дело, но тогда и я могу встречаться кроме тебя с другой девушкой.
– Нет, – сказала она, – меня это не устраивает. Я перестаю встречаться со своим парнем. Я так не смогу – с тобой и с ним. Это неправильно. Мне, конечно, трудно объяснить ему, что появился ты. Он через неделю уезжает. Но я всё равно скажу, что у меня есть другой.
Как потом выяснилось, ничего она своему парню не говорила, просто через неделю он уехал в Америку навсегда, и ничего объяснять не пришлось.
Мы впервые поругались как следует из-за этого Кипра.
Я сказал, что не смогу теперь верить ей. Ерунда, конечно, я всё равно верил ей. Верил во всё, что она говорила. Верил в то, что она любит меня, хотя ничего этого она и не произносила вслух.
Осенью мы как-то совсем уж сильно привязались друг к другу.
Всё время хотелось сделать ей какой-нибудь подарок. Покупал ей всякие платья и костюмы.
Поехали в Париж. Там всё было прекрасно. Этот праздник был не только с Хемингуэем, но и с нами тоже.
Я не шибко сексуальный товарищ, не отличаюсь ни физической, ни какой другой силой, но с Галкой всё было совершенно необыкновенно. Желал её всё время. И не только в Париже. Везде. Что это было? Любовь? Скорее страсть. Есть разница. С Галкой была какая-то болезненная страсть. Всё время боязнь потерять её.
Достался нищему бриллиант. Нищий дрожит над ним. Но ведь всё равно обязательно его лишится.
Все этот бриллиант пытаются отнять, поскольку все видят и бриллиант, и его владельца.
Уже в Москве был случай. Мы были в ресторане большой компанией. Рядом с нами сидел один мой приятель с женой.
Он настолько загляделся на мою Галку, что в подпитии стал нагло хватать её руками.
– Веди себя прилично! – сказал я.
Но он, не стесняясь ни меня, ни своей жены, положил свою руку на Галкино плечо.
Я тут же схватил тарелку с салатом и заехал ему в физиономию.
– Куда вы на Новый год?
– Как всегда, лицом в салат.
Этот анекдот почему-то мелькнул в моей голове именно тогда, когда тарелка встретилась с его лицом. Нас вовремя разняли, а то бы он меня, наверное, покалечил. Он был вдвое больше меня.
Мы шли по Останкинскому телецентру. Навстречу мой знакомый, популярнейший артист. Он тут же полез к нам целоваться. Начал, естественно, с Галки. Она его никогда не видела, и он её тоже.
Ну, и что же делать, драться со всеми?
В Париже к ней никто не приставал. Все вели себя прилично. Кроме одного богатого, наверное, шейха.
Мы с ним случайно оказались рядом в лобби отеля.
После непродолжительной беседы его переводчик предложил мне двести пятьдесят тысяч долларов за мою Галку.
Когда я отказался, переводчик сказал, что это шутка. Мы вместе посмеялись, причём я смеялся не от души. Невесело.
Я сказал переводчику, что моя девушка стоит значительно дороже. Шутить так шутить.
– Сколько? – сказал переводчик.
– Она бесценна, – сказал я.
– Всё имеет цену, – ответил он.
– И сколько сейчас стоит «Джоконда»?
Переводчик засмеялся и сказал, что «Джоконда» его шейху ни к чему.
После этого случая я всё время подтрунивал над Галкой:
– Мог разбогатеть.
.
Она тоже в шутку говорила:
– Ты ещё будешь жалеть, что не продал меня.
– Да, – сказал я, – надо было поторговаться.
Говорят, что мужья очень красивых женщин сильно комплексуют и порой изменяют им со страшненькими.
Не знаю, может, поэтому, но на обратном пути из Парижа, в самолете, когда стюардесса, кстати совсем не страшненькая, стала заигрывать со мной, я ответил тем же.
И мы даже прикоснулись друг к другу щеками.
Кто бы мог подумать, что за нами следят?
Уже в аэропорту Галка сказала мне, что к ней подошёл какой-то мужчина из самолёта и предложил отвезти её домой.
Когда она отказалась, мужчина сказал:
– Зря вы с ним связались. Я видел, как он целовался со стюардессой.
Она смотрела мне прямо в глаза, пытаясь поймать на лжи.
– Нет, не целовался, – сказал я, – разговаривать – разговаривал, а поцелуев не было.
Думаю, Галка не поверила.
А я потом, поругавшись в очередной раз с Галкой и будучи не в силах её в чём-то переубедить, с этой стюардессой встретился. Не знаю зачем. Я просто не выдержал нашей борьбы самолюбий.
Она, Галка, развернулась и ушла. Такая вот совковая манера. Я знал, что я первый не выдержу и запрошу мира. Тогда-то я и поехал к стюардессе.
После чего у меня появилось чувство вины перед Галкой, и я со спокойной совестью позвонил ей. Мне казалось, что она не была злопамятной. Когда я звонил ей после ссоры, она сразу же начинала со мной говорить нормально.
В январе у меня случились гастроли за границей. Я звонил ей оттуда. Она рассказывала, что ходила на какой-то кастинг и даже прошла первый тур собеседования.
Было много претенденток на эту работу, и из двадцати девушек выбрали троих, в том числе и её.
Я рад был за Галку. Сама, без блата, без знакомств она куда-то пробилась.
Когда я вернулся, она меня ошарашила: оказывается, её позвали сопровождать какого-то олигарха на какой-то праздник. Ничего себе, работка!
– И ты пойдёшь?
– Но мне же там хорошо заплатят.
– Да ты соображаешь, что ты говоришь?! Какой, к черту, олигарх! Ты обо мне-то подумала?
– Ты мне не доверяешь? Ты разве не понимаешь, что ко мне в день пристают по десять человек, но я же ни с кем из них не встречаюсь.
– Может, тебе снова посмотреть фильм «Непристойное предложение», чтобы не объяснять, на что ты идёшь?
– Я всё равно пойду, и можешь не беспокоиться, я ни с кем не собираюсь встречаться в том непристойном смысле. Я уже обещала и не могу обмануть.
– Зачем ты обещала? Зачем ты вообще пошла в это дело, даже не посоветовавшись со мной?
– Я думала, ты обрадуешься. Это же моя работа, и я сама хоть чего-то, но добилась.
– Что это за работа? Если тебе не хватает денег, скажи, но ты не можешь ничего решать без меня.
– Могу, – сказала она и ушла.
Я в ту ночь так и не заснул.
По десять человек к ней пристают в день. Дело не в том, что красивая, есть и другие красивые. Но пристают не ко всем, а только к тем, кто хочет, чтобы приставали. Я же вижу, у кого есть интерес к окружающим, а к кому подойти невозможно. Нет сигналов. Видно, кому интересно, а кому все окружающие до лампочки.
Все хотят нравиться. Но не все об этом сигнализируют.
Прошло время. Вдруг она сказала, что мама её ходила к какому-то экстрасенсу, который ограждал её от сглаза. Мама часто лечилась у этого экстрасенса.
Я подобного лечения не одобрял, но этот экстрасенс маме помогал.
– Надеюсь, ты-то не ходишь?
– Нет, мне незачем.
К чему это я? Просто потом мне этот экстрасенс откликнулся. Но это потом.
А сейчас – мир, дружба и любовь. Куда-то испарилась работа с олигархом. И у нас снова было тихо.
Интересно, что когда всё нормально, то нет никаких страстей. Всё спокойно.
Я помню, удивлялся, прочитав интервью Каверина, где он писал, что любит стерв. Проанализировав свои встречи, я понял, что тоже западаю на стерв.
А ещё мне запомнилось, как Андрею Битову, когда он был в Армении, какой-то его друг говорил:
– Женись на армянке. Она всегда будет тебе верна. Тебя в тюрьму посадят, а она будет тебя ждать, ты будешь в ней уверен.
А Битов думал, что ему такая уверенность совсем не нужна.
Да, стервы, которых боишься потерять, душу вынимают. Ты всё время как на вулкане.
Но не все могут жить на вулкане. Только избранные мазохисты.
Нет, не должна женщина быть «душечкой». Надоедает. Мне точно надоедает. Мне нужна непокорная. Только так, которую нельзя размазать, нельзя раскатать. Такая мне и досталась. Я ей посылал эсэмэски, в которых писал, что я её люблю. Что это со мной? Совсем обезумел? Никогда я не был таким сентиментальным. Всегда был довольно сдержанным при проявлении чувств. А тут звонил ей по пять раз в день. Всё время хотелось знать, где она и что делает.