Так что Сёмину ещё крупно повезло, его почему-то не было в гараже.
Можно было успокоиться, но я вошёл во вкус. Я стал вспоминать остальные обиды. Первой на очереди была Галка.
Что ж тут можно было придумать? Не имея никакого чёткого плана, я позвонил той самой модельке, знакомой Галки.
Мы встретились с Ирой в кафе «Пушкин». Ира как раз была на перепутье. Модельный бизнес не сильно обеспечивал, а предыдущий крендель куда-то делся.
Я взял отпуск на неделю, и мы с ней отправились, куда бы вы думали? Правильно, в Париж. Париж, он сближает. Вот мы с Ирой и сближались. Мы шли по улице и увидели кафе. Оно мне приглянулось. Видно было, что кафе старинное, неподалеку от Гранд-опера. Мы сели за столик, французского ни я, ни Ира не знали, а официант английского и знать не хотел.
За соседним столиком семейная пара поглощала какое-то блюдо, что-то вроде паштета, усыпанного зеленью, не в смысле долларов, а в смысле травы. Я показал официанту и сказал: «The same». Это он понял и принёс наш паштет. Ничего вкуснее я не ел ни до, ни после. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, у меня ощущение той вкусности.
Через пару дней, когда нам надоело ничего не понимать в Париже, мы наняли гида, армянина, проживающего в Париже. После прогулки по Сене он загадочно произнес: «А сейчас я вас отвезу на обед в самое старинное кафе Парижа».
И привез нас именно в то кафе, где мы пробовали, да нет, что там пробовали, просто лопали паштет.
На этот раз по заказу нашего гида нам подали огромное блюдо морепродуктов: креветки, мидии, ракушки и что-то ещё. Мы объелись в том числе и улиток, и я так до сих пор и не знаю, как называлось то паштетное блюдо. И никогда не смогу его заказать снова. И это прекрасно.
По возвращении из Парижа я попросил Иру, не выдавая меня, пригласить Галку и её гражданского мужа ко мне в гости. Ира не сразу, но всё же на эту авантюру согласилась.
Не могу сказать, что я не нервничал. Нет, трясло меня, но я продолжал своё черное дело.
Они пришли ко мне втроём. Галка увидела меня, жутко разозлилась, но деваться было уже некуда.
Мы сели ужинать. Я посмотрел на Галку – она по-прежнему была красива. Но куда всё делось?
Где те милые моему сердцу черты, которые я столько раз вспоминал и которые я когда-то так любил? Лицо её было мне совсем чужим, и я даже видел в нём какие-то недостатки. Выражение было совсем иное, более взрослое и даже, я бы сказал, бывалое.
Я даже и волноваться перестал, хотя, когда она только входила в квартиру, моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. А потом, когда она познакомила меня со своим парнем, я успокоился.
Я даже вспомнил его, я не видел его никогда, но по её рассказам вспомнил. Она мне рассказывала, что он занимался какими-то криминальными делами и всё хотел приобщить её к своему нелёгкому, но опасному делу. Но она не поддалась. Она мне рассказывала, что он очень любил её. И ей он нравился. Из всех прежних она вспоминала только его. Вспоминала, как просыпалась утром, а на подушке лежал цветок. Он-то в это время был на своей ночной работе. Потом он внезапно пропал.
А когда мы с ней встречались, вдруг позвонил в дверь, сунул ей в руку золотой кулон и пропал снова.
По всей видимости, был в бегах, но вот вернулся, завязал с прошлым криминалом и теперь был её бойфрендом и благонамеренным бизнесменом.
Может, именно его она и любила, а мы были проходящими.
Мы ужинали, парень был немногословен, но довольно симпатичный. Теперь он работал в каком-то автосервисе и был совладельцем этой мастерской.
Галка и её парень были на первый взгляд довольны жизнью. Гонора в ней поубавилось. Всё течёт, всё меняется. Когда-то она говорила, что главное её назначение в жизни – это семья. Мечтала сидеть дома и готовить мужу еду. Что-то не верилось в это. Котлеты и модельный бизнес не очень совместимы. Когда Ира и Лёша пошли на балкон курить, она спросила:
– Ты ненавидишь меня?
– Нисколько, – честно сказал я. – Хотел тебе насолить, но посмотрел на тебя, и совсем не хочется. Всё нормально.
– Пойми, – продолжала она, – ты всё время пытался сломить меня, а я сопротивлялась. Я не могу подчиняться, пока сама этого не захочу. Сначала я подчинялась тебе с удовольствием, а потом как-то всё во мне воспротивилось. Единственное, о чём жалею, что врала тебе.
– И ещё про изнасилование, это уж совсем было нехорошо.
– Нехорошо, – согласилась она. Помолчала и спросила: – А с Иркой это у тебя серьёзно?
– Посмотрим, – сказал я.
– Тоже нехорошо. Представляешь, если бы я после тебя встречалась с твоим другом.
– Пришлось бы, и встречалась.
На том мы и разошлись. Мстить не было никакого желания. Чужой, совершенно безразличный мне человек. Это моя постоянная загадка. Она такая же, да, видно, я уже другой. Для того чтобы двое людей понравились друг другу, необходимо особое состояние каждого, и даже погода, а самое главное, чтобы амур соединил. Распрощались, теперь уже навсегда.
Я стал вспоминать всех, с кем, по гаданию, должен был рассчитаться.
Редактор с телевидения, игнорировавшая меня, отлучившая меня от эфира, стала большой начальницей. И как раз перед моим активным периодом полетела со всех своих постов. Я её случайно встретил, она как-то затравленно посмотрела на меня. Ждала, наверное, агрессии. Она на своей командной должности, по рассказам очевидцев, сильно свирепствовала и теперь не ждала ни от кого ничего хорошего. Вот и шарахнулась от меня в сторону.
– Не бойтесь, Таня, – сказал я ей миролюбиво. – Я вас не укушу.
Чего уж тут мстить.
Попытался я найти и Барковича, которого забыть не мог. Хотя никакого зла по отношению к нему не чувствовал. Как я уже говорил, он работал замдиректора большого культурного учреждения. Однако давно уже спился и ушёл из жизни.
Та самая первая женщина, которая терзала меня и испортила на пару лет моё хорошее отношение к женщинам, тоже, как ни странно, повстречалась мне у «Детского мира» на Дзержинке.
Клара её звали, накинулась на меня радостно. Стала рассказывать, что судится с родителями бывшего мужа за квартиру. Мне захотелось поскорее с ней расстаться, пока она не успела попросить помочь ей в её сварах.
Николай Павлович ушёл из жизни в девяносто шестом году. Незадолго до своего ухода он сказал мне:
– А знаете, почему ещё надо молиться и благословлять гонителей своих? Все эти люди и все эти трудности были посланы свыше, и не случайно. Они нас формировали, закаляли наши характеры и помогали нам найти свою правильную дорогу. Они заставляли нас завоёвывать жизненное пространство. Можно сказать, что они нас формировали. Надо поблагодарить всех наших недоброжелателей и врагов за то, что они помогли нам стать тем, кто мы есть.
– Дорогой Николай мой Павлович, не только трудности формируют нас, но и доброе отношение, но и удачи, которые тоже посланы нам свыше, чтобы мы не сломались от неудач.
Иосиф Леонидович Прут ушёл в мир иной в 1996 году. Он был ровесник века. Родился в 1900 году и прожил девяносто шесть лет. Он мне говорил:
– Умирать надо здоровым.
Ему это почти удалось. Во всяком случае, девяносто лет он отпраздновал лихо, с концертом в Доме литераторов.
Все остальные живы и здоровы, чего и вам желают.
P. S. Композиторы и поэты, которых я пригласил, писали для меня песни довольно долго, но всё же сделали то, что я просил. Я с творцами расплатился как следует, но петь эти песни не стал. Я нашёл хорошего парня, талантливого и безо всяких средств.
Этот парень при моей помощи записал диск. Диск пошёл в ротацию. И теперь этот красавчик известный певец в жанре шансон. Сам теперь и пишет, и поёт. Мне когда-то помогли подняться, и я сделал то же самое. А сам я пою только для своих в узком кругу: для жены Иры, которая давно уже не занимается модельным бизнесом, но очень хорошо жарит котлеты.
От автора:
Я встретился с героем этого повествования в аэропорту. Он мне напомнил, что в детстве мы вместе с ним жили в Ростокине и даже учились в одной школе. Потом не виделись и вот встретились.
Он сказал, что издали всегда наблюдал за моими успехами. Сейчас уезжает надолго за границу, и попросил меня посмотреть его рукопись. И если понравится, напечатать. Но под моей фамилией. А его имени нигде не называть.
Вот я и не называю.
Опасное сходство
Это было давно, когда артист Л. Куравлёв был молодым. И Володя Синичкин тоже. Так уж получилось, что к тридцати годам Володя Синичкин стал очень похож на популярного артиста кино Леонида Куравлёва. То есть похож он был и раньше, но к тридцати годам стал очень похож. И с этим были связаны все несчастья Володи Синичкина.
Раньше, когда Володя только стал походить на популярного актера, это ему нравилось, и артист Леонид Куравлёв Володе нравился. Володя даже специально ходил на фильмы с участием Куравлёва и гордился, что человек, похожий на него, Володю, так хорошо делает своё дело. Володе вообще нравились люди, которые хорошо делают своё дело. Возможно, потому, что Володя сам делал своё дело хорошо или даже отлично.
Так вот, нравился ему Куравлёв вначале. Случалось даже, что после сеанса люди подходили к Володе, просили у него автограф, как у Куравлёва, и Володя подробно объяснял, что он не киноартист, а если люди не верили и продолжали настаивать, он вынимал паспорт и показывал фамилию – Синичкин. Конечно, можно было не объяснять долго, а просто расписаться, и всё, но Володя этого делать не хотел, так как был от природы человеком скромным. Так у него получилось. Может, это у него было наследственное, может, приобретённое в процессе воспитания, а может, вообще какое-нибудь космическое, но вот был он скромным и потому долго объяснял, что он не Куравлёв.
Большинство людей, увидев в паспорте фамилию «Синичкин», верили и отходили навсегда, но часть любителей автографов настаивала на том, что Синичкин и есть Куравлёв, только специально, чтобы не приставали, взял себе псевдоним Синичкин, который и прописал в паспорте. И в связи с этим объяснением любители требовали, чтобы Куравлёв, то есть Синичкин, всё равно непременно поставил свой автограф на открытке.