— То, что я пригласил тебя в дом, уже настроило магические потоки на помощь тебе. Теперь же ты представлена духам этого места, что дополнительно усилит защиту и ускорит выздоровление. Будем надеяться, что и простуды удастся избежать, — он чуть нахмурился: — Меня беспокоит то, что ты промерзла ночью, и твой румянец мне тоже не нравится.
Я коснулась правой рукой щеки — горячая. Оглянулась в поисках зеркала. В моей комнате его не было.
— Это совершенно точно не от вина, — заметил шаман. — А зеркало в этом доме только одно, металлическое. Я за ним не пойду, прости. Слишком устал. Придется тебе поверить мне на слово. Сможешь?
Он усмехнулся, во взгляде читалось лукавство, но доброе, шутливое, совершенно точно беззлобное. Оно удивительно шло этому красивому северянину, подчеркивало его благожелательность.
— Конечно, — я тоже улыбнулась, чувствуя, как всего от двух глотков вина становится легче, свободней дышать.
На ум пришло глупое сравнение со старой сказкой. Казалось, какие-то внутренние ремни и железные обручи, сковывавшие сердце, лопались, освобождали меня, раскрепощали.
— Заклинание, которое я только что произнес. Ты его поняла?
— В общих чертах, — уклончиво ответила я, после краткого замешательства решив не выдавать свое незнание северного магического языка.
Моя уловка, правда, никого не обманула.
— Никто не обязан знать и понимать все, — хмыкнул шаман. — И нет ничего плохого в том, что бы признавать незнание. Тебе перевести заклинание? Хочешь узнать его смысл?
— Хочу, конечно, — вздохнула я и тут же поспешила оправдаться: — Я немного умею читать написанные заклятия на этом языке, но их в школе никто не произносил. Я не понимаю их на слух.
Он кивнул.
— Заклинание не только представило тебя духам этого места. Оно поделило твою и мою жизнь на две части: до нашей встречи и после. Скорей всего, ты сейчас почувствуешь облегчение, — предупредил он. — Хоть ошейник и не снят, прежняя жизнь, в которой было рабство, закончилась. Я сделаю все, что от меня зависит, лишь бы ты не попала в плен, не попала к Фейольду снова.
— Спасибо, — глядя ему в глаза, я поразительно ясно понимала, что он не шутил, не обманывал. Шаман говорил совершенно серьезно, и это против ожидания не настораживало и не пугало. Напротив, я поверила Триену. — Не знаю, чем заслужила все это, но я очень благодарна тебе. За защиту, помощь и намерение. Но у твоих владений есть границы, за ними мир не такой безопасный, по крайней мере, не для меня. А я не могу вечно оставаться здесь и злоупотреблять твоим гостеприимством.
— Поэтому я постараюсь сделать мир менее опасным для тебя, Алима, и пойду с тобой. Οтведу тебя домой, — спокойно, будто речь шла не о другой стране, а о соседней деревеньке, сказал он.
Я знала, что он искренен, что не разбрасывается подобными обещаниями десять раз на дню. Я просто это знала, а потому глупо хлопала глазами и не находила слов.
— Но почему? — собственный голос прозвучал жалко и ломко, а глаз от Триена я оторвать не могла.
— Я, как ты и просила, сложил цену, — твердо, веско, будто озвучивая окончательное решение, ответил он. — Деньги мне не нужны, но знания лишними не будут. Магия мэдлэгч идет из того же источника, что и моя. Значит, я смогу использовать зелья и чары, но меня должен научить кто-то опытный. Даже если мне удастся снять с тебя ошейник, на роль наставницы ты не подходишь. Ты слишком молода, вряд ли умеешь взаимодействовать с дарами другой природы.
Я ошеломленно кивнула. Учителем для шамана я в самом деле не смогла бы стать. Мне для такого не хватало опыта.
— Поэтому я отведу тебя к твоим родным, а они научат меня каганатским целительским заклинаниям, — подытожил Триен.
Любопытная цена. Οн не попросил научить проклятиям, искусству создания злых кукол, боевым заклинаниям или зельям. Он назначил ценой знания, с помощью которых сможет помочь другим. Сама по себе просьба подкупала, но еще больше поражала искренность Триена, его настоящий интерес к такому волшебству.
— Уверена, моя семья с радостью заплатит эту цену.
Я не сомневалась в том, что бабушка возьмется обучать Триена, и образ, возникший перед внутренним взором, казался правильным. Просторная комната, множество живых растений в горшках, пестрый плед на коленях бабушки, шаман, записывающий мелодию лечебных заговоров, как это когда-то делала я.
— Мне бы хотелось научиться. Я слышал, каганатские маги способны лечить прикосновением.
— Касания вообще очень важны для мэдлэгч, — я с радостью подхватила эту тему. — С их помощью можно определить не только болезни. Опытные знающие способны после одного лишь прикосновения сказать, откуда человек родом, добро или зло у него на сердце, не виновен ли он в каких-нибудь преступлениях. Мэдлэгч не бывают судьями, самое верное название «обличители». Когда доказательств не хватает, судьи могут попросить знающих о помощи. Но не стоит думать, что за прикосновением ничего не стоит, а оно само длится пару мгновений. Это ритуал познания, долгий, многоуровневый, иногда болезненный для мэдлэгч, но оно того стоит, — с жаром заключила я. — Так невиновный не попадет на плаху.
— Какая интересная особенность магии, — удивился он. — Шаманам не нужно прикосновение, что бы получить такие вот сведения. Достаточно ритуала с использованием одежды или волоса человека.
— В этом особенность Εго благословения, — улыбнулась я, вновь отпив вино по примеру Триена. — Разная магия для разных народов.
— Ты упомянула школу. Кажется, в ней учат не только счету и грамоте, — он выжидающе вскинул бровь.
— Ты прав. Для мэдлэгч и знати в Тангайхоте, в столице, многие десятилетия существует школа. Там учат заклинания, рецепты зелий, обучают гаданию и тому, как на травы влияют звезды. Каганатский, аваинский, итсенский или торэйанский там тоже изучают.
Я говорила о школе увлеченно, рассказывала о занятиях, о подругах, с которыми не виделась четыре года. Триен внимательно слушал, задавал множество вопросов, и создавалось впечатление, эта тема его очень интересует.
Не знаю, как всплыло имя Интри, о котором я ничего пока не хотела рассказывать шаману, но слова были сказаны, и давнюю притупившуюся обиду на мужа и на отца, решившего мою судьбу, я не смогла скрыть. Тяжелый кубок холодил пальцы, вино, раньше легкое и чуть кисловатое, постепенно раскрыло вкус и букет. В нем ощущались терпкость и горечь, так созвучная той, что пропитывала мое сердце. По щекам побежали слезы, и я даже не сразу заметила, как смахиваю их, рассказывая участливому и необъяснимо уютному Триену о смерти мужа.
Только тогда я по-настоящему оплакала Интри. Только тогда действительно поняла, что уже не дочь своего отца и не жена своего мужа. В тот вечер впервые пришло понимание того, что я осталась без рода. К своей семье я больше не принадлежала полностью, ведь брачный обряд отсек подавляющую часть магических связей. Но и к роду Οрлов я уже не относилась. С ними меня не связывало рождение ребенка их крови, а со дня смерти Интри прошло слишком много времени, магическая связь с Орлами разрушилась.
Это озарение, не менее болезненное, чем клеймо Фейольда, окончательно меня сломило. Я плакала навзрыд, спрятав лицо в ладонях, уткнувшись в плечо Триену, обнимающему меня. Перед внутренним взором мелькали воспоминания, говорить было сложно, но еще трудней было остановиться. Непоследовательный рассказ перемежался всхлипываниями, в какой-то момент я поняла, что сбилась на родной каганатский, и, по всей видимости, это произошло уже давно. / Триен вряд ли понимал хоть слово. Но меня это не смущало, скорей, радовало. Пережитое заставляло говорить, выплескивалось слезами, и я, обхватив Триена обеими руками, рассказывала, не замолкая.
Постепенно тело налилось тяжестью, моя речь замедлилась, на смену болезненному возбуждению пришла благодатная сонливость. Я ощущала тепло обнимающих меня рук, ласку и участие, голос северянина звучал успокаивающе, убаюкивающе. Я вздрогнула, неожиданно превратилась, но и тогда Триен не выпустил меня, а подхватил, отнес на постель.
Подушка, теплое одеяло или то, что Триен убрал руки, вернуло мне человеческий облик.
— Спи, отдыхай, — посоветовал шаман и поправил мне на плече одеяло.
Помню еще, что чувствовала, как он делал мне новую примочку. Прохлада немного привела меня в чувство, хотя ни сил, ни желания открыть глаза уже не осталось.
— Надеюсь, ты не слышишь и не перекинешься ночью, — прошептал Триен. — Говори, тварь.
Как мило с его стороны позаботиться о том, чтобы у меня сразу после пробуждения была возможность говорить. Нужно будет поблагодарить его за это утром…
ГЛАВА 11
Настоятельная просьба назвать цену помощи натолкнула Триена на совершенно неутешительный вывод. Алима не верила в бескорыстие и, судя по напористости и напряженному голосу, поверить не могла. А потому пришлось придумывать такое вознаграждение, которое объяснило бы решение Триена сопровождать девушку в Каганат.
Заклинание, завершающее отрезок жизни, подействовало удивительно сильно, но шаман считал, что это к лучшему. Алима поделилась воспоминаниями и таким образом освободилась от них. Зачарованное вино и особенности магических потоков дома должны были помочь ей залечить душевные раны. А их у двадцатилетней каганатки оказалось много, слишком много.
Благодаря памяти Санхи, Триен знал, что девушки из родовитых семей, а мэдлэгч всегда относились именно к таким, не вольны в выборе мужа. И в Каганате, и в Итсене, и в Аваине судьбы дочерей устраивали родители. У мэдлэгч, в отличие от простых смертных, была привилегия. Взаимное притяжение даров, развившееся в любовь, могло порушить сговоры родителей. Οбъяснение этому было простым: дети, зачатые в основанных на любви союзах, обладали более сильными дарами.
Политика, вечная гонка за могуществом. Только и всего.
Алима это понимала, хоть и не называла вещи своими именами. И все же, как стало ясно из ее рассказа, считала, что заслуживала если не любви, то брака, основанного на взаимном влечении. Ведь ее дар был вполне сильным и давал ей право выбирать мужа. Оттого особой горечью полнилась так и не облеченная в слова мысль о том, что Интри купил себе жену.