— У нее есть родные. Отец, мать, бабушка…
— Они ее продали! — перебила Льинна. — Продали и предали. Им она не нужна.
— Тогда можно сказать, что и я моим родным не нужен! — зло возразил он. — Они ведь отдали меня чужому человеку. Они знали Санхи две недели!
— Это другое, совсем другое. Они ведь отдали тебя в обучение…
— И не видели меня четыре года! — выпалил Триен. — Ни писем, ни вестей, ничего. Четыре года! Но я вернулся домой, и я знаю, что там меня любят, всегда ждут. Там есть те, для кого я много значу. Я это знаю!
Льинна промолчала и, если бы могла обрести образ, покачала бы головой, разводя при этом руками. Она всегда так делала, когда отступала, но не признавала при этом поражение.
— У Алимы точно так же, — сухо подвел черту Триен. — Только ее отдали не незнакомке, а богатому мужчине из уважаемого рода. Ее отец знал этого человека и его семью. Желание выдать дочь замуж за достойного человека — не продажа. Алима хочет вернуться домой, к людям, которые ее любят, для которых она много значит. Это разумное и естественное желание.
— Только тебя оно все равно погубит, — бросила Льинна и пропала.
Присутствие былых воплощений всегда выматывало, а сочетание с опустошенным резервом вызывало сильную головную боль. Слабость накатила волной, сил встать не было, глаза слипались. Алима во сне повернулась, прижалась к Триену и обняла его, умостив голову на груди.
Чуть слышный запах череды, потускневший аромат примочки, тепло и опустошенность после сложной беседы решили все за Триена. Глаза закрылись сами, мерное дыхание спящей умиротворяло, успокаивало. И Триен уснул, наслаждаясь уютом объятий.
Я проснулась в его руках, долго боялась пошевелиться и разбудить Триена. Конечно, я догадывалась, что близость — одно из условий, составляющая часть цены. Догадывалась. Как понимала и то, что шаман «благородно» не хотел говорить об этом прямо. Зачем? Достаточно намеков, комплиментов, нескромных взглядов и слов. Взрослые, разумные женщины понимают все и так. Он знал, что я давно не девушка, нет возможности ссылаться на невинность, и связь с ним не опорочит меня. Раз он так однозначно дает понять, чего хочет, нужно играть по его правилам. Нет смысла копить долги, я и так задолжала ему жизнь. А платить все равно придется. И лучше начинать сейчас, до того, как возникли отношения и чувства.
Я медленно высвободилась из его рук, поднялась на локте и замерла, разглядывая мужчину. Οн красив, это непреложный факт. Наверняка опытный. При такой-то внешности и положении в обществе.
В груди все омертвело, сердце замерло, билось медленно и гулко, как это бывало в те ночи, когда Интри брал меня. В который раз повторила, что это не я. Это только тело, которое принадлежит мужчине.
Я выдохнула и поцеловала шамана в губы. Он ответил на поцелуй медленно, сонно. Εго рука коснулась моей спины, и через ткань я чувствовала тепло.
Нет, нельзя думать, чувствовать, давать волю воображению. Нельзя волноваться, переживать. Нельзя. Это ведь не я!
Закрыв глаза, повторяла, что, по сути, ничего необычного не происходило. Интри брал меня, потому что имел право. Шаману я отдам себя, потому что он имеет право такое требовать. В уплату за лечение, за то, что спас мне жизнь, за то, что спас мне руку. Он имеет право обладать этим телом.
Шаман погладил мои волосы, убрал с лица выбившуюся из неряшливо заплетенной косы прядку.
— Алима, посмотри на меня, — прошептал он.
Ослушаться я не смела и мгновением позже смотрела в серо-зеленые глаза шамана.
— Почему ты поцеловала меня? Потому что сама хочешь или потому что считаешь, что этого хочется мне?
Я промолчала, отвела взгляд. Собственное поведение показалось мне до крайности глупым, нелепым. Сердце забилось быстро, слова все где-то потерялись. Он погладил меня по щеке, легко коснулся подбородка, будто хотел, чтобы я снова посмотрела ему в глаза.
— Ты ведь этого ждешь, — пробормотала я, наконец, чувствуя, как румянец опаляет лицо.
— Не жду, — заверил шаман. — Ты ведь меня не любишь.
Напрасно думала, что не могу покраснеть еще больше. Судя по тому, как горели щеки, я была похожа на свеклу.
— Это недоразумение, — спокойно продолжал он. — Я очень устал, мало спал и несколько раз опустошил резерв. Меня, видимо, сморило, когда я делал тебе примочку. Понимаю, как все это может выглядеть, но у меня в мыслях не было подталкивать тебя к близости.
Триен казался таким искренним, что в правдивости его слов я не усомнилась ни на мгновение. От облегчения в глазах защипало, выступили слезы, а его мягкая улыбка окончательно меня убедила. Сердце забилось свободно, каждый удар отгонял обреченность и возвращал… жизнь, тепло, силы и веру в то, что мне действительно повезло встретить хорошего человека. Я не сдержалась, расплакалась, уткнувшись лицом Триену в грудь.
Он обнял меня обеими руками, гладил по плечам и молчал, пока я не успокоилась. А потом заговорил о совершенно обыденных вещах: о завтраке, необходимости принести воды из колодца и наведаться в курятник. За эту тактичность, за нежелание возвращаться к вгоняющей меня в краску теме я была Триену очень благодарна.
В то утро я впервые ему помогала с готовкой. Ничего сложного, ничего такого, что нельзя было бы сделать одной рукой, но отстранить себя больше не позволила. Он пытался отказаться от моей помощи, но не слишком-то настаивал. Видимо, понимал, что я чувствую себя неловко в роли опекаемой гостьи.
После завтрака Триен внимательно осмотрел мою руку и остался вполне доволен, сказал, что неприятное покалывание, тянущая боль в суставах в порядке вещей.
— Еще пара дней — и все пройдет, — он улыбнулся, подмигнул, и я верила. Какое, оказывается, легкое и светлое чувство…
Он занимался конем, я почистила насесты в небольшом курятнике, мы вместе поливали грядки. Простая работа не мешала разговорам о Каганате, о школе, о Пупе. Чувствовалось, что Триену все это действительно интересно, но так же было очевидно, что он устал. Это ощущалось в движениях, заметная хрипотца в голосе с каждым часом становилась все явственней. Не то чтобы я нуждалась в подтверждениях его объяснению утренней истории, но осознание того, что Триен сказал правду, грело сердце. Даже поймала себя на том, что много улыбаюсь.
Я бы с радостью занималась вместе с ним и дежой, и тестом, но превращение в лису помешало. Перекинуться обратно не получилось ни с первой, ни даже с пятой попытки, а проклятый небесами ошейник вытянул из меня все силы. Триен, к счастью, понимал, что над превращениями я не властна, и не обижался. Только пообещал в ближайшие дни попытаться снять ошейник.
— Признаться, мне очень хочется ощутить твой дар, — задумчиво глядя на меня, сказал шаман. — Он наверняка красивый, природный. Более живой, чем дары северных магов. Они холодные, какие-то выверенные, а мне кажется, твоя магия должна быть более теплой, яркой и красивой. Как ты сама в любом облике.
Неожиданный комплимент подкупал искренностью, порадовал, но и смутил. Учитывая утреннюю историю, я даже порадовалась, что лисья личина надежно скрыла румянец и мое замешательство, и в который раз пожалела, что не могу считать эмоции Триена. Его дар мне тоже было любопытно ощутить. Шаманская сила должна быть схожа с дарами мэдлэгч, и мне очень хотелось убедиться в этом. Сходство даров объяснило бы, почему мне так хочется верить Триену, почему это кажется таким правильным.
Он подготовил тесто для хлеба, поставил расстаиваться и, признавшись, что засыпает на ходу, решил пойти спать. Завернув больную лапу в примочку, ласковым, естественным движением погладил меня по голове и спине и пожелал хорошо отдохнуть.
— Мои лекарства и заговоры действуют, сильней ты не расхвораешься, но после вчерашнего жара ты ослаблена. А ещё ошейник. Мне кажется, он тянет из тебя энергию во время превращений, — Триен недовольно нахмурился.
Я кивнула, удивленная правильностью его догадки.
— Отдыхай. Я недолго буду спать, часа два. А то тесто потом буду по всей кухне собирать, — усмехнулся он и вышел.
Я слышала, как он вошел к себе, умостилась удобней на постели и с улыбкой вспомнила его прикосновение. Казалось, Триена нисколько не смущал мой лисий облик. Интри не нравилось видеть меня в этой ипостаси, он неизменно отворачивался, хотя я при нем перекидывалась считанные разы и то по его указанию. В школе способных превращаться мэдлэгч было много, другой облик не считался чем-то необычным, но о нем не говорили. Просто обходили эту тему стороной.
Теперь же я с удовольствием вспоминала, как Триен назвал меня «лиса-краса», как делал комплименты звериной ипостаси. Для меня такое отношение было в новинку, но нравилось от этого только больше.
ГЛАВА 14
Поспать не дали. Опять. Триен, шепотом ругая новую традицию, выглянул в окно и, вздохнув, пошел разговаривать со старостой Пупа и сержантом из Наскоса. Притворяться, что дома никого нет, было бессмысленно, учитывая Фейольда, маячившего у них за спинами.
Алима, тоже слышавшая колокольчики, потяфкала под своей дверью. Триен, привыкший видеть девушку все же в человеческом обличье, был очень удивлен тем, что звериная ипостась в этот раз сохранялась так долго.
— У нас гости, — прошептал шаман, открыв дверь. — Неприятные. Без моего прямого, данного добровольно разрешения они сюда не войдут. Так что не бойся ничего. Ничего не делай. Беседа с ними может затянуться. Просто не показывайся, ладно?
Лиса, судя по выражению глаз, очень напуганная, кивнула. Триен ободряюще улыбнулся и погладил ее по голове:
— Все будет хорошо. Не бойся.
Несколько минут спустя он подошел к незримой границе своей усадьбы.
— Приветствую, господа!
— О, тунтье! — староста, казалось, обрадовался появлению шамана. — Тут такое дело. Приехали, значит, за смутьянами нашими стражники из Наскоса.
— Отличные новости, — Триен изобразил улыбку.
— И заминка у них возникла, тунтье, — потупившись, уже менее решительно добавил староста.